Инна Свеченовская - Неразгаданная тайна. Смерть Александра Блока

• Название: Неразгаданная тайна. Смерть Александра Блока
• Автор: Инна Свеченовская
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-373-03346-6

От какой именно болезни умер Александр Блок – до сих пор остается загадкой. Известно только, что конкретный диагноз поставить не удалось, и врачи, будучи совершенно беспомощными, могли только наблюдать за стремительным развитием симптомов неизвестной болезни. Всемирно признанный талант и величайший поэт Серебряного века кричал от невыносимых болей, испытывая невероятные муки. А все его окружение – Маяковский, Чуковский, Гиппиус, Мережковский, Соловьев и другие – были убеждены в том, что поэт был отравлен спецслужбами.

Чем было вызван творческий кризис Блока?

Почему советское правительство отказалось выпускать поэта на лечение за границу?

Почему даже ходатайство Луначарского и Горького не убедили Ленина в благонадежности Блока?

Чем были осложнены отношения Блока с Анной Ахматовой?

За что начальник Петрогослитиздата Ионов, пытавшийся расследовать причины смерти Блока, был приговорен к расстрелу?

На чем основана версия, что Блок не умер своей смертью, а был отравлен спецслужбами?

---

Но это только внешнее различие. Если же посмотреть глубже, в их человеческую непохожесть, то мы увидим примерно следующее. Блок – и это в нем чувствовали и друзья, и враги – был необыкновенно, можно даже сказать патологически правдив. Возможно, фактически он и лгал кому-то, но… Вся его внутренняя материя была ужасающе правдивой, и как сказала Зинаида Гиппиус: «от него несло правдой». И далее она предполагает, что его косноязычие, тяжелословие, происходило отчасти из-за этой природной правдивости. «Блока, я думаю, – пишет 3. Гиппиус, – никогда не покидало сознание или ощущение – очень призрачное для собеседника, – что они ничего не понимают. Смотрит, видит, – и во всем для него, и в нем для всего – недосказанность, неконченность».

Борис же в противоположность Блоку был исключительно неправдив. Но не банально, а по сути. Более того, его неправдивость не мешала ему быть очень искренним человеком. Парадокс этот объяснялся довольно просто. Борис Бугаев всегда верил в то, что он говорил именно в эту данную, конкретную минуту. И потому был искренним.

Блок был верен по своей сути. А уж если нет… То не скрывал этого. И уж если срывался, то летел вниз, в самые что ни есть тартарары с таким грохотом, что мало не казалось никому. Борис – весь легкий, точно пух собственных волос в юности, легко перескакивал многие вещи и танцуючи обходил тоже немало… Однако Борис был сам по себе воплощенной неверностью.

Что же их связывало? Почему возникла эта странная дружба-вражда, до сих пор вызывающая искренний неподдельный интерес не только у нас, знающих строчки Блока чуть ли не со школьной скамьи, а во всем мире. Почему эти два человека по-прежнему будоражат воображение не только литературоведов, но и людей весьма далеких от кабинетных и библиотечных изысканий?

Блок и Андрей Белый (Борис Бугаев) – помимо того, что оба были писателями и поэтами – принадлежали к одному поколению, а если сказать еще точнее, как потом отмечали их общие знакомые – к «полупоколению». Они оба были неисцелимо невзрослые. В каждом из нас, сколько бы ни было лет, что-то остается от ребенка. И это, безусловно, хорошо, иначе страшно даже себе представить, какими бы скучными и плоскими мы были. Но Блок и Борис Бугаев были совершенно иными. Они оба не имели зрелости, и как вспоминали современники, чем больше времени проходило, тем яснее становилось, что они ее не достигнут. Это впечатление не могло разрушить ни серьезность Блока, ни огромная эрудиция Бугаева. Хотя их «детские стороны» тоже были весьма и весьма разными. Из Блока на мир смотрел серьезный, задумчивый ребенок. В чем-то упрямый, в чем-то строптивый, но всегда стремящийся понять этот мир, и… напуганный им. Точно ребенок, очутившийся один в незнакомом месте и твердо уверовавший, что вот сейчас он непременно потеряется.

В Борисе же сидел ребенок избалованный, выдумщик, даже можно сказать фантаст. Мальчик капризный, знающий, на какую родительскую струнку нужно надавить, чтобы получить желаемое.

К тому же оба они были людьми достаточно безвольными. И это впоследствии расцветет пышным цветом. Оба понимали и принимали такое понятие, как рок; более того, каждый из них прочувствует его на своей судьбе. Отличие состояло в том, что для Блока – это трагедия. Причем достаточно высокого стиля, равная по силе и динамизму греческим образцам. А жизнь Бугаева – это драма, с весьма сильной примесью мелодрамы.

Борис Бугаев родился в 1880 году в Москве в семье известного ученого, декана физико-математического факультета. Они были с Блоком ровесниками. Потом довольно часто он, горько усмехаясь, говорил, что у него было золотое детство. Он ходил в кружевном платьице, обвешанный золотыми локонами. Да… у маленького Бори были золотые волосы… И непонятно было, это мальчик или девочка? А может, ангелочек? «Я был с уродом папой против красавицы мамы и с красавицей мамой против урода папы. Каждый тянул меня в свою сторону. Они разорвали меня пополам. Да-да. Разорвали мое детское сознание, мое детское сердце. Я с детства раздвоенный. Чувство греха. Оно мучило меня уже в четыре года. Грех – любить маму. Грех любить папу. Что же мне, грешнику, делать, как не скрывать грех? Я был замкнут в круг семейной драмы. Я любил и ненавидел…

Мама была настоящей красавицей. И не прав Достоевский – красота не спасет мир. Какой там – спасет. Мама была очень несчастна. Знаете, красивые женщины всегда несчастны и приносят несчастья другим. Особенно своим единственным сыновьям. А она была красавицей.

У меня в детстве была гувернантка Бэла Радек, некрасивая старая дева. Так вот она часто говорила: „Зачем ты, Боря, ломаешься под дурачка. Ты ведь совсем другой“. Одна она меня понимала. Если бы ее не выгнали, я бы, наверное, стал другим. Но мама приревновала меня к ней. И я остался один – в четыре года. И с тех пор уже не переставал ломаться. Даже наедине с самим собой. Ведь гримасы – та же маска. Я всегда в маске! Всегда!» – в минуту откровения признался Андрей Белый поэтессе Ирине Одоевцевой.

Наступил 1897 год. Год, когда Боря Бугаев узнал, что в Петербурге у его друга и соседа по дому Сережи Соловьева есть двоюродный брат, который пишет стихи. А еще… Это довольно странный, немногословный юноша обожает Шекспира и мечтает о сцене. Потом о Блоке часто рассказывала мама Сережи – Ольга Соловьева. Женщина, сыгравшая в судьбе Андрея Белого довольно значительную роль.

В 1922 году Андрей Белый опубликует свои воспоминания о Блоке и назовет 1899–1901 годы – годами «зорь». Узкая тропинка, ведущая на кладбище Владимира Соловьева, становится для Сергея и Бориса дорогой к «Чистилищу» и «Вдохновению», а Мировая душа ищет своего воплощения среди бесчисленного количества московских барышень. По очереди Борис и Сергей надевают крылатку любимого философа, чтобы познать тайну его души и бродят по заснеженным улицам, в надежде встретить его призрак. Однако Москва молчала, и тогда молодые люди приедут в Дедово, имение Сережиных родителей, где по-прежнему живет память о Владимире Соловьеве. Там они снова и снова пытаются найти ответы на множество вопросов, которые постоянно у них возникают.

Родители Сергея, Ольга Михайловна и Михаил Сергеевич, поощряли поиски молодых людей и тогда же для студента-математика Бориса Бугаева выбрали псевдоним – Андрей Белый, чтобы не бросать тень на знаменитую фамилию его ученого отца.

А что же Блок? Он живет в десяти километрах от Дедова и ни о чем не подозревает. Его целиком поглотили две вещи – стихи о Прекрасной Даме и любовь к Любе Менделеевой.

В Москве же вокруг Андрея Белого и Сережи Соловьева образовался кружок единомышленников, молодых людей, называющих себя красивым словом «аргонавты». Вот только среди них так и не нашлось крупного поэта, все были сплошь теоретиками да пылкими ораторами, бросавшимися в споры очертя голову.

Летом того же 1901 года Белый получает письмо от Сережи, который проводил каникулы в родительском имении. Оказывается, он снова возобновил отношения со своим кузеном. Выяснилось, что, как и они, Блок увлечен Соловьевым и «совершенно конкретно относится к теме Софии Премудрости», видит в Ней безликую любимую женщину; в нем, как и в них, есть «религиозно-мистическое электричество». Для Белого это письмо стало событием, и когда Сергей вернулся в Москву, то отдал Андрею с десяток блоковских стихов. «Этого не может быть!» – закричал Борис. Действительно, все, что «аргонавты» хотели высказать, но не могли сформулировать, все это отразилось в поэзии еще неизвестного двоюродного брата Сережи. И даже более того, он нашел «темного хаоса светлую дочь» и звал их вместе с собой преклонить перед ней колени.

Для Блока она абсолютно реальна, и он влюблен в нее. Цикл стихов о Прекрасной Даме, а их более восьмисот, еще нигде не опубликован. Он читается, как личный дневник. Вот она стоит на берегу озера, вот у окна, на углу улицы. Ее чистота, гордость, суровость… описаны предельно четко. «Но кто она?» – спрашивает Андрей Белый. И Сережа открывает тайну Блока. Это Любовь Дмитриевна Менделеева, дочь известного химика. Девушка, в которую влюблен Блок. И тотчас все «аргонавты» точно сошли с ума. Они стали радостно кричать, воздавая ей хвалу. И точно самая настоящая секта объявили Блока своим гуру, а Любовь Дмитриевну объектом поклонения. Так, не видя ни разу ни Блока, ни Любовь Дмитриевну, «аргонавты» начали поклоняться им.

Сам Блок, своеобразно ухаживая за своей возлюбленной, продолжает писать стихи. Наконец он решается объясниться с ней. Утром седьмого ноября он пишет прощальную записку. Потом берет загодя приготовленный револьвер и отправляется с ней на вечер в Дворянское собрание. После того как все закончилось, они вместе выходят на улицу. Идут по заснеженному Петербургу. Не сговариваясь, медленно, словно заново любуясь красотой улиц, шагают по Итальянской, затем сворачивают на Моховую и выходят на Литейный. Они идут по своим любимым улицам… Была морозная ночь, снег, несмотря на начало ноября, лежал глубокими сугробами и выглядел просто как волшебство. Глубокий, чистый до нереальности. Когда же они вышли к Фонтанке, Блок неожиданно резко остановился. Он понял, что или сейчас признается в своих чувствах, или не сможет этого сделать уже никогда. И он заговорил, торопливо, сбивчиво, боясь самого себя и страшась ее ответа. Он ее любит, давно… Любит так, как никто до него никогда не любил женщину. Истинный смысл этой фразы Люба поймет позже. А пока с замиранием сердца она слушает Сашу Блока, не веря в то, что ее Прекрасный принц так долго томился и отчаивался от любви к ней. Тем временем Блок произносит: «Вся моя дальнейшая судьба зависит от вас». В этот момент что-то тяжелое с резким звуком падает наземь. Люба поднимает и видит, что это револьвер. «Вы…?» – только и может спросить у обомлевшего Блока. «Да, – отвечает он, – если бы вы мне отказали, я бы застрелился». Потом, смутившись, добавляет: «Даже записку оставил – в моей смерти прошу никого не винить». Люба будет хранить ее всю жизнь, а пока она долго смотрит на него, не в силах понять, кто перед ней. То ли романтик, то ли сумасшедший. Но до чего же он хорош! У Блока каменное лицо, и только нервно дергается уголок рта. Люба снимает перчатку и нежно проводит ладошкой по его лицу. «Я выйду за вас. Вот только… В браке есть такая пошлая сторона…» Глаза Блока сияют. Она поняла! О нет! Он ни в коей мере не осквернит ее! А Люба, картинно улыбаясь, берет его под руку. Затем кокетливо подставляет губки для поцелуя. Блок, понимая, что не должен отвечать на ее призыв, все же склоняется к красивым пухленьким губкам.