Ян Винецкий - Отчий дом

• Название: Отчий дом
• Автор: Ян Винецкий
• Издательство: Татарское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1958

---

Хозяйка квартиры удивленно рассказывала соседям:

— Чудной офицер мне попался. Право, чудной!.. Прежние жильцы все больше бражничали, из-за девок дрались, шум стоял на всю улицу. А этот — молодой, красивый, в летчики готовится, а сам тихий, ласковый, обходительный, ну, чистый агнец божий, ей право. Все больше с книжками сидит да пишет, пишет… Давеча вхожу к нему, а он… птиц рисует. Много-много птиц, да все кувыркаются они у него, будто играют… чудно! По вечерам долго сидит, не зажигая лампы, сумерничать любит. Потом вдруг заиграет на фортепиано, ах, как чувствительно заиграет!..

Наконец начались занятия в учебных группах. Изучали теорию авиации, метеорологию, моторы. Петра Николаевича определили к инструктору поручику Стоякину. Этого угрюмого, уже немолодого офицера звали «богом аэродрома», и многие гатчинские жители по вечерам ходили любоваться его полетами.

Петр Николаевич был в восторге. «Хорошо, что попал к Стоякину. Летчик отменный, я слышал о нем еще в Петербурге». Он даже не успел удивиться тому, что в группе из семи человек оказалось четыре офицера из одного кадетского корпуса — он, Зарайский, Ленька Митин и Васька Лузгин.

Поручик Стоякин, коренастый, смуглый, с твердыми, энергичными чертами лица, в кожаной тужурке, из-под полы которой выглядывал офицерский кортик, и в кожаном шлеме с большими овальными очками, молча разглядывал учеников. В его черных, строгих глазах читалось, примерно, следующее: «Ну-ка, какой народец попал ко мне? Похоже, что половина из них будет отсеяна».

Многим становилось не по себе под его пытливым, недоверчивым взглядом. Только два князя — Зарайский и Вачнадзе, — держали себя непринужденно. В ангаре тянуло сладковатым, поначалу очень приятным запахом эмалита — специальным лаком, которым покрывалась обтяжка крыльев и хвостового оперения аэроплана.

Стоякин, по слухам, не отличался многословием, и теперь Петр Николаевич в этом убедился.

— Господа офицеры! — сказал Стоякин резким голосом, будто остался недоволен осмотром своих учеников. — Запомните правило: летчик должен быть бесстрашным и осторожным. Если только осторожен — скверно, если только бесстрашен — плохо!.. А теперь перейдем к изучению аппарата. Это «Фарман-4»…

Петр Николаевич внимательно всматривался в самолет и сравнивал его с «Райтом». Он густо был опутан тросами и проволокой. Позади крыльев, на четырех стальных трубках, как обычно, находились стабилизатор и руль поворота, зато руль глубины оказался впереди, у верхнего крыла, как козырек. На нижнем крыле помещалось плетеное сиденье летчика, сзади на брусках — мотор.

«Каракатица! — неодобрительно окрестил его Петр Николаевич. — Право, каракатица!»

— Кстати, господа… Иные летчики зовут «Фарман-4» высокомерно-пренебрежительно — «Фармашкой», будто имеют дело со своим денщиком или с лакеем. Упаси вас бог от этого! «Фарман» рано или поздно отомстит за неуважение к себе…

Петр Николаевич покраснел, словно Стоякин мог прочитать его мысли. В словах инструктора слышался суеверный страх, но Нестерова удивило и глубоко тронуло другое: «Аэроплан надо любить, ведь у тебя с ним одна судьба, и не раз он спасет тебя, может быть, от верной гибели. Очень верная мысль! Не полюбив, нельзя до конца понять ни человека, ни аппарата…»

Теперь уже по-иному смотрел Петр Николаевич на «Каракатицу». Ему даже понравилось весьма любопытное крепление мотора. «Можно позаимствовать и для моей конструкции…»

В перерывах между занятиями Стоякин уходил в глубь аэродрома — курить. Уходил один и, жадно затягиваясь, выкуривал по две папиросы кряду.

Зарайский громко рассказывал про злоключения «князя Жоржа».

— Пригласила нас с ним на вечер дочь генерала Лебедева, хорошенькая Лили. Ну-с, пришли. Князь Жорж — ты меня простишь, мон ами? — на виду у всех гостей поскользнулся на паркете и, падая, зацепил старуху генеральшу, сбив ее с ног. С генеральшей сделалось дурно и она, по милости князя Жоржа, на весь вечер была водворена в спальню.

Затем принесли вазу с пирожными. Князь Жорж взял у слуги вазу и вместо того, чтобы обойти с нею дам, преспокойно взял пирожное и поставил вазу на стол. Дамы подарили нас взглядами, от которых у меня заныли зубы.

Но дальше получилось еще веселей. На стене висел «Орден де Танц», свежая краска еще не обсохла. Князь Жорж, как известно, одним глазам не доверяет и прибегает к помощи пальцев. Надо ли говорить, что вся пятерня мон ами вскоре отпечаталась на стене?.. Кончилось тем, что мадемуазелле Лили плакала, генерал топал ногами, а князя Жоржа на самом быстром аллюре вынесло на улицу…

Офицеры смеялись, подтрунивая над князем Вачнадзе. Он стоял полуопустив голову, с рассеянной улыбкой на лице…

«Что он за человек? — думал Петр Николаевич. — Временами кажется, что он неглупый, добрый и только по стародавней дурной привычке, что ли, позволяет Зарайскому корчить из него шута. По крайней мере, в случайно перехваченном взгляде его видится совсем другое, не шутовское».

Зарайский оглянулся на спину Стоякина, курившего в глубине аэродрома, и, понизив голос, будто инструктор мог его услышать, продолжал:

— Господа, только прошу оставить между нами… У меня с поручиком Стоякиным предвидятся серьезные осложнения… Как бы он не отставил меня от полетов…

— Что такое? За что? — полюбопытствовали офицеры.

Зарайский замялся:

— Видите ли… У меня с его женой… И уже давно. И самое скверное — Стоякин об этом знает. Веронике Петровне скучно с ним. Вы ведь знаете, он молчун и отшельник. А она любит бывать в обществе, танцевать, кружить головы. Ах, что это за женщина, господа!

Нагловато-красивые глаза Зарайского были сладко прищурены, и что-то обнаженно чувственное было в его полураскрытых красных губах.

«Вероника… — вспомнил Петр Николаевич, — неужели та самая, что лет десять назад гостила в имении у Зарайских? Десять лет. И вот где встретилась она снова с Николаем…» С ней была тогда Сашенька, тоненькая девушка, в которую Петр Николаевич чуть не влюбился. «Неужели и она стала… такою же, что и Вероника?»

Зарайский придал своему голосу циничную игривость (эту манеру особенно не терпел в Зарайском Петр Николаевич) и перешел к таким подробностям, что Лузгин и Митин похохатывали, как от щекотки.

Петр Николаевич, почувствовал ту хорошо знакомую ему тошноту, волной подступавшую к груди, когда рушились все перегородки, и, обычно сдержанный, он не мог предотвратить вспышки гнева. Он вознамерился было отойти прочь, чтобы не слышать ни самоуверенно-пошлой болтовни Зарайского, ни повизгивающего смеха купеческих сынков. Но вдруг прозвучал чей-то негодующий напряженный голос:

— Эт-то подлость! Да, подлость!.. За спиной поручика Стоякина рассказывать о связи с его женой и потом глядеть ему в глаза… и улыбаться… Черт! Я не умею это выразить… Но так отзываться о женщине, которая… доверила тебе свою любовь, которая…

Зарайский побагровел. Офицеры засмеялись:

— Ха-ха! «Женщина, которая доверила свою любовь!» Ты поэт, Миша.

— Ему еще никто не делал таких подарков!

— Дамы на вечерах в Собрании доверяют ему лишь свои перчатки и шляпы, не более!

Петр Николаевич посмотрел на того, кого звали Мишей. Маленький, даже хрупкий на первый взгляд юноша с круглыми щеками и детски припухлыми губами на побелевшем лице. Но в смелом разлете бровей, в гневном выражении темно-серых глаз сказывался уже мужчина, который умеет постоять не только за себя, а и за других.

«Как я его не заметил прежде? — думал Петр Николаевич. — А ведь молодец, право, молодец!»

— Ты! — бросил Зарайский, презрительно прищурясь. — Берешься судить о вещах, не имея о них ни малейшего понятия! С тобой ни одна…

— Вот-вот! — сжимая кулаки, воскликнул Миша. — Вероника Петровна для тебя вещь! Носовой платок! А поручик Стоякин, может быть, страдает…

— Господа, господа! — успокаивал князь Вачнадзе. — Горячая голова да язык — предатели, никогда не доверяйтесь им. Кстати, сюда идет поручик Стоякин.

Все стали с преувеличенной старательностью рассматривать «Фарман».

6

Полеты начались неожиданно. Стоякин долго ходил по аэродрому, выбирая место, где земля подсохла после весенней распутицы. Потом окликнул Петра Николаевича и сказал обыденным, даже скучным голосом:

— Пойдете со мной в воздух. Осмотрите аэроплан и доложите о готовности его к полету.

Петр Николаевич вытянулся, звякнул шпорами.

— Слушаюсь, господин поручик!

Стоякин глянул на ноги Нестерова и поморщился:

— С этими… бубенцами… придется расстаться. Они будут мешать управлять аппаратом.

— Слушаюсь, — улыбнулся Петр Николаевич и, нагнувшись, стал отстегивать шпоры.

Захолонуло сердце от радости. Он осматривал аэроплан и, по правде сказать, мало что видел: волненье не давало сосредоточиться. Механик Нелидов, маленький, смуглый, как цыган, унтер-офицер, ободряюще похлопал Петра Николаевича по плечу: