Антон Тудаков - Драконы никогда не спят (сборник)

• Название: Драконы никогда не спят (сборник)
• Автор: Антон Тудаков
• Издательство: Литагент «Клуб семейного досуга»7b51d9e5-dc2e-11e3-8865-0025905a069a
• Жанр: Книги магов
• Год: 2011
• ISBN: 978-966-14-2505-6

Драконы, добрые и злые, искренние и изворотливые, вокруг нас и внутри нас…

Перед вами сборник потрясающих историй о нас самих. Сказка переплетается с реальностью, сходятся в последней схватке смертельные враги, раздаются проклятия и приходит смерть, а за всем этим всегда – человек с его страстями и слабостями, ошибками и попытками их исправить. И силой, чтобы победить дракона в себе…

---

Нихон стоял в красивом ореоле из пламени.

– За что? – хором выдохнули строгали.

– И вы еще спрашиваете?!

– Дык это, – согласился поселок. – Интересуемся.

– За то, что никого не любите! Нет любви в ваших сердцах! А раз так, то положу свое проклятие на души ваши. И пусть тяготеет до скончания веков!

– Ты погодь! – возмутились строгали. – Как это: никого не любим?

– Я мамку люблю!

– А я – Ряшку! Ить, кругленькая…

– Я пиво люблю!

– Любим!

– Лю-бим! Лю-бим!

– Всем сердцем!

Пламя вокруг мага налилось темным багрянцем.

– Врете! И потому – проклинаю в третий раз! Отныне едва наступит Гурьин день, первый от начала осени… ни один из вас не переживет сего дня, ни один не застанет нового рассвета, если в сердце его не зазеленеет хоть малый росток любви! Не возлюбите ближнего, так и в гроб ляжете! Поняли, суесловы?

– Поняли…

Ясные Заусенцы перевернулись с боку на бок.

– Ишь, шлендра…

– Тоже мне, проклял!..

– Да у нас любви, если хочешь знать, – на сто лет жизни!

Позже многие поднялись на холм: глянуть, что да как. Бузина сгорела без остатка.

До конца лета проклятие бродяги служило неизменным поводом для шуток. О нем и не вспоминали. Да-да, никакой ошибки! Именно так, одновременно. При встрече два честных яснозаусенца, обсуждая отел коров или урожай проса, рано или поздно скатывались к сакраментальному:

А проклятие?

– Какое?

– То самое!

– Да я о нем давно забыл!

– И я забыл!

– Еще о всякой ерунде помнить!

– Ага! А колдуняка-то дурень!

– Горлохват! Думал, мы тяпкой деланные…

– Ну! Любви, грит, нету…

– У меня любви: вайлом!

– А у меня – хоть на зиму соли!

– А то!

И расходились, довольные разговором.

Впрочем, за неделю до Гурьина дня болтовня угасла. О колдуняке помалкивали. О любви и не заикались. Разве что поглядывали искоса друг на дружку. На чужую семейную жизнь. На родительское уважение. На дело молодое: шашни, посиделки, тайные прогулки в заросли лещины. Кто детей ремнем порет, кто жене глаз синькой подкрасил. Кто к дряхлой мамане носа не кажет. Кто в колья пошел, с закадычным дружком.

Не судили-рядили, будто и не видели.

А так, примечали.

Утром Гурьина дня Юрась Ложечник, свежачок-гостеприимец, с которого все началось, сидел во дворе. Обложившись загодя битыми баклушами, он собирался резать ложки. Рядом на кожаном фартуке блестели инструменты: резцы, рашпили, ложкарный топорик, тесло и нож.

– Гей, Юрась!

За плетнем возвращался с ярмарки сосед, резчик Никлаш Тесля. Пегая кобылка волокла телегу, пустую после удачной торговли. Сосед, свесив ноги, махал Юрасю цветастым платком. Ночная дорога не утомила Теслю. Напротив, он сиял медным грошиком.

– Как оно?

– Помаленьку! – откликнулся Юрась, приглядываясь.

«Нет, не платок это, – сказал он сам себе. – Цельный полушалок! С бахромой…» А что там у тебя, Никлаш?

– Где? – Подлец сосед притворился, будто не понял.

– Да в руке?

– В левой? Вожжи у меня там…

– А в правой?

– Вот ведь!.. – Сосед уставился на яркую обновку. – Так это шаль, Юрась! С выручки купил! Славная вещь, кучу денег отвалил…

– На кой тебе шаль? Нос утирать?

Сосед натянул вожжи, останавливая кобылку.

– Нет, Юрась, – строго сказал он. – Нос я и рукавом утру. А шальку мы супруге везем. В подарок. Негоже с ярмарки пустым возвертаться. Мы, значит, шаль, а нам, значит, почет и уважение. И эту… как ее… – Он сделал вид, что припоминает. – Любовь! Любовь, брат, ее в окошко не кинешь! – И рявкнул на лошадь, будто страсть как торопился: – Н-но, мертвая! Шевели копытами!

Провожая соседа взглядом, Юрась чувствовал, как настроение стремительно портится. В душе закопошились гадкие червяки. Ясно представилось: утро следующего дня, двор, открытый гроб на четырех табуретках… В гробу – он, Юрась Ложечник. Острый нос, синие щеки. Жена воет – притворяется, что убита горем. Чужие дети тайком жуют поминальные калачи.

А гад сосед распинается над домовиной: «Любовь – это вам не ерш начихал! Спи спокойно, дорогой Юрасик!..»

От расстройства чувств он пнул ногой баклуши. Вспомнил, что бил-то баклуши сам, а шкурила и полировала жена – и совсем огорчился. Желая вернуть душе покой, Юрась вышел со двора. Вот, привычное житье-бытье. Малышня из грязи куличики лепит. Спит в луже поросенок. Напротив, за своим плетнем, бабка Сычиха в огороде копается.

– Бабуля! Ну дайте подмогну!

– Кыш, оглоед! Срамить явился?

– Ну бабуля! Я ж от чистого сердца!

– Сроду у тебя сердца не было, стоерос! Иди, не то камнем кину!

– Бабулечка! Не губите…

У плетня мялся Фица Сыч, внук старухи. Пьяница и шалопай, Фица если и навещал бабку, так только чтоб набить брюхо на халяву. И тащил со двора все, что плохо лежало, – продавать заради выпивки.

– Хмельной? – сурово поинтересовалась Сычиха, с кряхтеньем разгибая спину. – Залил очи спозаранок?

– Трезвый, бабуля…

– Похмельный?

Честное слово, не знай Юрась характера Сычихи, так мог бы подумать, что старая готова достать из подполья заветный жбан – похмелить гулящего внучка.

– Не-а… Вчера дома сидел!

– А ну дыхни!

Фица дыхнул через плетень.

– Ладно, иди сюда! Ох, сердце мое бабье, слабое… Будешь подзимний чеснок убирать. Закончишь, польешь капустку. А я в хату…

– Да куда ж вы, бабуля? – охнул внук. – Вы что, глядеть не станете?

– На что?

– На работу мою!

– А чего мне на нее глядеть, на твою работу?

– Да чтоб узнать, как я вас сильно того… ну, этого…

– Я о тебе, шалопут, и без работы всю правду знаю. Иди спасайся. А я пока обед спроворю. Утомишься, жрать захочешь… чарочку, туда-сюда…

Смотреть дальше Юрась не стал. Воображение живо поставило над его завтрашним гробом эту парочку: молодого Сыча с древней Сычихой. Ишь, лыбятся! – в последний путь, выходит, провожают.

Вконец огорчившись, он отправился в трактир. По дороге печали добавилось: Темка и Семка, двое знатных буянов, обнимались возле колодца. Рядом валялись многократно сломанные колья. Похоже, колья нынче ломались не об спины драчунов, а о колодезный сруб – в знак примирения.

– Звиняй, братан! – гудел Семка.

– И ты, братан, звиняй!

– Я ж не по злобе!

– А я?

– Я ж от удальства!

– А я?

– Ты кого не любишь? Хошь, мы ему на пару рыло начистим?

– Я, Семушка, всех люблю! Страсть как обожаю!

– Хитрец ты, Темка! Ух, хитрец! За то и любим тя, прохвоста!

– А ты?

– И я…

В трактир Юрась заявился мрачней тучи. По причине раннего времени трактир пустовал. Лишь в углу на лавке сидел байкарь Кемуль, сосредоточен и напряжен. В руках его тихо пели гусли. Уж и не вспоминалось, когда толстяк вынимал из чулана гусли, не востребованные здешней публикой. Строгали предпочитали озорные «частики» или байки о плутах, ворах и разбойниках.

Кемуль тихо напевал себе под нос.

Юрась прислушался.

– Как на огороде
Расцвела морковь,
А в моем народе
Выросла любовь…

«А что? – подумал былой гостеприимец. – Складно! И уху приятно, и сердцу…»

– Выросла обильно,
Радуя народ,
Как ее ни били,
А она растет!

Тут байкарь заметил Ложечника и застеснялся. Сделал вид, что так, шутит. Даже руками широко развел: сам видишь, какие глупости!.. В другое время Юрась поддержал бы: мол, глупости! Да только представил, как над его гробом и этот толстый песни распевает…

– Еще пой! – сказал Юрась, садясь рядом. – Хошь, я тебе пива спрошу? – И добавил, чувствуя, как сразу полегчало: – Я сердечные песни страсть как люблю!

– Трудно мне, – пожаловался Кемуль. – Я ведь сирота! Папки-мамки нет, деда-бабки нет… Жениться забоялся. Кого мне любить, а? Трактирщика? Ну, кашу я люблю. С телячьими мозгами. Так каша, пожалуй, не в счет. Вот и не складывается про эту… про телячью…

И задумался, напевая:

– У любви есть крылья,
У любви есть… э-э…

– Хвост! – подсказал Юрась.

– Хвост? – засомневался байкарь.

– Ага! Красивый такой, пушистенький…

– Ну допустим…

– У любви есть крылья,
У любви есть хвост,
Пусть ее забыли…

– Лезет в полный рост!

– Да? А что, разумно…

Честное слово, Юрась Ложечник чувствовал себя счастливым.

Домой он вернулся к обеду. Жена сидела во дворе, перед битыми баклушами, и сосредоточенно резала уже третью ложку. Получалось красиво: с ручкой в виде свитых вместе хвостов. Вспомнив про «хвост любви», Юрась растрогался. Тихонько подкравшись к супружнице, он присел рядом на корточки.

Притих, думая о чем-то странном.

Сам не заметил, как погладил жену по тощей спине.

– Иди есть, – ответила жена. – Стынет.

– Успеется…

– Горячее для брюха полезней.

– А, моему брюху хоть гвоздь давай! Слушай, а почему у нас детей нет?

Не прекращая работы, жена пожала плечами.

– Кто его знает, Юрась. Не сложилось. А может, я пустая.