Роже Авермат - Рубенс

• Название: Рубенс
• Автор: Роже Авермат
• Издательство: Искусство
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 1977

Книга Авермата — это биографическая повесть о главе фламандской школы живописи П.-П. Рубенсе. Всесторонне одаренный, блестяще образованный, Рубенс был художником огромного творческого размаха, бурного темперамента. Прирожденный живописец-монументалист, талантливый дипломат, владеющий несколькими языками, ученый-гуманист, он пользовался почетом при королевских дворах Мадрида, Парижа и Лондона. Обо всем этом живо и увлекательно рассказывается в книге.

---

Художник, несомненно, искренно утверждает в этом же письме, что «придворная жизнь стала ему ненавистна». Она и в самом деле стала ему ненавистна, правда, потому, что ему не удается больше играть в ней заметную роль. А не то, несмотря на свои пятьдесят девять лет, он охотно ввязался бы в борьбу. Он по-прежнему пользуется королевской милостью. В апреле 1636 года кардинал-инфант назначает его своим придворным живописцем. Такой титул прежде ему даровали эрцгерцог и его супруга. Еще одна побрякушка. Можно подумать, что этому заядлому политикану хотят напомнить, что он художник. И какой художник! Более дальновидный, чем инфанта Изабелла, дон Фердинанд почитает художника и пренебрегает дипломатом. Отчасти тут повинна и испанская политика — пресечены последние попытки бельгийских провинций к некоторой самостоятельности. Тем хуже для провинций, скажем мы, но тем лучше для Рубенса. Секретарь, кавалер всевозможных орденов, посланец, облеченный тайными поручениями, — все это суета сует. Пусть занимается живописью!

XV БЫТЬ САМИМ СОБОЙ (1636–1638)

Ему уже под шестьдесят. Нет в мире коллекционера, который не знал бы его имени и не добивался бы произведений, написанных его кистью. Вот уже двадцать лет вместе со своими помощниками он борется со все возрастающим потоком заказов. Самые богатые клиенты, и, конечно, в первую очередь те, кто знает толк в живописи, настойчиво требуют, чтобы произведения были написаны его «собственной рукой», будто он в одиночку может справиться со всеми заказами! Конечно, у него титаническая работоспособность, но и она не беспредельна. Ему приходится прибегать к уловкам, утешать тех, кто заждался и теряет терпение, в случае надобности уверять клиента, что он занят именно его заказом и картина, мол, получится необыкновенная, если только его не будут торопить. Выиграть время — это значит добиться возможности посвятить себя другим работам, которые тебе больше по душе, это добиться возможности выбирать, быть самим собой.

Время стратегических побед миновало. Он никогда не отказывается от заказов, но не столько из алчности, сколько для того, чтобы не утратить своего первенства. У славы свои требования. Чем моложе ты был, когда ее завоевал, тем труднее ее сберечь. Другое дело — слава посмертная. Она лишена какого бы то ни было привкуса борьбы. Но пока ты жив, славу надо защищать как драгоценную добычу. Потерять ее — в его собственных глазах означало бы пережить свой закат. Но защитить ее можно только одним способом — работой. Доказывая своей работой, что ты по-прежнему превосходишь своих соперников.

Ван Дейк, уехавший за границу, вернулся, снова уехал, вернулся опять и наконец с 1635 года поселился в Англии, но никто не знает, останется ли он там навсегда. Каждый его приезд в Антверпен — это как бы попытка вступить в состязание с его бывшим патроном, и с каждым разом слава ван Дейка растет. И однако он все-таки снова уезжает. Не потому ли, что чувствует, — ему не под силу затмить первого из художников? Но кроме ван Дейка есть еще Иорданс, зять Адама ван Ноорта, у которого Иорданс учился много лет спустя после того, как учеником ван Ноорта был Рубенс. Этот уроженец Антверпена, хотя и не бывал в Италии, испытал влияние Караваджо. Иорданс — художник на редкость мощного дарования, его индивидуальность проявляется в скульптурном видении, строгой композиции и в палитре, пожалуй, еще более звучной, чем рубенсовская. Для создателя школы живописи почетно иметь таких соперников, но слава ему, если он способен их победить.

Всякому художнику лестно быть представленным в королевских собраниях картин наравне с великими мастерами прошлого. Однако, не менее полезно занимать видное место в кунсткамере, принадлежащей кому-нибудь из антверпенских патрициев. С тех пор как с середины прошлого столетия пошла мода на такие кунсткамеры, то есть кабинеты, в которых собраны произведения искусства, аппетиты коллекционеров разгорелись. Их жилища от прихожей до чердака увешаны картинами, которые заполонили даже кухни, кладовые и помещения для прислуги. В парадных комнатах картины громоздятся до самого потолка, скрывая от глаз великолепные тисненые обои. Они словно бы уничтожают стены и создают такую феерическую атмосферу, что многие художники не устояли перед искушением изобразить на холсте парадоксальный сюжет: «Живопись одерживает победу над картиной»! Корнелис де Вос написал кунсткамеру Рубенса, а Виллем ван Хахт[257] изобразил, как эрцгерцог и инфанта в 1615 году осматривают коллекцию Корнелиса ван дер Геста, стяжавшую заслуженную славу.

Именитые антверпенцы гордятся своими собраниями произведений искусства. Среди известных коллекционеров друзья Петера Пауля: Ян Брант, Николас Рококс и Даниель Фоурмент. Все они просто одержимы собирательством. Без тени смущения они заказывают копии полюбившихся им произведений, так что в каждой кунсткамере наряду с оригиналами присутствуют и копии. Вкусы у коллекционеров довольно эклектичные. Несмотря на мощное влияние Рубенса, они по-прежнему поклоняются Брейгелю Старшему, чтут его сыновей и Гриммера[258]. Они любят Квентина Массейса, Иоса ван Клеве, Франса Флориса, Кокси, обоих Мостартов[259], ван Конинкслоо. Считая, что величавые сюжеты больше подходят для украшения церквей и дворцов, они отдают предпочтение портрету, жанровым сценам, пейзажу, цветам, натюрмортам или любезной их сердцу аллегории. Поэтому они особенно восторгаются Иосом де Момпером, изящным пейзажистом, и Адрианом Браувером[260], бойкие сюжеты которого тешат их пристрастие к пирушкам и веселым застольям. Любят они и итальянцев. За неимением их живописных произведений они собирают рисунки. Это работы Рафаэля, Микеланджело, Веронезе, Тициана, Бассано. Античная мраморная скульптура, подлинники и копии, гравюры и ковры дополняют их богатейшие сокровищницы.

Несомненно, Рубенс хотел бы безраздельно властвовать в каждом из этих жилищ, где так истово поклоняются живописи. Не потому ли он, всегда признававшийся, что предпочитает крупные композиции, так часто пишет небольшие полотна? Ведь он хочет быть представлен в кунсткамерах, где размер стен зачастую невелик.

Он из породы тех старых борцов, которые никогда не сдаются. В нем все еще бурлит могучая сила. Ему по-прежнему не хватает времени. С политикой он распростился. Он держится вдали от придворной жизни, часть года проводит в деревне, и все равно времени не хватает. Он знает, что, чем энергичнее он будет действовать, тем больше успеет извлечь из жизни. А это самое важное. В особенности когда исполнилось шестьдесят. В молодости чувствуешь себя бессмертным. В шестьдесят ценишь жизнь потому, что помнишь о смерти. Искусство, женщины, знания, богатство, родные, друзья — все это разные стороны жизни, его жизни, а это главное его сокровище. Да, конечно, есть еще бог. По сути дела, человек стоит перед выбором — либо верить в самого себя, либо полагаться на бога. То есть выбрать путь земной или путь небесный. Однако некоторые выбирают окольную дорогу: делают вид, будто полагаются на бога, а на самом деле верят только в самих себя. В те дни, когда его оставляет подагра, Рубенс непременно ходит в церковь к обедне, но бог отнюдь не занимает его мыслей. Петер Пауль всегда действует как человек, который предоставлен самому себе среди других людей, которые также предоставлены самим себе. Он воспитан в духе стоицизма. Стоик — тот же христианин, только неверующий. Да и разве можно назвать христианином Ришелье, который, истребив французских протестантов, поддерживает протестантов голландских и немецких против испанских католиков? И разве можно назвать христианином кардинал-инфанта, который командует войсками на поле сражения?

Времена изменились. Тридентский собор сформулировал новую доктрину римской церкви. Иезуиты проповедуют более гибкую мораль. Они хорошие психологи, они учитывают добрые побуждения, вера под их влиянием становится более снисходительной. Архитекторы, скульпторы, живописцы, ратующие за новый стиль в искусстве, оказывают им большую помощь. Добрый католик не должен терзать себя лишними тревогами. Пусть исполняет свой христианский долг, не проявляя неуместного рвения, — большего от него не требуется. Рубенса вполне устраивает такая доктрина. Метафизические тревоги ему чужды. Он жадно пользуется жизнью, а в остальном, следуя принятой формуле, полагается на волю божью.

Хотя он работает на своих многочисленных клиентов, он прежде всего работает для себя, для собственного удовольствия. Его техника неприметно изменилась. Он всегда писал сильно разведенными красками, но теперь он нашел способ сделать их еще тоньше. Он едва касается кистью холста или доски. Из этих прозрачных и текучих, ласкающих мазков рождаются формы, созданные его воображением. Его ученики, даже самые искусные, не поспевают за ним. Они больше не могут ему помогать. Кажется, будто неосязаемый цвет его картин струится из самой материи. Быть может, это результат того, что он подолгу живет в деревне? Так или иначе, он открыл для себя природу. Она перестала быть декоративным фоном, выписывать который он доныне предоставлял своим искусным помощникам. Она выдвигается на первый план, сама становится действующим лицом картины.