Виктория Бабенко-Вудбери - Обратно к врагам: Автобиографическая повесть

• Название: Обратно к врагам: Автобиографическая повесть
• Автор: Виктория Бабенко-Вудбери
• Издательство: КМ Академія
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 966-518-188-2

Автобиографическая повесть. Судьба героини, история ее семьи, вплетенная в историю страны 20­-40-х годов XX столетия, не оставит равнодушным читателя любого возраста.

Детство и довоенная юность Виктории Бабенко-Вудбери прошли в советской Украине. Все издержки сталинского режима семья Бабенко испытала на себе.

В годы фашистской оккупации Виктория, как и тысячи ее ровесников, была вывезена на работы в Германию.

Пройдя через ужасы рабства, побег, мытарства возвращения домой, она вновь решилась на разлуку с родными, смертельный риск обратного пути на Запад, на уничижительное отношение родины к людям, брошенным ею же на милость врага.

Эта книга — дань любви Украине, пронесенной автором через годы и расстояния, вклад в историческую память украинцев.

Книга рассчитана на самый широкий читательский круг.

---

И вот мне пришла в голову сумасшедшая идея: описать Леню, нашего красавца. Да, именно его, который не удостаивал меня ни единым своим взглядом. Именно его, потому что он так много воображал о себе. Иногда мне даже казалось, что он был оскорблен уже тем, что я смотрела на него. Да, даже тогда, когда я у доски отвечала на вопросы учителя и он не мог не смотреть на меня, потому что сидел за первой партой, даже тогда мне казалось, что взгляд его говорил: «Если бы ты даже была гением, я бы все равно не заинтересовался тобой».

И я начала писать о нем. Сначала я подчеркнула тот факт, что он очень красив и всем нравится. Конечно, я не называла его по имени, а описывала большие голубые глаза с длинными, темными ресницами, мягкие локоны его каштановых волос, детально останавливаясь не некоторых особенностях его привычек, поведения, но так, что каждый мог узнать, о ком шла речь. Как бы между прочим, я сказала, что он прекрасно знает себе цену. Я подчеркнула его особенности и интересы, и написала, что несмотря на то, что он не был отличником — для этого он был слишком красив, и это мешало ему концентрироваться на занятиях более упорно, — все же у него был талант к политике. «Несомненно, — писала я, — из него выйдет когда-нибудь замечательный и галантный дипломат. А когда постареет и отпустит себе козлиную бородку а ля Петровский (один из наших вождей), он еще больше будет пользоваться успехом у женщин». Сочинение вышло в четыре страницы.

Через две недели Анна Александровна принесла наши тетрадки и начала раздавать сочинения, делая при этом некоторые комментарии к каждому. Мы все сидели в напряженном ожидании. Урок уже подходил к концу, а я все еще не получила свою тетрадь. Мое сердце начало стучать сильнее. Узнала ли она всю атмосферу класса? Догадалась ли, о ком идет речь? Как она его оценила? Наконец она взяла последнюю тетрадь и сказала:

— Одно сочинение — отличное! — При этом немного улыбнулась. — Я вам его прочту.

Анна Александровна не сказала, чье это сочинение. Она начала читать, но не успела она прочесть и нескольких строк, как все начали поглядывать на Леню. Она читала, подчеркивая каждую деталь ироническим оттенком, при чем ее лицо оставалось совершенно серьезным. Весь класс начал громко смеяться. Уже прозвенел звонок, но никто не двигался с места. Все сидели, прикованные к ее словам, сопровождая их громкими раскатами смеха. Леня чувствовал себя уничтоженным. Тут начали спрашивать, чье это сочинение. Я же притворялась, что не мое, и смеялась вместе со всеми. Но Данильченко и Кузьменко начали чаще поглядывать на меня. Они заметили, что я не получила свою тетрадку. Я перестала притворяться, и скоро всем стало ясно, что сочинение — мое. А когда дело дошло до «козлиной бородки», Леня повернулся ко мне, показал кулак и прошептал:

— Я тебя убью.

Теперь испугалась я. А Анна Александровна все читала и читала, сопровождаемая взрывами громкого смеха. Наконец и Леня не выдержал и начал смеяться вместе со всеми. А я почувствовала облегчение — будто камень упал с души, и его слова «я тебя убью» потеряли свое значение.

Мое сочинение Анна Александровна взяла с собой, чтобы читать в других классах. Это, конечно, подняло мой авторитет. А с тех пор между Леней и мной установились простые, дружеские отношения.

Мой дедушка очень гордился моими успехами в школе. Он всегда интересовался, сделала ли я все домашние задания, и приказывал бабушке не загружать меня домашней работой. Все свободное время я должна была уделять чтению и книгам. Нередко Илья Петрович даже помогал мне решать задачи по математике или алгебре, если я сама не могла с ними справиться. Иногда он переписывал задачу и брал ее с собой на работу, где мобилизовал всю команду инженеров-конструкторов, чтобы ее решить. Его коллеги охотно это делали. Это напоминало им школьные годы.

Помню, как однажды учительница по алгебре задала нам очень трудную задачу. Два дня я сидела над ней и не могла решить. Наконец дедушка нашел ошибку учительницы, которую она сделала, переписывая условие на доску. Когда я пришла в класс, оказалось, что никто не сделал задания. Алгебра была вторым уроком. После первого урока я пошла во двор на свежий воздух. Возвратившись, я заметила, что почти никто не выходил из класса на переменку. Все сидели и что-то писали. Я села за парту и хотела вынуть свою тетрадь по алгебре, но ее не оказалось в моей сумке. Кто-то вытащил мою тетрадь, и все, конечно, сидели и списывали.

Начался урок. Учительница вызвала некоторых к доске. После этого она вдруг спросила:

— У кого вы все списали?

Молчание.

— Кто может объяснить решение?

Кроме меня, никто не поднял руки.

— Дайте мне, пожалуйста, вашу тетрадь и идите к доске, — сказала она.

— У меня ее нет, — ответила я.

Одно мгновение продолжалось молчание. Вдруг поднялся Йося и бросил мне на парту мою тетрадь:

— Вот возьми, я не успел списать.

Все рассмеялись, учительница тоже. После этого напряжение спало, и всем стало легче. Учительница прочла моральное наставление и простила на этот раз списывание.

Илья Петрович и его друзья

У моего дедушки было несколько близких друзей в Запорожье. Обыкновенно раз или два в неделю они собирались вечером у нас и обсуждали разные проблемы мира, политические и экономические, всевозможные происшествия, события и прочее. К этому кругу принадлежала одна интересная женщина, которую все называли «Николаевной». Когда-то при царе она была очень богатой, но советская власть все у нее отобрала, и так она очутилась в Запорожье. Она жила недалеко от нас, всего через три домика, у своего зятя, который был членом партии и занимал какое-то видное место в городе.

Второй член дедушкиного кружка был молодой милиционер, наш сосед. Он был женат на дочери нашей соседки, которая работала в столовой. Ее мать была там же поваром. Еще был другом дедушки бывший фабрикант, теперь пекарь в городской пекарне.

В те вечера, когда у нас собирались, бабушка заваривала чай и пекла маленькие коржики, которыми всех угощала. Иногда кто-нибудь из друзей приносил что-нибудь. Их дискуссии продолжались до поздней ночи. Я, обычно приютившись в углу, сидела и слушала их.

Сначала разговор шел о незначительных событиях в городе, затем переходил на более серьезные и политические темы. Как правило, дискуссия становилась все более жаркой и заканчивалась спором о советском режиме. Дедушка, Николаевна и пекарь (бывший фабрикант) вспоминали лучшие старые времена, сравнивали их с современным положением в стране и старались доказать молодому их другу, милиционеру, совершенную несправедливость и подлость советского режима. При этом дедушка часто так расходился, что бабушка и я дрожали от страха и по очереди ходили вокруг дома, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает. Когда же все слишком повышали голоса, бабушка поднимала руки и показывала на стены «с ушами и глазами». Однажды и я не выдержала и на дедушкину ругань сказала:

— Дедушка, ведь наша страна еще молодая. Поэтому не все хорошо. Мы только начинаем строить новую жизнь.

На мои слова никто не обратил внимания. Мне стало немного стыдно, и я замолчала. Когда же все ушли, дедушка обратился ко мне спокойно и тихо:

— Если ты еще раз скажешь хоть слово, когда взрослые разговаривают, то я запру тебя на весь вечер в сарай. Вообще, ты должна быть довольна тем, что тебе разрешают здесь сидеть и слушать. Если ты не глупая и будешь внимательно слушать, то ты можешь многому научиться. Но вмешиваться в разговоры взрослых тебе еще рано. — Он замолчал, потом через минуту добавил:

— То, что ты здесь слышишь, никто не должен знать. Понимаешь?

Да. Это я, конечно, понимала. Все, что говорил дедушка, было для меня законом. Иногда, когда он приходил с работы недовольным или усталым или когда он был просто в плохом настроении, он всегда облегчал душу тем, что ужасно ругался и все, что ему попадалось под руку, бросал на пол (но только вещи, которые не разбивались). Его ругательства были настолько оригинальными, что я часто не могла скрыть своего смеха, когда была «вне опасности». На одной стене у нас висел портрет Ленина, на другой — противоположной — Сталина. Дедушка повесил их только для того, чтобы изливать на них свою злость. Обычно, когда он был не в духе, он стоял посреди комнаты и, поворачиваясь то к одному, то к другому портрету, кричал:

— Чтоб тебя, сукин сын, выбросило из гроба! — это портрету Ленина.

— А тебя, паразита, чтоб сырая земля не приняла!

Как правило, такие сцены продолжались недолго. Во время этих вспышек бабушка и я убегали во двор и смотрели, нет ли опасности вблизи. Я быстро привыкла к дедушкиным выходкам и перестала их бояться.

Однажды, возвратясь из школы, я заметила на столе письмо.

— Твой отец, — сказал дедушка, показывая на письмо.