Ян Винецкий - Отчий дом

• Название: Отчий дом
• Автор: Ян Винецкий
• Издательство: Татарское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1958

---

Холодной сталью сверкнула Волга. Чем дальше уходил Петя, тем необъятней становилась ширь могучей реки, которая сливалась на горизонте с белесым рассветным небом в синих наплывах туч.

У высокого обрывистого берега, одетого темным кустарником и мелколесьем, била крыльями чайка, то камнем бросаясь в воду, то вскидываясь вверх и тревожно крича.

Петя долго следил взглядом за мятущейся птицей…

2

Старший класс Нижегородского графа Аракчеева кадетского корпуса готовился к выпуску. Уже подсчитано было число служб, что оставалось отстоять в церкви под бдительным надзором офицера-воспитателя штабс-капитана Львова, бань, вечерних прогулок и даже французских булок, подаваемых к утреннему чаю, завтраку и ужину.

Кадеты младших классов в фуражках с красным околышем, в черных брюках навыпуск и коротеньких мундирчиках с красными погонами, быстро сновали по коридорам и лестницам, брали под козырек при встрече с офицерами, а если случалось, что никого из воспитателей не было поблизости, весело тузили друг дружку, давали подножки зевакам и вообще вели себя так, как поступали всюду озорники их возраста.

Среди этой краснопогонной шумной мелюзги выделялись ростом, своеобразной степенностью и безупречной выправкой кадеты-выпускники.

Петю любили за общительный нрав и прямоту, за то, что он никогда не отказывался объяснить непонятный урок. Но причудливая кадетская привязанность время от времени перебегала от Нестерова к Зарайскому. В последнем привлекали их сердца отчаянная храбрость, с какою он участвовал в жарких потасовках, папиросы и множество анекдотов, будораживших игривое воображение.

В седьмом классе корпуса образовались с некоторых пор две партии, словопрения между которыми нередко заканчивались дракою.

Приближалась бурная волжская весна с ее хрустальным перезвоном ледохода, веселым плеском ручьев, и величественными, задумчивыми разливами.

Будущие юнкера с нетерпением ожидали перемены нелегкой своей судьбы.

Группа рослых кадетов стояла у высокого полукруглого окна, с откровенным недружелюбием поглядывая на двух юношей, ходивших вдоль коридора и поглощенных разговором.

— Данилка жалуется Нестерову! — иронически бросил высокий, костлявый, с маленькими глазками на самодовольном птичьем лице и с жиденьким темным хохолком над бровями кадет Митин, которого звали «Жирафом» за рост и длинную шею. — Вчера я ему пустил дым из глаз да показал квартиры докторов «Ой» и «Ай».

— Мы проделаем то же и с заступником, — негромко сказал старшина классного отделения Николай Зарайский. — Если его отец был в корпусе воспитателем, то это еще не значит, что он нам ровня. Такой же нищий, как и Данилка.

— Рыбак рыбака видит издалека! — хмыкнул толстый Васька Лузгин, сын богатого нижегородского торговца скотом.

На розовом, усеянном веснушками лице старшины проступила надменная усмешка:

— Его мать приходила недавно к директору корпуса просить вспоможения.

— Ха-ха, — тоненько захихикал Васька Лузгин, — ну и что ей ответил генерал?

— Он сказал: «Корпус — не благотворительное заведение, сударыня. Мы и так содержим троих сыновей покойного Николая Федоровича».

— Врешь? — усомнился Лузгин, хотя круглое лицо его сияло.

— Клянусь честью. Преподавательница немецкого Анжелина Францевна говорила моей маман.

— Смотрите! — воскликнул вдруг Митин, но все уже увидали, как инспектор классов полковник Никонов остановил Данилку и Петю Нестерова.

— Вы на ярмарке или в кадетском корпусе?! — закричал Никонов. Его лицо налилось кровью. — Почему не отдали чести?

Нестеров молчал, не зная, что сказать.

— Мы… вас… не заметили, господин полковник… — промолвил вконец перепуганный Данилка. Это еще больше подлило масла в огонь.

— Не заметили? Меня не заметили! Где же у вас глаза, господа? Извольте доложить офицеру-воспитателю о лишении вас отпуска на три воскресенья.

— Слушаюсь! — ответил Данилка и вслед за ним Петя Нестеров. — Доложить офицеру-воспитателю о лишении отпуска на три воскресенья. Разрешите идти?

— Ступайте!

Все кадеты, находившиеся в коридоре, замерли по стойке — смирно!

Когда полковник Никонов, или, как звали его кадеты «Три Никона» за его приверженность к тройному наказанию — трое суток карцера, либо три воскресенья без отпуска, или балл «три» за поведение, — спустился по лестнице в нижний этаж, Митин, Лузгин и Зарайский преувеличенно громко хохотали.

Петя Нестеров поглядел на них и, резким движением головы забросив назад светлые волосы, сказал своему другу Данилке:

— Не обращай внимания. Пойдем лучше вниз, в гимнастический зал.

Данилка был на голову ниже Пети, хотя обоим исполнилось по шестнадцати лет. С легкой руки Зарайского Данилку стали звать «хохлом», придавая этому унизительный смысл.

Хохол Данилка
Напился горилки,
На ведьме женился,
С лешим породнился!

— дразнили кадеты.

Данилка, вообще не робкий, чувствовал себя затравленным и самым последним в классе. Недавно вызвал его учитель русской словесности, туговатый на ухо старик Истомин:

— Ну-ка, прочитайте мне, великолепный, стихотворение Лермонтова «Ангел».

Когда Истомин бывал в хорошем расположении духа, он всех звал «великолепными».

Данилка, твердо выучив стихотворение, обернулся к классу и начал:

По небу полуночи ангел летел
И тихую песню он пел…

В это время «Жираф» сделал рожу и негромко проскандировал:

Хохол Данилка
Напился горилки…

Данилка побледнел так, что темные глаза его теперь, казались угольками. Он опустил голову и умолк.

— Ну-с, дальше, великолепный, — пригласил Истомин, удивленный остановкой. Но Данилка молчал, вобрав голову в плечи.

— Коротка у вас память, великолепный!

Весь класс с трудом сдерживал хохот. «Жираф» спрятал голову под пюпитр парты и всем было видно, как дергались его плечи.

Данилка тщетно силился вспомнить продолжение стиха. Он не знал, как унять обиду.

— Садитесь, — недовольно проговорил Истомин. — В преддверии выпускных экзаменов не знать более двух строк Лермонтова!

Данилка со слезами на глазах пошел на свое место… Вдруг с задней парты, с «камчатки», поднялся Нестеров.

— Подлецы! — гневно воскликнул он, поглядев на «Жирафа» и Зарайского.

— Что ты сказал? — спросил Истомин. «Ты» предвещало резкую перемену настроения.

— Придержи язык за зубами! — негромко, но угрожающе бросил Зарайский.

— Я хочу сказать, — почти кричал Нестеров, — что недостойно издеваться над своим товарищем только за то, что он другой народности!

— Ка-акая чушь! — возмущенно пропел Истомин. — Кто издевается?

— Все! — крикнул Нестеров.

В это время прозвучала труба и «Великолепный» повел Петю к офицеру-воспитателю.

— Только уважая память покойного Николая Федоровича и отдавая должное твоему прилежанию в учении, не наказываю за проявленное сумасбродство, — сказал штабс-капитан, выслушав объяснение Пети. — Кстати, мне доложили, что вчера на второй обедне регент вывел тебя за ухо из церкви.

— Заступиться за товарища… когда… его незаслуженно обижают, вы называете сумасбродством!

— Кадет Нестеров! — вспыхнул штабс-капитан. — Ты дурно ведешь себя. Марш отсюда!..

После этого случая насмешки и подтрунивания над Данилкой стали еще более частыми. Третьего дня подняли по тревоге седьмой класс, и оказалось, что у Данилки исчез левый сапог. Так и пришлось ему встать в строй с одной босой ногой под вкрадчивый хохоток кадетов.

А сегодня Данилка рассказал своему другу, что Васька Лузгин вызвал его драться на кулаках.

— Когда? — спросил Петя, нахмурясь.

— Нынче же ночью, после отбоя. В уборной.

— Не ходи.

— Меня прозовут трусом… — пробормотал Данилка.

— О драке станет известно в корпусе и тебя исключат. За нас с тобой некому заступиться.

— Что же делать? — спросил Данилка, в отчаянии кося узкими черными глазами. Его лицо выражало растерянность и одновременно мрачную решимость. — Нет! Будь что будет, а я пойду.

— Брось петушиться! Потерпи. Осталось немного. А окончим корпус — посчитаемся с ними.

В гимнастическом зале друзья на двух турниках одновременно делали склепки, перевороты, только «солнце» не давалось Данилке и он с завистливым восхищением смотрел, как Петя на вытянутых руках крутил «небесное светило»…

Вечером Петя читал книгу о путешествиях Васко дэ Гама (мать Пети любила смешить детей и звала португальца на русский лад — Васька Дагамов).

Воображение рисовало картины одну страшнее другой. Шторм бушует четвертые сутки, бросая на утлую каравеллу тысячепудовые волны. Матросы уже потеряли счет океанским бурям, но такой свирепой, как эта, им еще не доводилось испытывать.