Виктория Бабенко-Вудбери - Обратно к врагам: Автобиографическая повесть

• Название: Обратно к врагам: Автобиографическая повесть
• Автор: Виктория Бабенко-Вудбери
• Издательство: КМ Академія
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 966-518-188-2

Автобиографическая повесть. Судьба героини, история ее семьи, вплетенная в историю страны 20­-40-х годов XX столетия, не оставит равнодушным читателя любого возраста.

Детство и довоенная юность Виктории Бабенко-Вудбери прошли в советской Украине. Все издержки сталинского режима семья Бабенко испытала на себе.

В годы фашистской оккупации Виктория, как и тысячи ее ровесников, была вывезена на работы в Германию.

Пройдя через ужасы рабства, побег, мытарства возвращения домой, она вновь решилась на разлуку с родными, смертельный риск обратного пути на Запад, на уничижительное отношение родины к людям, брошенным ею же на милость врага.

Эта книга — дань любви Украине, пронесенной автором через годы и расстояния, вклад в историческую память украинцев.

Книга рассчитана на самый широкий читательский круг.

---

Наклоня голову, Нина вошла к бабушке в кухню. Дверь была приоткрыта, и мы слыхали, как Нина сказала:

— Прости меня, моя дорогая, милая бабушка, за все, что я тебе плохого сделала. Пусть Бог тебя с миром примет к себе.

После Нины вошел Иван. Он прошептал что-то, что мы не могли расслышать. Потом подошла я к бабушкиной постели. От невероятного страха и смущения я не знала, что говорить. Мне кажется, что я прошептала, чтобы бабушка меня простила, но я была абсолютно уверена в том, что бабушка меня не простит, — я была очень дерзкой и непослушной. А бабушка уже не смотрела на меня. Ее взгляд был уже обращен вдаль, вероятно, к небесам.

Бабушка умерла на первый день Пасхи.

— Счастливая женщина, — говорили соседи.

В народе было поверье, что тот, кто умирает на Пасху, попадает прямо в рай. Если кто заслужил рай, то это моя бабушка Мария. Конечно, она тоже хотела умереть. Но я верю, что она умерла потому, что был голод и она ослабела. Кроме этого, вырванная из родного сельского окружения, она чувствовала себя в этой тесной городской жизни лишней, никому больше не нужной, бесполезной. А могла ведь жить еще долго. Кроме малярии, она никогда ничем не болела. Она была всегда в движении, ее тело было гибким и стройным, как у девушки, лицо красивое, хотя и в морщинках.

Ее похоронили на третий день Пасхи. Печальным был и последний путь: только немного людей, главным образом соседи, провожали ее на пути до кладбища. Но кладбище было далеко на краю города и только отец поехал за ее гробом до конца. Много лет спустя, уже взрослой девушкой, я навестила Запорожье опять и захотела посетить ее могилу. Но там уже никого не было, кто мог бы сказать, где она. Отец, единственный, кто знал, находился далеко, в холодных лесах Сибири.

Мы переезжаем опять

Вскоре после смерти бабушки отец получил новую работу в другом городе. И опять мы упаковали вещи, если их можно было назвать вещами, и поехали на станцию к поезду. Голод был еще в самом разгаре. На станции была масса народу. Многие люди были пухлые и не могли двигаться от слабости. Везде шныряли воры и разбойники, рыская за добычей, и станции были их излюбленным местом. Нередко даже днем они шайками нападали на пассажиров, хватали все, что только могли схватить, и быстро скрывались. Чемоданы и узлы нельзя было выпускать из рук. Государственные власти ничего с ними не могли сделать. Эти шайки были хорошо организованы. Они скрывались в лесах, куда в это время люди боялись ходить, и оттуда действовали. Даже милиция их боялась. Они были настолько смелыми, что грабили даже торгсины, которые очень тщательно охранялись властями. Торгсины — торговые синдикаты — это специальные магазины, где можно было купить все, чего душа желает, но только за иностранную валюту, золото, драгоценные камни и прочие редкие металлы. Помню, как однажды мы с дедушкой пошли в один торгсин. Он понес бабушкину золотую брошку менять на продукты. В то время как дедушка договаривался насчет цены, я смотрела через стекло, где на прилавках были разложены самые невероятные вещи: белая мука, хлеб, сахар, рис, колбаса, шоколад и разные сушеные фрукты, все, чего мы уже давно не видели. Но кто мог себе все это позволить? Первыми потребителями этих товаров были иностранцы, которых советское правительство пригласило на работы: разные специалисты, архитекторы, инженеры, машиностроители, дипломаты. На их деньги они, конечно, могли все купить. Кроме того, и все, кто имел драгоценные вещи, могли обменять их здесь на продукты. Путем торгсинов государство выжимало из жителей все «остатки роскоши», как выражался мой дедушка. Чтобы не умереть с голоду, люди поневоле приносили сюда все семейные ценности, которые, может, иногда передавались из поколения в поколение. А на дворе, перед витринами, часто можно было видеть группы школьников. Плотно прижав носы к стеклу, они жадно смотрели на разложенные там продукты, пока всех их не разгонял милиционер. Мне кажется, что именно в это время и создались разные «блатные» песенки, которые стали так популярны в Советском Союзе даже и много лет спустя. Особенно любимой была в то время песня о Мурке. В этой песне говорилось о красивой девушке, по имени Мурка, которая стал предводительницей одной из самых опасных банд. Днем, элегантная и красивая, она расхаживала по городу, намечая цели для набегов. А ночью ее отряды очищали банки, магазины, дома. Иногда она ездила в поезде первым классом, заводя знакомства с видными партийными деятелями. Плененные ее красотой, они часто рассказывали ей, где живут, куда и откуда едут, давали ей адреса. Эта операция была особенно популярной на пути Москва — Крым или Кавказ, куда ездили в отпуск или в дома отдыха. Приехав домой, эти видные партийные деятели часто находили свои квартиры «очищенными». Многие и не подозревали, что это было делом их очаровательной спутницы.

Ни милиция, ни НКВД не могли справиться с этими разбойничьими шайками. А песни о Мурке распевались по всей стране. Особенно молодежь любила их петь. Взрослые же считали эти песни вульгарными и запрещали их петь детям. Язык песен был, конечно, непристойным, насыщен разными блатными выражениями и похабными словечками. Тем не менее, молодежь увлекалась ими. В них также было немало критики в адрес советской власти. Но, главное, образ Мурки был окружен каким-то ореолом геройства и романтики. Даже ее смерть стала предметом целого ряда песен. В одной из них говорилось, что Мурка влюбилась в молодого милиционера. Он был идеалист и предан советской власти. Он сумел убедить ее в том, что ее жизнь была не только непристойной, но и вредной всему народу. И вот из-за этой любви Мурка предала своих соратников и променяла свою роскошную жизнь, полную риска и приключений, на скромную судьбу простой рабочей девушки. Ее ближайшие друзья в одно прекрасное утро подкараулили ее и убили, приговаривая:

Ты зашухерила всю нашу малину,
А теперь маслину получай…

Но и без Мурки банды продолжали свое дело. Во время нашего переезда в Никополь — новое назначение отца — машинист вдруг прошел по вагонам, выкрикивая:

— Закрывайте окна, приближаемся к станции О.! Закрывайте окна, приближаемся к станции О.!

Этот крик разбудил всех уснувших или задремавших: одно за другим, окна с шумом начали захлопываться. При этом каждый скорее хватал свои чемоданы и отодвигался от окон. Было известно, что банды забрасывали специальные крюки в открытые окна и вытаскивали все, что попадалось. Даже людей иногда вытаскивали. Но на этот раз все обошлось хорошо, и мы благополучно проехали эту опасную станцию. В Никополе мы выгрузились.

Сегодня 15-е мая — десятилетие кончины моего отца. Я пишу эти строки и вижу его совсем еще молодым, красивым, веселым. Он всегда был окружен друзьями. Часто под рюмку они вспоминали прошлое.

Бойцы вспоминают минувшие дни,
И битвы, где вместе рубились они…

Отец пережил две войны. В гражданскую войну он отличился на фронте и получил награду и почетное звание «Красного партизана». Во Вторую мировую он был призван «защищать родину» из Сибири, куда его та же родина сослала как «врага народа». Но он и там выслужился: его ранили на фронте в Прибалтике, где, между прочим, погиб также и его брат, наш дядя Федя. Отец пролежал в госпитале год, все не хотел, чтобы ему ампутировали ногу. Но ногу все же пришлось отрезать. Он вернулся домой, и с одной ногой, как «инвалид Отечественной войны» прожил еще 30 лет… Сегодня день его кончины. Я думаю о нем, и на меня находит безумная печаль. Ему еще не надо было умирать. Он мог бы еще долго жить. Но советские неопытные доктора, молоденькие девушки, которых массами выпускают из мединститутов, как теплые булочки из печки, не могли установить, что с ним. Они не определили, что у отца двигался камень из почки, причиняя боль, которой его сердце не выдержало…

Но теперь мы в Никополе. В новом кирпичном доме, похожем на барак или казарму, нам дали две комнаты. Напротив нас жил главный редактор местной газеты. Во второй половине дома находилось бюро отца и его сотрудников. Недалеко от дома возвышалось большое красивое здание школы, выстроенное немецкими архитекторами по последней моде. Нина и я посещали эту школу. Все это было в быстро растущей новой части города.

Мы очень скоро подружились с нашими соседями. Особенно отец и главный редактор газеты стали неразлучными. Как только один приходил с работы, сразу же появлялся и другой, нередко с четвертушкой. Их разговорам не было конца. Иногда сосед заходил к отцу даже ночью, когда все другие уже спали. Тогда они сидели далеко за полночь и долго еще разговаривали. Но иногда я просыпалась и сквозь полусон слышала, как наш сосед ругал советскую власть. Были случаи, когда он даже с работы приходил под хмельком. Тогда он не только сильно стучал дверью, но и громко декламировал «Оду свободе» Пушкина. А наутро его жена и мама сходились и советовались, что им делать. Они боялись, что их разговоры о политике и советской власти может кто-то подслушать. Тогда, конечно, всем им крышка. Но как-то Бог миловал и ничего не случилось.