Павел Куприяновский - Бальмонт

• Название: Бальмонт
• Автор: Павел Куприяновский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03663-5

Мало кто из поэтов испытал при жизни такую феерическую славу, как Константин Бальмонт (1867–1942), по ревнивому замечанию В. Брюсова, «десятилетие нераздельно царивший в русской поэзии». Прославившая его книга «Будем как Солнце» призывала к жизни радостной, светлой, яркой, дерзкой. И его жизнь была такой: ранняя слава, бурные влюбленности, путешествия в экзотические страны, несколько вынужденных эмиграций и наконец последняя, превратившая «солнечного гения» в пасынка русской литературы едва ли не на полвека… И вместе с тем беспримерная работоспособность Бальмонта — поэтическая, прозаическая, переводческая — поражает воображение. П. В. Куприяновский и Н. А. Молчанова, исследователи творчества поэта, представляют на суд читателя первый опыт полного жизнеописания Бальмонта, «поэта с утренней душой».

знак информационной продукции 16+

---

Рассыпанные по очерковой книге приметы, образы родины обретают вторую жизнь в лирических стихах сборника «Мое — Ей» с подзаголовком «Россия», первоначально называвшегося «Видение родного». Эти книги дополняют одна другую и тесно связаны общим для них сквозным чувством одиночества, покинутости, ненужности. «Мне душно от того воздуха, которым дышат изгнанники, — писал Бальмонт. — …Мне душно и от воздуха летнего Парижа, где я никому не нужен».

Книга «Мое — Ей. Россия» была встречена эмигрантской критикой довольно сдержанно, потому, видимо, что не оправдала надежд на новые «кинжальные слова» Бальмонта, заявленные в «Мареве». Юрий Айхенвальд (под псевдонимом Б. Каменецкий) писал, что вошедшие в «Мое — Ей» стихотворения «ни внешне, ни внутренне, ни своим звучанием, ни своим содержанием» «к прежнему Бальмонту ничего не прибавляют» (Руль. 1924. 5 ноября). Более благосклонная к поэту Вера Лурье, утверждая, что в новом сборнике «перед нами снова прежний Бальмонт», отмечала: «Он видит Россию вне политики, вражды и усобиц, даже больше — вне людей» (Дни. 1925. 15 марта).

В письме редактору «Последних новостей» П. Н. Милюкову от 10 декабря 1923 года Бальмонт так писал о своем стихотворении «Россия»: «Стихи мои — восхваление того вечного лика России, который у нас был еще при Ольге и Святославе и много ранее».

Посвящая сборник России, Бальмонт сознательно декларировал в нем и преданность своим творческим принципам. Недаром книга открывалась стихотворением «Моя твердыня», в котором поэт утверждал незыблемость прославившего его в начале века призыва «Будем как Солнце»:

Вседневность Солнца — моя твердыня.
Настанет утро — оно взойдет.
Так было древле. Так будет ныне.
И тьме, и свету сужден черед.

Если в первой эмигрантской книге поэта символом бескрайнего пространства России было «марево» («Мутное марево, чертово варево, / Кухня бесовская в топи болот»), то теперь она видится ему просветленной везде и во всем:

В мгновенной прорези зарниц,
В крыле перелетевшей птицы,
В чуть слышном шелесте страницы,
В немом лице, склоненном ниц,

В глазке лазурном незабудки,
В веселом всклике ямщика,
Когда качель саней легка
На свеже-белом первопутке.

В мерцанье восковой свечи,
Зажженной трепетной рукою,
В простых словах «Христос с тобою»,
Струящих кроткие лучи…
……………………………
В лесах, где папортник, взвив
Свой веер, манит к тайне клада, —
Она одна, другой не надо,
Лишь ей, жар-птицей, дух мой жив.

И все пройдя пути морские,
И все земные царства дней,
Я слова не найду нежней,
Чем имя звучное: Россия.

(Она)

Символами России вновь становятся привычные образы жар-птицы, «града подводного Китежа», к ним добавляется еще один, очень важный — «старинный крепкий стих»:

Приветствую тебя, старинный крепкий стих,
Не мною созданный, но мною расцвечённый,
Весь переплавленный огнем души влюбленной,
Обрызганный росой и пеной волн морских.
………………………………………
Ты полон прихотей лесного аромата,
Весенних щебетов и сговора зарниц.
Мной пересозданный, ты весь из крыльев птиц.

И рифма, завязь грез, в тебе рукой не смята.
От Фета к Пушкину сверкни путем возврата
И брызни в даль времен дорогой огневиц.

(Мое — Ей)

В статье «Воля России» Бальмонт утверждал: «Носители воли каждой страны… суть ея поэты и писатели». Недаром в стихотворении, давшем название всей книге, он ставит рядом имена двух самых дорогих для него русских поэтов: «От Фета к Пушкину…»

На лето и осень Бальмонт всегда стремился уехать из Парижа к Океану. В 1924 году уже в апреле он отправился в Шателейон, где сохранились развалины старинного замка, окутанного легендами и историческими преданиями. Их отзвуки слышатся в стихотворении, озаглавленном «Шателейон». Бальмонт пробыл там семь месяцев. Все это время он активно переписывался с Дагмар Шаховской и в письмах откровенно рассказывал о своей личной жизни, о конфликтах в семье (которую, напомним, в эмиграции составляли Елена Цветковская, дочь Мирра и Анна Николаевна Иванова, или Нюша — племянница Екатерины Алексеевны Андреевой-Бальмонт). Большинство страниц бальмонтовских писем посвящено любви к Дагмар и драматической ситуации выбора, в которой он оказался.

О Дагмар Шаховской Бальмонт отзывался как о «сильном, прекрасном существе, способном на величайшее самопожертвование и душевную высоту». В другом случае он признавался: «Мне она очень дорога, у нее редкое сердце и удивительная самостоятельность нрава и сила воли. У нее есть что-то общее с Катей». Чувства к ней он не скрывал от Елены. Поэт часто встречался с Дагмар, когда она приехала во Францию и жила то в Париже, то в городах неподалеку.

В образовавшемся «треугольнике» Елена очутилась в положении, в котором когда-то из-за нее находилась Екатерина Алексеевна. Бальмонт, став узлом образовавшегося сплетения, уверял, что, полюбив, не может разлюбить, — такова его натура. Дагмар он писал: «Если я, полюбив Елену, не разлюбил Катю и, полюбив Нюшу, не разлюбил ни Елену, ни Катю, и, полюбив тебя, не разлюбил ни ту, ни другую, ни третью, в этом безумная трудность, а вовсе не слабость. Поверь. Не сила, а слабость — разрывать узлы, которые держат, хотя и мучают, разрывать, убивая. Этого я не могу по чувству и по убеждению…» Занятая Бальмонтом позиция не могла не драматизировать чувства двух любимых и любящих его женщин. Разумеется, и сам Бальмонт не без терзаний и мучительных переживаний оставался в этой раздвоенности…

Летом 1924 года Дагмар с двухлетним сыном Жоржиком приехала отдыхать на остров Олерон, находившийся близко от Шателейона. Бальмонт и Дагмар договорились, что определенное время проведут на острове вместе. Пребывание там отражено в его творчестве — в стихотворении «Олерон (Дагмар)» и превосходном лирическом очерке «Осень». А в письме Т. А. Полиевктовой от 17 августа 1924 года Бальмонт сообщал: «Дагмар счастлива и мною, и мальчиком, как я счастлив ими обоими. Мальчишка мой совсем особенный. Он красавчик, задорный, самостоятельный и трогательно приникает к чаше бытия, завлеченно любуясь, ненасытимо, кошками и собаками, коровами и цветами, всем живым».

Радость свидания с Дагмар и сыном дополнялась еще и тем, что на острове в окружении Дагмар оказалось много русских людей, и поэт «почувствовал себя опять в России». На лесном пригорке он читал русским стихи, и это был для него праздник. Поэт Сергей Френкель на следующий день подарил ему сонет «Тот остров Франции зовется Олерон…», включенный Бальмонтом в очерк «Осень».

Спустя девять месяцев после счастливых дней на Олероне у Дагмар Шаховской родилась дочь Светлана (ныне Светлана Константиновна Шаль, живущая на два дома: во Франции и в США). Судя по письму Бальмонта от 4 октября 1924 года Ляцкому, поэт в это время еще не раз побывал на полюбившемся ему острове.

В начале 1925 года Бальмонт из Шателейона вернулся в Париж и напомнил о себе литературным вечером, который состоялся 16 февраля. Поэт познакомил публику со своими стихами из двух неизданных книг — «Пронзенное облако» и «В раздвинутой дали», — а также произнес слово на тему «Пророки Библии и судьбы русского народа». Артистка Шошана Авивит параллельно читала по-древнееврейски откровения Исайи и псалмы Давида. Читала, разумеется, по-русски и стихи Бальмонта, а сам поэт прочел новые стихи, среди них и поэму, посвященную Шошане Авивит, которую знал еще в Москве как артистку еврейского театра. Свидетельством дружбы с ней в 1924–1926 годах осталось большое количество адресованных ей писем и стихов, находящихся в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки.

В феврале и марте 1925 года Бальмонт неоднократно встречался с молодыми поэтами, надеясь найти с ними взаимопонимание. В клубе молодых литераторов он выступил с докладами «Слово и поэзия Фета» (27 февраля) и «Высокий викинг» — о Баратынском (1 марта). 28 марта там же молодые поэты устроили чествование Бальмонта по поводу 35-летия выхода его первой книги стихов (ярославский сборник 1890 года). От имени Союза писателей и журналистов его приветствовали И. Шмелев, Н. Тэффи, М. Гофман и др. Поэт прочел свои ранние стихи. «Бальмонт, — свидетельствует поэт и критик Юрий Терапиано, — священнодействовал, всерьез совершая служение Поэзии, и его искренний подъем передавался присутствующим. Читал он очень своеобразно, растягивая некоторые слова, часто выделяя цезуры посреди строки, подчеркивая напевность».

Терапиано встречался с Бальмонтом неоднократно, будучи к нему расположен. И другие молодые поэты относились к нему с почтением, однако Бальмонт, с его романтическим парением и пафосом эмоций, их любимцем не стал. «Наше положение — строже и суше; наша манера читать стихи была в резком контрасте с чтением Бальмонта. Но его манера читать влияла на публику», — писал Терапиано в мемуарной книге «Встречи» и отмечал, что любимыми поэтами их поколения были Блок, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Пастернак. «Невнимание к нему и его поэзии, — продолжал автор воспоминаний, — усиливало страдание… <…> Бальмонт замкнулся в себе, не хотел измениться — и это, практически, означало для него полную изоляцию».