Марина Гельви - Там, где папа ловил черепах

• Название: Там, где папа ловил черепах
• Автор: Марина Гельви
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 1986

Действие повести происходит в Тбилиси в 30-е годы.

Молодость героини совпала с молодостью советской эпохи. Автор показывает корни истинного интернационализма и дружелюбия советских людей, наделяет героев духовной красотой, воссоздает картину нелегких, но светлых предвоенных лет.

---

— Почему горе? — подумав, сказала она. — Главное, чтобы хорошие родители попались. Бывает ведь — родная мать лупит ни за что. Главное — как родители относятся к ребенку.

Это был мудрый ответ, но он меня не устраивал. Я думала: «Совсем не все равно — родные отец и мать или не родные. Потому что родные — это хорошие родители… Но ведь эти теперешние мои родители хорошие… Но они же не родные?.. Папа, наверное, все же родной, а вот мама…»

Я больше не могла обходиться без чьего-либо совета и пошла к тете Адели.

— Если бы вы знали, как мне тяжело, — сказала, усаживаясь на кушетку.

— Что случилось?

— Мама у меня не родная.

Тетя Адель даже смеяться забыла. Вскинула брови. И Люся уставилась на меня.

— Да. меня подменили в роддоме.

— А ты не в роддоме родилась. Ты родилась дома! Моя мать тогда жила у вас в Рязани, и она первая взяла тебя на руки, после акушерки, конечно.

— Это правда?

— Правда.

— А зачем же она сказала, что меня подменили?

— Наверно, она уже и не знает, как повлиять на тебя.

— Значит, она моя?

— Конечно!

— Мерси, тетя Адель!

Я вскочила, побежала в нашу комнату. Мама сидела и шила. Я прильнула к ней:

— Ты моя?

Она легонько отстранилась:

— Ну хватит, займись делом. Уроки выучены?

— Ты меня любишь, мама?

— Да. Но любовь доказывается не поцелуями, а делом. Починяю вот куртку Коле. Обед приготовила. Разве это не любовь?

— Да, — тихо ответила я.

Белка

Вдруг появилось существо, которому я отдала всю любовь свою и всю нежность. Это была собака. Мы нашли ее, когда возвращались из школы по верхним улицам. Худая, грязная, она увязалась за нами, с поминутно вспыхивающей и угасающей надеждой ловя наши взгляды, мы гладили ее, она лизала руки, зашла вслед за нами во двор, проследовала в подвал и улеглась там под столом, будто пришла домой. Надя сбегала за хлебом. Покормили собаку. На спине у нее оказалась райка, и я побежала в галерею за мазью. Рыться в маминой аптечке на верхней полке буфета было строго запрещено, но мне нужна была мазь, которой меня еще в первом классе от болячек вылечили. А какая она на вид? Кажется, в зеленой баночке. А может, не в зеленой?… Я перерыла всю полку. А, вот, кажется, она. Бе-елая… Нет, это не она. Что написано на сигнатурке? Не разберешь. Как мама запоминает лекарства по их внешнему виду?

Нюхали мазь по очереди. Надя сказала:

— Хороший запах. Значит, мазь хорошая.

Помазали спину собаке.

Пришел Алеша. В сквернейшем настроении. Опять побил отец. Этот мальчик, сколько я его знала, был то беспечно-веселый, то беспросветно-грустный. Среднего настроения у него никогда не бывало в силу того, что в семье Лапкиных постоянно поддерживалась «военная» обстановка. То братья дрались между собой не на живот, а на смерть, то с бабкой Фросей конфликтовали вдвоем, а чаще — порознь. И изредка, так сказать, эпизодически, но очень крепко бил мальчиков отец. Физическое превосходство — вот что было у них мерилом правоты. Алешке, как сами понимаете, еще нужно было расти и расти, чтобы оказаться победителем.

Увидев собаку, он и разглядывать ее не захотел:

— Не позволят держать, что, дядю Эмиля не знаете?

— А ты посмотри, посмотри, какая хорошая!

— Страшная, — чуть смягчился Алеша.

Решили выкупать ее. Люся принесла таз, Надя — полный чайник воды, нагретой на примусе, не пожалели и мыла, и наша собака из серо-бурой превратилась в белоснежную и пушистую.

— Шпиц, — тоном знатока сказал Алеша, — у них такие большие черные глаза и черный нос.

Чтобы взрослые не обратили внимания на отсутствие нас всех, решили дежурить в подвале по очереди. Первой осталась я. Собака лежала на сундуке на одеяле, я сидела перед ней на стуле и не сводила с нее глаз.

Во дворе раздались возгласы — по лестнице поднимался Коля, держа на плече большую пушистую елку. Я и Люся торжественно прошагали вслед за ним в галерею — значит, будет настоящий праздник. И еще Коля принес блестки. Разноцветные, они мягко мерцали и переливались. Мне хотелось потрогать их, но Коля деловито закрыл пакетик и спрятал его куда-то так быстро, что я и опомниться не успела.

На другое, предновогоднее утро вся наша семья села пить чай в галерее. Я уже проведала в подвале Белку, ночью она вела себя тихо, и у меня зародилась крохотная надежда: может, взрослые подобреют, увидев ее, ведь она такая красивая и такая послушная? Сама я старалась угождать взрослым, заводила разговоры о животных и наблюдала за реакцией. Вдруг вижу: Коля поглядывает на верх буфета. Пожует бутерброд и посмотрит, попьет чаю и снова кинет взгляд на буфет. меня как огнем обожгло — он спрятал там блестки! Там же все от нас прячут, как же я раньше не догадалась?

Быстро доела свой завтрак, допила чай и стала погибать в ожидании, пока все закончат и разойдутся. А мои родичи, как нарочно, всё сидели и спорили, что еще нужно подкупить к праздничному столу, а что подкупать не стоит.

— Эрнест, дай-ка валерьянки, — сказала мама.

Он встал, открыл буфет, взял с верхней полки флакончик.

— Не этот, — сказала мама, — ландышевые на самом виду, в высоконьком, в высоконьком.

Папа не смог найти ни высоконького, ни низенького флакончика. Мама строго посмотрела на меня:

— Уже вражья рука прикасалась?

— Не-е-ет…

Тогда стала искать тетя Тамара. И нашла. Правда, где-то в глубине полки.

Мама выпила валерьянку с ландышем. «Сейчас уйдет лежать, — подумала я, — и другие разойдутся».

Но как бы не так. Мама начала чистить картошку, тетя Тамара под ее руководством принялась разделывать мясо, папа мастерил крестовину для елки, меня и Люсю послали подметать двор. Был теплый день, совсем непохожий на предновогодний. Белка в подвале сделалась неспокойной и даже изредка поскуливала. Хорошо, что Алешка сидел там почти безвыходно, — конфликт в семье Лапкиных не шел на убыль.

Пришла в галерею, смотрю, мама стонет. У нее болит ухо. Тетя Адель старается развлечь — рассказывает, как в старые времена устраивали елки, и одновременно взбивает в миске яйца для бисквита. Папа что-то ищет в буфете.

— Этот? — показал он издали пузырек.

Мама посмотрела:

— Да нет же! Ой, уморишь. Камфарное у задней стенки, в пузатеньком, в пузатеньком!

Опять он стал перебирать лекарства. Тетя Адель говорила:

— Помнишь, Эрнест, нашу елку? До потолка! А как бывала убрана! Однажды в новогоднее утро, — она весело рассмеялась, — я нашла под своей подушкой подарок Деда Мороза — розги. Ах, как я плакала! Ведь ты, и Виолетта, и Эмиль получили игрушки!

Папа нашел наконец пузатенький флакончик:

— Этот?

— Да, да!

— Анна, может, не этот? Он был в самом углу.

— Этот. Говорю — этот, значит, этот.

Папа зажег спичку и стал нагревать в чайной ложке лекарство.

— Елку украшали тайно от детей, — продолжала тетя Адель, — и вот вечером распахиваются двери гостиной, и перед нашими восхищенными взорами…

— Как вы все, — мама назвала нашу фамилию, — не умеете жить. Все-то вам подскажи да еще и подтолкни. Ну? — подняла она глаза на папу. Решительно подставила ухо, папа влил туда лекарство, в тот же миг мама охнула, вскочила, заметалась.

Тетя Адель выронила из рук взбивалку, я громко, испуганно вскрикнула, Коля подскочил к папе:

— Бежать за «скорой помощью», да?

Дядя Эмиль схватил флакон, понюхал:

— Господа, это же скипидар!

Все замерли. Секунду стояла гробовая тишина. Потом мама четко и выразительно проговорила:

— Идол, что ты со мной сделал? — И, морщась от боли, она часто-часто запрыгала на одной ноге, стараясь вытряхнуть из уха скипидар.

У папы дрожали руки.

— Эмиль, что же делать? Может, в больницу?

— Не нужно! — отрубила мама. Ей стало легче.

Прибрали, стали смеяться.

— Ну денек, — усмехнулась и мама.

Ее бережно отвели в комнату — полежать на боку, чтобы скипидар вытек весь, до последней капли.

Коля пошел за чем-то в комнату, тетя Тамара смешивала на столе конфеты и орехи, елка была уже убрана, оставалось лишь зажечь свечи. Но это решили сделать перед тем, как сядем за праздничный стол.

— А блестки? — вспомнила тетя Адель.

Я в одно мгновенье придвинула стул к буфету, вскочила на него, потом на подзеркальник, что-то хрустнуло, выскользнуло из-под ноги, раздался оглушительный звон, и я увидела на полу осколки тонкой хрустальной вазы, которую еще в прошлом веке привезла моя бабушка из Франции.

Что тут было!

Тетя Тамара протянула:

— О-о-о-о!..

Тетя Адель смотрела на меня огромными голубыми глазами. Я спрыгнула с буфета ни жива ни мертва и в дверях дядиной комнаты увидела маму. Она тихо сказала:

— Убью.

Я вскрикнула, побежала вокруг стола, она за мной. Мы сделали два круга, и я поняла? будет бегать, пока не поймает. Я пырнула под стол, дверь оказалась почему-то открытой настежь, я в нее, по лестнице, во двор, на улицу. Остановилась только в конце второго квартала. И тут же примчался Алешка. Он видел, как я стремглав проскочила по двору.