Андрей Гнездилов - Музыка рассвета

• Название: Музыка рассвета
• Автор: Андрей Гнездилов
• Издательство: Речь
• Жанр: Сказка
• Год: 2005

Психотерапевтическая сказка Андрея Гнездилова — это бережное прикосновение к душе человека, поддержка его на пути, мягкая форма приобщения к духовному знанию. Взгляд сказочника — это взгляд человека, способного понять и принять тайные стороны внутренних процессов, поддержать в добрых и духовных поисках, разделить боль и радость.

Книга будет интересна не только для специалистов, но и для широкого круга читателей.

---

И наконец, последний участник событий— Морилэй. Бывают среди людей такие типы, что не поддаются никаким определениям. В них слишком много качеств и разнообразных талантов, но в то же время ни одно из них не завершено. Будь их способности в чем-то проявлены до конца, они могли бы считаться гениальными. Но нет, это люди намеков. Походя они касаются холста, и зрителю является лаз в иной, высший мир. Еще один-два мазка, и дверь оказалась бы отворенной. Но творцы далеко. Они уже забыли о своем открытии, они пробуют себя в поэзии. Гармония их рифм обещает новое направление, переворот в стихотворном искусстве. Новый путь найден, указан, иди по нему! Нет, герои уже ползут по отвесным скалам, поражая альпинистов, или в одиночку, на утлой лодчонке, пересекают море и противостоят бурям…

Таков был Морилэй. Ах да, я забыл сказать о его внешности. Случалось ли вам представлять образ сказочника? Худощавый чудак с большой головой и нелепыми движениями, ноги заняты одним делом, руки — другим, шея — третьим. Так же и в жизни. Он казался прирожденным скрипачом, и когда играл, то люди собирались только затем, чтобы увидеть, как он танцует на сцене. Но занимался он фортепьяно. Конечно, за роялем не хватало ему возможности двигаться, и он напоминал паяца, изображающего вдохновенную игру. Преподавателей порой так захватывала пантомима Морилэя, что они ничего не могли сказать о его игре. А зря: в юноше композиторский дар явно преобладал над исполнительским. Свои таланты Морилэй нередко являл и своим приятелям. Немало экспромтов он раздаривал студентам, переводя их имена и характеры в музыкальное звучание, и на студенческих вечерах публике предлагалось узнать в музыкальных картинках того или иного из знакомых. Поразительной была точность его характеристик, и никто из присутствующих не ошибался. Морилэя настойчиво приглашали на композиторский факультет, но он решительно отказывался. Затем причины отказа выяснились, и по консерватории пополз слух, что бедняга страдает помешательством. Он заявил, что ему нечему учиться у них, поскольку в нем воплотился дух Роберта Шумана! Подобное утверждение, казалось, многое разъяснило, и репутация безумца оттолкнула от него многих студентов и преподавателей.

Но я возвращаюсь к Эльве и Виллу. Учеба близилась к концу, и Вилл все настойчивее говорил о желании соединить свою судьбу с судьбой своей избранницы:

— Ты украсишь мою жизнь, и мой талант, опираясь на тебя, сумеет заявить о себе людям.

Вряд ли эти слова сильно вдохновляли Эльву. Старая истина, что в браке двух талантливых людей один должен уступить другому, тревожила ее. Для Эльвы было ясно, что она должна будет уступить первое место Виллу. Но так ли он талантлив, так ли любит ее, чтобы она принесла ему в жертву свою жизнь? Эльва колебалась. Блистательный жених не давал себя разглядеть, и порой девушка сомневалась, что знает его. Однажды кто-то из знакомых посоветовал ей сходить в госта к Морилэю:

— Попроси его изобразить портрет Вилла — и ты тотчас узнаешь его. В своих характеристиках этот безумец никогда не ошибается.

Так Эльва попала к Морилэю. Тот явно не ожидал этого визита и был немало смущен. Долго девушка упрашивала его, но Морилэй все отказывался. Тогда она попыталась узнать, как он создает свои экспромты.

— Это просто, — ответил тот. — Имена людей нередко соответствуют их внутренней сущности. Когда они представляются, в звучании голоса можно угадать тональность. Иногда даже достаточно одного голоса. Но с именем легче. Это как автограф, когда почерк указывает все, начиная с ощущения себя, преобладающих в тебе чувств и отношения к другим…

— А если я произнесу имя Вилла с его интонациями, вы сможете раскрыть его суть? — спросила Эльва.

— Вы уже столько раз произносили его, что я и без этого могу сказать, что ваши тональности не совпадают.

— Почему? — удивилась девушка.

— Ну хотя бы потому, что ваша ключевая нота «ми», а его «ми-бемоль». Вы в диссонансе.

Эльва с интересом слушала. Чувствуя, что бессилен объяснить лучше, Морилэй сел к роялю. Чарующая музыка зазвучала из-под его пальцев. Это была тема летящего ангела. Вечернее небо, первая звезда, как лампада над могилой солнца. Розовые облака, подобные пышным пионам, берег моря, синеющие вершины гор. Но вот утомленные крылья ангела стали взмахивать все реже и реже, все медленнее, и он опустился к поверхности воды. В ней появилось его отражение… Эхом, повторяющим полет небесного существа, зазвучали клавиши, и это была уже тема Вилла. Прекрасен ангел, и прекрасно его отражение. Но можно ли между ними ставить знак равенства? Отражение, не имеющее собственной сущности, — какой странный и грустный образ блестящего музыканта! Все ниже летел ангел, и его отражение становилось все отчетливее. Волны тянули к себе небесного странника, в надежде слиться с ним, и тогда он будет навсегда принадлежать морю и они отберут у небес их сокровище. И вот ангел рухнул в воду. На мгновение восторг обуял волны. Не зажжется ли в пучине кусочек золотого солнца, каким казался морю дивный ангел? Не осветит ли он мрачное дно своим сиянием? Не приобретет ли стихия воды светозарную душу, какой владело небо? Тихо погружался в глубины светлый ангел. Безмолвие сомкнуло его уста, и потух его небесный свет.

Морилэй оторвал руки от клавиш. Эльва стояла с мокрыми от слез глазами:

— Я приду к вам еще, можно?

— Лучше не уходите… — вздохнул музыкант.

Но она ушла.

Во второй раз они встретились на экзамене. Морилэй играл «Крейслериану» Шумана. Пять частей он исполнил в свойственной ему необычной манере, но все, что он играл, точно соответствовало нотам. Последние же части хотя и звучали в нужной тональности и, несомненно, принадлежали гению Шумана, но были не из «Крейслерианы».

— Что вы сыграли? — изумленно спросил профессор.

— Мою «Крейслериану», — ответил Морилэй.

— Но в нотах такого нет!

— Тем хуже для нот. Это моя последняя редакция, — ответил студент.

Профессор пожал плечами, а безумец молча встал и удалился. На следующий день вся консерватория только и говорила о скандале. Вероятно, зашла бы речь о помещении Морилэя в лечебницу, но профессор воспротивился:

— То, что он исполнил, было поразительным. Я знаю всего Шумана, но это мне совершенно не знакомо. Возможно, это какая-то гениальная импровизация на темы «Крейслерианы».

Эльва, обеспокоенная состоянием Морилэя, пришла к нему. Увидев ее, он вдохновился и спросил, не хочет ли она услышать его концерт.

— Конечно, с радостью, если это не будет для вас в тягость, — ответила девушка.

— Тогда пойдем в концертный зал, — предложил Морилэй. — Там рояль.

Она не перечила ему. К ее удивлению, у него оказались ключи. Они вошли в зал и зажгли свечи. Морилэй сел к роялю и стал играть «Крейслериану». Окончив одну часть, он встал.

— А хотели бы вы услышать, как это исполнял маэстро Дюкло?

Эльва растерянно кивнула.

Морилэй протянул руку в темноту зала:

— Прошу вас, маэстро! Ваша игра тронула меня.

Послышались шаги, и к роялю подошел человек в старинном камзоле и напудренном парике. Он стал играть, потом сошел вниз и сел в кресло.

В голове Эльвы смешались мысли. Она слышала об этом музыканте, но он жил как минимум, сотню лет назад. Как он мог очутиться здесь по зову Морилэя и играть для них?! А меж тем новый музыкант уже сидел у рояля и снова исполнял «Крейслериану».

В окна стал пробиваться рассвет. Девушка боялась оглядываться. Зал капеллы был наполнен незнакомыми музыкантами. Они играли, затем садились в кресла и молча слушали своих товарищей. Верно, самые выдающиеся пианисты, когда-либо игравшие Шумана, собрались здесь. Целый мир находили они всего в одном произведении гениального композитора. Но, конечно, в центре был Морилэй. К нему общество относилось с удивительным почтением и любовью. Он и закончил концерт исполнением последних частей произведения.

— Господа! — обратился он к присутствующим. — Раньше это цикл я посвящал Шопену, но в этой редакции я посвящаю «Крейслериану» моему великому вдохновителю Эрнсту Теодору Амадею Гофману.

Зал зааплодировал.

Эльва не помнила, как она покинула капеллу и вернулась домой. В этот же день произошло ее объяснение с Биллом.

— Я чувствую, что делаю тебе больно, но нашего союза не будет, — сказала Эльва.

— Как это понимать? — не веря своим ушам, спросил студент.

— Я нашла мир, который мне ближе всех остальных, — ответила она.

— Но как, где?

— В «Крейслериане» Шумана, — тихо сказала Эльва.

Спустя некоторое время она внезапно исчезла, и никто не мог найти ее. Самые фантастические домыслы будоражили умы музыкантов. Вилл, помня их последний разговор, решил пойти к Морилэю. Безумец казался спокойным и радостным. Поняв, что уловки не помогут, Вилл напрямик спросил, не знает ли Морилэй, где Эльва.