Александр Лапин - Вихри перемен

• Название: Вихри перемен
• Автор: Александр Лапин
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-2018-8

«Вихри перемен» – продолжение уже полюбившейся читателям трилогии: «Утерянный рай», «Непуганое поколение», «Благие пожелания», объединенной под общим названием – «Русский крест». В романе прослеживается судьба четырех школьных друзей и их близких, которым выпало быть свидетелями и участниками эпохальных событий, происходивших в нашей стране на стыке двух веков. Впервые мы знакомимся с героями романа в конце 70-х. В книге «Вихри перемен» повзрослевшие, возмужавшие герои вступают вместе со страной в начало 90-х. У каждого из них своя судьба, а вместе – это судьба поколения. В книге есть все атрибуты того времени: путч, развал СССР, коммерциализация государственных предприятий, эмиграция, тотальный дефицит, зарождающаяся олигархия и бандитские разборки. Это было время, когда вихри перемен коснулись каждого.

---

– Галка, моя очередь уже подходит. Иди со мною. Возьмем мяса…

У Галинки дома есть запас. Брат Вовуля прислал дичины. Лосятинки, из которой бабушка делает замечательные пельмени. Но запас карман не тянет. А душу согревает. Если дают – надо брать.

Советский человек привык надеяться только на себя, родных и друзей. И если один из твоих знакомых может достать мясо, то он снабжает им всех родственников. Другой, скажем, сидит на вещевом дефиците. И его друзья щеголяют в дубленках. Третий – на овощной базе… Впрочем, основными овощами народ снабжается с огородов. С весны до осени вся советская страна решает продовольственную проблему на собственных шести сотках. И академики, и герои, и мореплаватели, согнувшись в три погибели, копаются в земле. И она, матушка, не подводит.

Потом начинается процесс закрывания консервов на зиму. Грибы, огурцы, помидоры, баклажаны, перцы, варенья, соленья, капуста – все спускается в закрома родины.

Впереди долгая зима. И встретить ее надо достойно, с таким продовольственным запасом, который всегда можно метнуть на стол. И гордо заявить гостям: «Сама хозяйка закрывала. Огурчики с нашей дачи!»

Впереди опять зашумели:

– Всё, всё, кончается продукт!

Слабые и неопытные начинают рассыпаться по сторонам. Но основная масса стойко держится. Очередь, как живой, саморегулирующийся организм, борется. И ждет. Её упорство побеждает.

Снова откуда-то из подсобки выносят партию товара. Да какого! Китайского чая. В коробках, с иероглифами. Жизнь очереди возрождается. Теперь хватит на всех.

И главное – они уже близко.

Откуда-то сбоку притирается к Галке Варвара Чугункина, крепкая, маленькая, темнолицая, темноволосая с черными быстрыми глазами, похожая на татарку, бой-баба. Шепчет Галинке на ухо:

– Я с тобой встану.

– Давай!

– Ты как здесь-то оказалась? – спрашивает Шушункина подругу.

– Приезжала в Москву по объявлению. В молодежную газету. Они хотят у нас в городе свое представительство открывать. Вот я и подсуетилась.

Галинка знала, что Варвара попала под сокращение, когда объявили о так называемой диверсификации оборонки. И завод, за которым числилась их коммунальная контора, провел оптимизацию.

Пришлось гордой и своенравной Варьке идти мыть подъезды да лестничные клетки, чтобы прокормить себя, сына и мужа-алкоголика.

– Ну, если у тебя что-нибудь получится, – попросила Галка, – возьми меня к себе. Надоело сидеть, ждать у моря погоды.

– Ага! Нам художник-дизайнер точно понадобится! – пообещала та.

Галина не придала особого значения ее словам. Улитка едет, когда-то будет. Но глядя на окрыленную, возбужденную Чугункину, подумала: «Может, и правда что-то изменится. Сдвинется, наконец, и в моей жизни».

III

Свято-Троицкая Сергиева лавра – это несокрушимые, не поддавшиеся ни времени, ни коммунистам высоченные стены, величественные белые надвратные башни, огромные деревянные ворота, через которые Дубравин с новыми родственниками по линии жены проходит внутрь. А здесь их встречают взметнувшиеся ввысь колокольни с золочеными куполами прекрасных соборов, уютные дворики, величественные с приглушенным светом, расписанные библейскими сюжетами стены и колонны.

Вот она Русь! Исконная. Изначальная.

По толпе идет шорох. И словно ветерок бежит над головами:

– Патриарх! Патриарх! Сейчас выйдет Патриарх! Будет поздравлять с праздником!

Балконная дверь в покоях приоткрылась. Из нее выныривает крепкий, широкоплечий красивый, молодой, но бородатый монах в черной рясе и такой же, похожей на черный кивер, шапке. Он сверху оглядывает собравшуюся в монастырском дворе пеструю толпу. И отходит в сторону. Ожидая.

Напряжение нарастает. Дубравин, стоящий на удобном, возвышенном парапете в центре двора, с любопытством оглядывается вокруг.

Пасха. Народ с куличами и крашеными яичками томится у входа в храм. В центре двора лавры огромный металлический бак. Из него черноризный монах разливает в бутылки и кувшины святую воду. Очередь терпеливо ждет, когда можно будет подойти к кранику.

Они только что, минут, может быть, пятнадцать тому назад, приехали в Загорск и сразу такая удача! Увидеть Патриарха Пимена.

Да, такое будешь вспоминать потом всю жизнь!

* * *

Москва встретила бывшего собственного корреспондента неласково. Сначала он попробовал жить в гостиницах. У коммунистического союза молодежи имелась пара таких чудных учреждений, где останавливались молодые функционеры. В частности, все, кто ждал жилье в столице, обитали в «Орленке». И каждый вечер от такого бессемейного, холостяцкого жития «гудели» и «культурно отдыхали». Так что утром горничные мешками выносили из номеров стеклотару и упаковку.

Через пару недель от этих постоянных вечерних упражнений у Дубравина заболело в подреберье, а во рту появился противный металлический вкус.

Тогда он перебрался в собкоровскую общагу рядом с редакцией. Но там жизнь была еще веселее. Собкоры приезжали. И проставлялись. Уезжали. И делали отходную. Она могла тянуться день, два. Неделю. Попробуй тут уклониться. Вот и позавчера они провожали любимца публики, собственного корреспондента из Грузии. Художник Пиросмани мог бы изобразить этот сюжет в своих бессмертных творениях. Но его с ними не было. Зато был усатый развеселый «князь» Нугзар Минеладзе из Тбилиси. Такой же усатый и не менее веселый в подпитии бакинец Азик Мургалиев. Лысый, но тоже усатый и улыбающийся собкор из Еревана. А также рыжий, бородатый угрюмый хохол из Киргизии Степа Гоманюк.

Ну, и соответственно примкнувший к ним русский. Александр Дубравин. А также другие неустановленные лица.

Чего они только не вытворяли!

Минеладзе, держа в зубах «кинжал», в просторечии именуемый кухонным ножом, плясал лезгинку на столе под аккомпанемент стульев-барабанов. И всю ночь в тихом московском переулке жалобно звучала в темноте сакраментальная мелодия «Где же ты, моя Сулико?».

Увы. И ах! Музицирование было прервано самым гнусным образом. Телефонным звонком. Позвонила подруга зама ответственного секретаря. И сообщила народу: «Коля пошел вешаться в ванную!»

– Чип и Дейл идут на помощь! – вскричал тогда Дубравин.

И вся толпа, пьяная в хлам, устремилась в магазин. А потом ловить такси. Ехать. Спасать…

Со вчерашнего дня Дубравин переселился. На самый край Москвы. За Кольцевую. Это особая общага. Съемная трехкомнатная квартира в новом панельном голубом огромадном доме. Однако туда никто не хочет ехать. Далеко! К тому же там нет никакой мебели. Ни столов. Ни стульев. Ни шкафов. Только девять железных кроватей с панцирными сетками и матрасами.

А в конце рабочей недели вечером Александр ездит к новым родственникам по линии жены в маленький подмосковный городок.

Сто километров от Москвы. Час сорок на электричке. И это уже глубинная Россия. Настоящая.

Там живут теща и тесть. Люди простые и добросердечные. Дубравин с интересом приглядывается к этой жизни. К этим людям.

Странное дело. Даже когда они что-то обсуждают или чем-то возмущаются – в них нет злобы, упертости.

В этом же городке живут и другие многочисленные их родственники. Так что иногда они собираются на даче на какие-то совместные праздники-застолья. Человек десять-двенадцать садятся за большие, накрытые на зеленой полянке столы. Приносят еду из дома. И ведут долгие неспешные разговоры о перестройке, о жизни, о бабушках и дедушках. Обстоятельно, уважительно относятся они и к Дубравину. Так что все рассказы о тещах, которые прессуют зятьев, здесь не имеют под собою почвы. Разве что иногда кто-нибудь из женщин вспоминает старинную поговорку: «Зять любит взять, а теща, как роща. Ее хоть руби!»

Особенно удивляет Дубравина его шурин – муж сестры его жены. Его все любовно называют Колюшка. И действительно, по своей душевной чистоте, наивности, незлобивости он словно не от мира сего. И когда по-детски улыбается на ворчание своей половины, Дубравин понимает, что такое «народ-богоносец». И чувствует, что здесь еще до конца не угасли, не затоптаны искорки той самой, канувшей в Лету Святой Руси.

Он много ездит в это время по стране. И в командировки, и так, на экскурсии. И жадно впитывает в себя все окружающее. Словно пытается понять, пощупать руками эту землю, этот народ. Увидеть его историю и скрытую от посторонних глаз жизнь.

И в этих поездках, дальних и ближних, все яснее и яснее становится его видение. Сегодня для него Россия – уже не миф, это реальная страна. Но есть еще что-то в его душе, не дающее ему до конца слиться с этой жизнью. И хотя он страстно желает быть таким же, как все эти люди, у него это никак не получается.

Обостренно он воспринимает оскорбления исторической памяти русского народа. Коренные русаки посмотрят на бетонную могилу князя Дмитрия Пожарского в Суздале – и отойдут равнодушно. А он переживает.

Для них Загорск – он и есть Загорск. А он обязательно вспомнит, что приехали они сегодня ни в какой не в Загорск, а в Сергиев Посад. И это здесь Сергий Радонежский благословлял князя Дмитрия, прозванного впоследствии Донским, на поход против Мамая.