Алексей Новиков-Прибой - Соленая купель

• Название: Соленая купель
• Автор: Алексей Новиков-Прибой
• Издательство: Маяк
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1974

Роман «Соленая купель» рассказывает о злоключениях молодого католического священника на море. В порту Буэнос-Айреса матросы напоили пастора Себастьяна Лутатини, и он подписал контракт о работе. Придя в себя, Лутатини обнаружил, что находится на корабле в открытом море. Так католический священник стал простым матросом. Совсем другую жизнь увидел пастор, многое узнал и пережил он за это время…

Роман «Капитан 1-го ранга» повествует о судьбе русского моряка Захара Псалтырева — человека незаурядного ума и сильного характера, прошедшего суровую школу службы в царском военно-морском флоте. Октябрьская революция и гражданская война в полной мере раскрыли в нем талант профессионального морского офицера, командира боевого корабля…

---

Лутатини также стоял на палубе. Синее рабочее платье на нем было грязно, в пятнах масляной краски, сабо на ногах искривились, давно не чесанные волосы на голове торчали спутанными прядями. Он не совсем еще поправился, но это не мешало ему всем своим существом ощущать радость жизни. Черные глаза его необыкновенно засияли, заметив среди других судов аргентинский пароход. К этому пароходу причалил плавучий элеватор и, запустив в объемистые трюмы четыре рукава, словно исполинские хоботы, высасывал из него с гулом и с каким-то самодовольным сопением хлебные зерна. Сейчас же запечатлелась в мозгу другая картина: здоровенный голландец, вооружившись длинным крюком, проталкивает свою баржу между судами; жена в это время отдает косой парус, а дочь, десятилетняя девочка с распущенными локонами, стоит на руле. От старого Гимбо Лутатини узнал, что такие баржи можно встретить только в Голландии. Они обходятся без буксиров, передвигаясь по рекам и каналам при помощи парусов или мотора. На каждой устроена целая квартирка в три-четыре комнаты, поражающая своей чистотой, с коврами на полу, с гардинами и цветами на окнах. Какая-нибудь одна семья управляет такой баржей. Некоторые люди родятся здесь, вырастают и проводят всю жизнь.

— Вот бы куда мне попасть на старости лет!.. — мечтательно заключил свои пояснения Гимбо.

Лутатини волновала близость берега. Мимо многочисленных мачт и дымовых труб он, улыбаясь, бросал свой взор вдаль, — туда, где из-за черепичных крыш показывались зеленеющие кроны деревьев. Пусть это была чужая земля! Он смотрел на нее с радостью, как второй раз родившийся для жизни.

Среди орионовцев, стоявших на палубе, не было только одного — старшего повара Прелата. Он лежал в это время в матросском кубрике и нудно стонал, жалуясь на какую-то внутреннюю боль. У него был вид умирающего человека. Впрочем, он мог бы сразу выздороветь, если бы только знал, что товарищи не помнут ему бока за недостаточное количество воды на шлюпке.

Голландский пароход стал к стенке лагом и закрепился толстыми пеньковыми шпрингами. С борта на стенку были сброшены сходни. На судно вошли портовые чиновники. После некоторых формальностей сходни заколебались под ногами орионовцев. Радостно волнующая дрожь пробежала по нервам. Казалось, что вступили в обетованную землю.

Повара отправили на извозчике в больницу, а остальные орионовцы во главе со старшим штурманом отправились к аргентинскому консулу.

Лутатини, шагая вместе с товарищами, с любопытством рассматривал новый для него город Европы. Роттердам, облитый солнцем, сверкал каналами, изразцовыми фасадами построек, зеркальными витринами магазинов. Ближе к центру движение увеличилось: велосипеды, автомобили, трамваи, автобусы и пестрые потоки людей. По-видимому, Голландия торговала бойко, вытягивая золото из воюющих стран. Дорогой матросы наказывали Лутатини:

— Вы смотрите, друг, не подведите нас у консула.

Он ответил:

— Будьте спокойны. Сейчас между мною и вами никакой разницы нет. Я поступлю так же, как и вы.

— Вот за это одобряем вас.

На одной из улиц они свернули к двухэтажному дому, окрашенному в темно-красный цвет с белыми каемками. С фронтона смотрели на них фантастические рожицы. Над дверями красовался аргентинский национальный герб. Моряки смело вошли на крыльцо с широкими ступенями из мрамора, с зелеными перилами.

Приемная была просторная, с мягкой, обшитой кожей мебелью, с темно-коричневыми портьерами на дверях, с цветными коврами на полу. За письменными столами сидели чиновники, занятые своими бумагами. Каждый сохранял на своем лице выражение деловой строгости. Один из них, средних лет, в сером костюме, с прямым пробором на голове, спросил:

— Вам что угодно?

Сайменс заявил:

— Мы все с аргентинского парохода «Орион», потопленного в Атлантическом океане немецкой субмариной. Капитан взят в плен. Я был у него первым помощником. Мы хотели бы видеть консула.

Прилизанный чиновник скрылся за портьерами, но через две-три минуты вернулся обратно. Вслед за ним, держа сигару в правой руке, появился в приемной комнате старичок, тощий, сухопарый, в черном фраке. Это был сам консул. Остановившись, он сначала откинул назад голову, серую, как сигарный пепел, и посмотрел на штурмана и на остальных орионовцев сквозь очки, прилипшие к острому кончику носа. Потом голова его внезапно наклонилась вперед, словно ее дернули невидимым шнуром, и он еще раз, уже сверх очков, бросил взгляд на моряков. Вместо того чтобы расспросить подробнее о катастрофе, он, осведомленный прилизанным чиновником, первый заговорил, вскинув левую руку выше головы, заговорил быстро визгливо-скрипучим голосом:

— Это уже не первый случай, что немцы топят пароходы, плавающие под нейтральным флагом нашей страны.

Он повернулся к прилизанному чиновнику:

— Займитесь этим делом, сеньор Фарино. Нужно составить протокол. Я немедленно заявлю протест против такого способа ведения войны. Кроме того, необходимо через телеграфное агентство дать сведения в печать о таком возмутительном случае.

Старший штурман спокойно возразил:

— Дело ваше, господин консул, но я думаю, что на этот раз ваш протест едва ли достигнет желаемой цели.

— Как? Почему? — взвизгнул консул и так махнул правой рукой, что с сигары свалился на ковер пепел.

Сайменс в коротких словах сообщил ему о роли радиотелеграфиста Викмонда и о тех тайных судовых документах, которые немцы взяли с «Ориона» с собою.

— Все равно я должен заявить протест. А вы подробнее сообщите о гибели парохода сеньору Фарино. Он знает, как нужно составить протокол. У вас какие-нибудь документы остались?

Сайменс достал из бокового кармана своего кителя бумаги, выданные французским истребителем и голландским пароходом. Первый удостоверял, как подобрал орионовцев, умиравших от недостатка воды на спасательных шлюпках, а второй — о доставке их в Роттердам. Присоединив к бумагам свои личные документы, он все это подал консулу и заявил:

— Судовая касса также забрана немцами. Весь наш экипаж остался без средств. А у некоторых нет и личных удостоверений. Я полагаю, что вы не откажете нам в просьбе удовлетворить претензии персонала и команды.

Матросы насторожились — дело дошло до самого главного.

— Да, конечно, это наша обязанность, — сказал консул и, мельком взглянув в документы, передал их прилизанному чиновнику. — Вы, сеньор Фарино, проверьте все бумаги и удовлетворите претензии моряков. Расходы должны быть заверены старшим штурманом и внесены в счет той пароходной компании, которой принадлежал потопленный «Орион». Я тороплюсь. До свидания!

Консул скрылся за портьерами.

Началась обычная канитель. Долго составляли протокол о гибели «Ориона». Но матросов волновало другое: как будет вести себя старший штурман, когда они заявят о своих убытках? Не будет ли он доказывать, что у них не было никаких вещей? И какой вообще он даст о них отзыв? Все с нетерпением ждали этого момента. И вдруг Сайменс, словно угадав их мысли, сам заговорил об этом, заговорил спокойным и уверенным тоном, не допускающим никаких возражений:

— Прежде всего я должен заявить вам, сеньор Фарино, что команда на «Орионе» была самая образцовая. Все обязанности выполнялись добросовестно. Между администрацией и командой не было ни одного конфликта, никаких трений. Весь экипаж наш как бы считался одной дружной семьей, несмотря на разницу положения начальства и подчиненных.

Матросы, слушая это, не верили своим ушам. Они стояли кучкой позади механиков и штурманов затаив дыхание, грязные и рваные. То, что говорил о них первый штурман, которого они хотели убить, казалось так же невероятным, как если бы им сказали, что акула стала на защиту их интересов. А тот продолжал:

— Во время гибели корабля я не заметил никакого намека на панику. А затем, когда пересели на спасательные шлюпки, им пришлось много выстрадать от недостатка воды. Ведь недаром погибли у нас младший поваренок и один кочегар, а старшего повара сегодня отправили в больницу. Эти люди явились к вам почти с того света. И все-таки, при таких невероятных условиях, они безропотно работали на веслах. Я за много лет своего плавания впервые встречаюсь с такой великолепной командой. К сказанному должен еще прибавить, что у нас не было ни одного пьяницы. С таким моим отзывом, я полагаю, согласятся и мои младшие коллеги.

Сайменс, повернувшись, строго посмотрел на второго и третьего штурманов.

— Совершенно верно, другого мнения и не может быть о команде, — с готовностью ответили оба штурмана.

— А вы что скажете, чиф? — спросил Сайменс старшего механика.

— Я вполне согласен с вашей оценкой команды, — подтвердил Сотильо.

Фарино лениво слушал, а сидевший с ним рядом стенографист записывал показания.