Ольга Крючкова - Старовер

• Название: Старовер
• Автор: Ольга Крючкова
• Жанр: Русское современное

В глухой сибирской деревни, расположенной на реке Тартас, по сей день живо предание о золоте адмирала Колчака, якобы спрятанном в здешних непроходимых лесах. Бывший сельский учитель Бобровский, а ныне директор местного краеведческого музея, посвятил поиску клада большую часть своей жизни. Нежданно-негаданно судьба сводит его с таинственным старовером, который называет себя штабс-капитаном Белой армии. Бобровский в который раз изучает собранные им документы, посвящённые окружению адмирала Колчака и золотому запасу России. Внезапно он видит на фото времён гражданской войны своего нового знакомца – старовера…

---

Настасья, словно эхо, вторила бабке Марии. После слова «Аминь» молящиеся одновременно припали к полу в поклоне.

– А ещё Господи прошу тебя, – уже от себя, по привычке, добавила бабка Мария, – помоги родичу моему Алексею Вишневкому. Негоже человеку висеть столько лет между жизнью и смертью. Великий Боже, определи его место: либо среди нас, либо забери его к себе. Муки он принял тяжелые и иного не заслужил…

Бабка Мария с усилием воли поднялась с пола. В последнее время поясница сильно побаливала. Внучка также поднялась на ноги.

– Бабуля, давай поясницу настоем смажу, всё полегчает… – предложила она.

Бабка Мария, теребя лестовку, ответила:

– На ночь смажешь, после вечерней молитвы. А теперь пойдём к нему. Обиходить человека надобно: помыть, прибрать, постричь, да покормить… – Мария двуперстием размашисто осенила себя крестом. – Господи, неужто, он столько нагрешил, что место ему нет ни в Раю, ни в Аду?.. Не приведи Господи душе вот так скитаться…

– Бабуля, так душа его не скитается, он же не умер… – робко возразила Настасья.

– Он ни жив и ни мёртв… Господи, пожалей его… – Мария снова осенила себя крестом. – Сколь помню себя – об нём молюсь. Девицей ещё была, с матерью к нему ходила, помогала прибирать… Сначала боялась до смерти, потом привыкла: всё же как никак – дед мой. А ты не боишься его?

Настасья мотнула головой.

– Не-а… А чего его бояться-то. Отец рассказывал, что прадед красивый был, Бога почитал… России верой и правдой служил.

– Почитал… – буркнула бабка Мария. – Видать недостаточно почитал, раз такую судьбу ему уготовил Господь. Ладно, бери всё необходимое и пойдём… Дел ещё по дому полно…

Не успели бабка Мария и Настасья выйти из дома, как повстречали Васятку.

– Ох, горюшко ты моё! – в сердцах воскликнула бабка Мария. – Ведро-то пустое! Не к добру…

Васятка растерялся.

– Ба, ты прости меня, не ругайся… Рыбёха не ловилась, словно ушла из озера… Господь на меня прогневался за непослушание – вчерась ты меня наказала…

Васятка сокрушённо вздохнул и потупил очи долу.

У старой женщины сердце ёкнуло.

– Ну что ты, Васятка! – она подошла к внуку и прижала его к себе. – Наказала я тебя вчерась и уверена: у Господа есть более важные дела, нежели твоё непослушание. А рыбёху всю переловили. Да и жара стоит: озеро небось обмелело… В другом месте полови…

Васятка с облегчением вздохнул.

– Значит, ты не серчаешь на меня?

Мария улыбнулась.

– А куда вы собралися? – не унимался любопытный Васятка, разглядывая увесистый узел в руках старшей сестры.

– К прадеду твоему на болота… – ответила Мария.

– А-а-а… – протянул мальчишка. – Понятно… Я за него помолюся сегодня…

* * *

Бабка Мария уверенно шла по багле, едва заметной дорожке, вьющейся сквозь болот, выстланной брёвнышками. Настасья шаг в шаг семенила за ней: чуть оступишься и всё – угодишь прямиком в бадаран[5], поросший болотной ряской. А там поминай, как звали – засосёт трясина, лишь пузыри на поверхности и останутся.

Где-то недалеко чирикал болотный кулик, ему бойко вторила авдотька…

Настасья аккуратно передвигалась по багле, размышляя: «Скоро Авдотья-малиновка и Евдокия-огуречница… Надобно за лесной малиной сходить, на зиму насушить… Да огурцы собрать – засолить… За ними Евстигней-житник… А там я Яблочный Спас подоспеет с наливными плодами… И Дожинки не за горами…»

Мысли же Марии были заняты отнюдь не делами насущными. Она думала о своём отчиме Глебе Вишневском, умершем двадцать лет назад. Глеба в деревне староверов особенно уважали, несмотря на то, что вырос он в Спасском, был женат, воевал с фашистами. Вернувшись с фронта, Глеб ушёл к староверам и с той поры её не покидал. Первое время к нему пару раз приходила старая женщина. Но после того, как Глеб женился на вдове из селения и контакты с внешним миром вовсе прекратил.

Мария считала Глеба своим отцом, ей было всего-то пять лет, когда мать вышла замуж за Вишневского. По фамилии отчима староверы называли и Марию. Поэтому женщина считала себя причастной ко всем делам своего отца.

Она знала, что Глеб хранит какую-то тайну. Куда-то уходит на болота вместе с матерью… Возвращались они оттуда молчаливые, отчим отчего-то грустил по несколько дней кряду.

Когда Мария выросла, матушка отвела её на болота. Она помнила, как впервые шла по шаткой багле. Девушка недоумевала: куда матушка её ведёт? Зачем? Пока они не достигли острова, затерянного в лесных болотах. Багля закончилась, девушка ступила на твёрдую почву. Едва заметная тропинка, ниткой извивавшаяся среди болотного багульника, перемежавшегося с боровой маткой и топяной сушеницей, вела в аккурат к землянке. Из узкой трубы, торчавшей из землянки, струился чуть заметный дымок.

Мать и дочь по шатким деревянным ступенькам спустились в землянку. В жилище царил сумрак. Свет скудно проникал через оконце, затянутое бычьим пузырём. Мария увидела небольшую печь в углу, в ней еле-еле теплился огонь. Посреди жилища стоял стол, два табурета, сундук… и кровать. На ней неподвижно лежал мужчина.

Девушка удивилась.

– Кто это, матушка? Неужели бальник[6]? Говорят, он умер, почитай, как лет пятнадцать назад.

– Точно, умер… – согласилась мать. – Кости его давно уж гниют в болотной земле. Это твой дед, Алексей Вишневский.

Девушка замерла с расширенными от удивления глазами.

– Дед? В смысле отец моего отца… отчима? – уточнила она очнувшись.

– Он самый… Белый офицер, у Колчака служил… – пояснила мать и подошла к кровати. – Ну, здравствуй, родич.

Мария заинтригованная последовала за матерью: на кровати лежал мужчина, укрытый меховым одеялом до подбородка – ранней осенью в землянке было уже прохладно. На одеяле, сшитом из беличьих шкурок, разметалась длинная борода…

С тех пор ухаживать за Алексеем Вишневским стало обязанностью Марии. Она приходила на болотный остров в любое время года и в любую погоду: летом два-три раза в неделю, зимой – через день, обутая в охотничьи короткие лыжи, надо было поддерживать тепло в землянке.

Скоро эта обязанность должна перейти Настасьи. Мария чувствовала, что силы постепенно покидают её.

…Мария и Настасья, наконец, достигли землянки, спустились по ступеням вниз – открыли небольшую деревянную дверь, почерневшую от болотных туманов. Старые проржавевшие петли предательски скрипнули – визитёрши вошли в жилище.

– Разожги печь, воды согрей… – по обыкновению распорядилась Мария и направилась к постели. Настасья положила увесистый узел на стол и начала его развязывать.

– Господь Всемогущий! Помилуй нас грешных! – возопила Мария, стоя у кровати. Её дрожащая правая рука взметнулась в воздух со староверческим двуперстием и неподвижно застыла.

– Бабуля, что случилось? – бросилась к ней Настасья и, увидев пустую кровать, простодушно спросила: – А где прадед-то? Куда он делся? Неужто звери сожрали?

– Кабы зверьё его сгрызло, остались бы следы – кровь и кости… – уверенным голосом ответила Мария. – Он очнулся и ушёл…

– Господи милостивый! Что же будет-то? – запричитала Настасья. – Он же, словно дитё неразумное… Его же каждый обидит…

– Бери узел – уходим. Нам здесь больше делать нечего! – решительно распорядилась Мария. – Возвращаемся в деревню. О случившемся молчи, как рыба об лёд! Поняла?

Настасья кивнула.

– Поняла, чего не понять-то… Как рыба об лёд молчать буду… Помоги ему Господи, – сказала она и осенила себя двуперстием.

Мария и Настасья спешно вернулись в деревню. Внучка отправилась домой, молчать, как рыба об лёд, а бабка – прямиком к священнику Акинфию. Время давно перевалило за полдень, Мария знала, что в этот час Акинфия можно застать в огороде за молельным домом. Акинфий считался не только духовным лидером староверов, но и отличным земледельцем, в частности огородником. До недавнего времени Акинфий трудился с единоверцами в поле. Но теперь в силу почтенных лет ограничился лишь садом и огородом.

Настасья вошла в избу, поклонилась в сторону божницы, поставила узел на табурет около печки рядом с дожиночным снопом[7], который стоял в течение года с прошлого сбора урожая. Теперь ему недолго осталось – с окончанием жатвы матушка Настасьи заменит его на новый. Недолго думая, Настасья отправилась на задний двор, где обычно мать занималась плетением корзин или поделкой туесков. Теперь же она вместе с отцом трудилась на жатве.

Настасья села на скамью, взяла несколько гибких ивовых прутиков и начала плести корзину, мысленно моля Господа за Алексея Вишневского.

…Мария спешно миновала центральную улицу, деревня староверов насчитывала сто двадцать домов, и свернула в направлении молельного дома. Женщина осенила себя двуперстием, огляделась – вокруг ни души, староверы занимались каждый своим делом. Она прошмыгнула в калитку, ведущую в огород.