Джанет Хартли - Александр I

• Название: Александр I
• Автор: Джанет Хартли
• Издательство: Феникс
• Жанр: История
• Год: 1998
• ISBN: 5-222-00029

И всё-то у него получалось не совсем по-русски! Может, действительно, лишь потому, что — «властитель слабый и лукавый»?

Но эта книга скорее наведет на другую мысль: легко было сказать такое одному Александру о другом — хоть и старшем, но все-таки современнике. А что же мы, живущие два века спустя? А мы, посмеявшись вволю над прилежным учеником Лагарпа, млеющим в ожидании мистических бесед с госпожой Крюденер, тревожно смотрим на часы: не пропустить бы сеанс господина Кашпировского! Или, обозрев свысока конституционные потуги злосчастного просвещенного монарха, оборачиваемся к тому же голубому экрану, чтобы увидеть картинки современного «цивилизованного» внедрения конституции где-нибудь на берегах Терека или Немана. Потому что, как убеждает чтение этой книги, каждый век, каждое время способно открыть перед человеком возможность начать с горячего стремления одарить ближних и дальних всеми благами, какие только могли придумать умные головы философов-энциклопедистов, а закончить столь же горячим стремлением обустроить для ближних и дальних как можно больше… военных поселений.

И, закрывая эту книгу, озадаченный читатель, возможно, скажет не совсем по-русски: се ля ви!

---

Этим подчеркивалось, что великие державы признают некоторую общность интересов и продвигаются по пути установления принципа коллективных действий.

Александр даже ухитрился произвести впечатление на хитрого и циничного Фридриха фон Гентца, помощника Меттерниха, искренностью своего желания мира и тревоги за Европу, которые ставились им впереди частных интересов России:

… он [Александр] выражал истинные мысли о расторжении Четверного союза как о преступлении и предательстве Европы: он хотел установить мир, соблюдать соглашения и поддерживать политическую систему, которую великие державы приняли и следовали ей три года. Эти декларации сделаны с выражением истинного, благороднейшего энтузиазма ради общей пользы, ради религии, ради морали, ради всего самого возвышенного в действиях людей. Эти декларации произвели наиболее непосредственное и сильнейшее впечатление. Сомнения и страхи улетучились… в течение конгресса его [Александра] отличала мудрость, совестливость и умеренность. Его августейшая персона стала центром конгресса в Экс-ля-Шапели, он был подстрекателем, вдохновителем, героем[174].

И это от человека, который тремя годами раньше язвительно отзывался о Священном союзе, как о «монументе эксцентричности людей и князей в дипломатическом выражении девятнадцатого века»[175].

В 1818 году Александр не особенно скромничал, говоря о своих достижениях. Он писал из Экс-ля-Шапели 21 ноября графу Христофору Ливену, своему послу в Лондоне:

Собрание в Экс-ля-Шапели, чьи труды подошли к концу, — это решающий период для продолжительности и стабильности европейской системы. Результаты, которых оно достигло, характеризуют второй период великой политической эры, которая началась с момента, когда монархи стали братьями в понимании религии и доброго порядка, справедливости и человечности…[176].

На встрече с Томасом Кларксоном, английским квакером, который боролся с работорговлей, Александр выразил свою приверженность миру, сказав так: «…Я уверен (положа руку на сердце), что Дух Христианства является решительным противником Войны», и вера Кларксона в то, что мир в Европе теперь гарантирован, выражалась следующими словами:

В настоящее время он не видел в Европе ничего, что с годами могло бы стать источником войны… Он повсюду, сколько мог, искал причины для войны, но не мог найти ни одной. Его намерениям соответствовало то, что разные монархи были теперь достаточно хорошо знакомы друг с другом, чтобы назначать собрания между собой каждые три года, во время которых они могли бы обсуждать дела Европы в целом с целью предотвращения будущих войн, и он надеялся, что если его план будет принят, то желаемый эффект будет достигнут[177].

Восстания и конгрессы начала 20-х годов XIX века

В течение двух лет самоуверенность Александра самым печальным образом была развеяна. В марте 1819 года Август Коцебу, немецкий драматург, чьими работами Александр восхищался и который долгое время трудился во благо русской интеллигенции, был убит студентом в Мангейме. Меттерних использовал это как предлог для введения летом того же года репрессивного Карлсбадского декрета, целью которого было искоренение того, что рассматривалось как упадок в немецких университетах, и усиление цензуры в прессе. Карлсбадские меры в то же время призваны были противостоять влиянию Александра как самозванного защитника конституций в германских государствах, основанных в 1815 году. Первая половина 20-х годов была знаменательна вспыхнувшими восстаниями на Пиренейском и Апеннинском полуостровах. В марте король Испании Фердинанд VII был вынужден восстановить либеральную конституцию 1812 года. В июле восстание разразилось в Неаполе, особо обеспокоив Меттерниха, так как оно угрожало итальянским провинциям Австрии и ее господствующему положению на полуострове, приобретенному в 1815 году.

Меттерних в Экс-ля-Шапели уже предупреждал Александра об угрозе революций. Теперь он стремился извлечь пользу из возвышенных заявлений царя о единстве интересов великих держав, сделанных в 1818 году, обратившись к этому содружеству для поддержки в подавлении революций. Хотя в 1815 году Австрия опиралась на поддержку Британии в противодействии русскому влиянию, но теперь, когда Кестльри ясно дал понять, что Британия не собирается позволять использовать Четверной союз для подавления революций, Меттерних был вынужден обратиться за помощью к России. Хотя Меттерних мог бы воззвать непосредственно к принципам Александра по поводу совместной деятельности великих держав, в его намерения входило манипулирование чувствами, выраженными царем в Экс-ля-Шапели, в двух важных направлениях. Во-первых, ему необходимо было утвердить не принцип совместной деятельности великих держав против маленьких государств, а общего одобрения односторонних действий Австрии в тех областях, которые представляли для нее угрозу. Во-вторых, нужно было убедить Александра (который публично одобрял умеренные конституции, по крайней мере вне России), что подобные конституционные уступки, особенно в Неаполе, сами по себе являлись гибельными и угрожали порядку в Европе. Короче, Александр должен был понять, что Европа стоит перед лицом революционной угрозы, и Меттерних лично предпринял энергичную попытку убедить царя в этом.

К тому времени Александр с большей восприимчивостью относился к аргументам Меттерниха. Он был шокирован убийством Коцебу и начал подозревать, что источником революционных идей снова является Франция. В результате его дружеское отношение к этой стране, так же, как и вера в то, что французская «мудрая конституция» гарантирует стабильность, уменьшились. Французский посол Огюст де ля Феррон заметил, что события за границей после февраля 1820 года (т. е. до введения конституции в Испании и Неаполе) вызвали перемену в настроениях Александра. В результате поуменьшилось намерение царя ввести конституцию в России, выраженное при открытии польского сейма:

…то, что случилось в Германии, вечные волнения, которые имели место во Франции, чрезмерные злоупотребления свободой прессы — все это послужило причиной перемены его взглядов относительно либеральных идей и убедило императора полностью отменить все проекты, представленные ему, для воплощения в жизнь которых требовалось ограничение его власти[178].

Растущее разочарование Александра в конституционном правлении усугубилось поведением депутатов во время второго польского Сейма, созванного в сентябре 1820 года. Депутаты, особенно братья Немоёвские, вовсе не собираясь благодарить Александра за дарованную им конституцию, осмелились критиковать правительство в присутствии царя. Сейм опрометчиво отменил правительственные предложения расширить прерогативы общественного обвинителя, назначил закрытое слушание в суде, а также ввел Устав Сената. Немоёвские особенно нападали на то, что они считали неконституционным поведением правительства. Когда Новосильцев недвусмысленно представил позицию Александра в отношении конституции резкими словами: «Имейте в виду, господа, что вам как даровали конституцию, так могут и отобрать ее», В. Немоёвский ответил: «Тогда мы станем революционерами». Слова царя не увеличивали любви поляков к нему. Его речь, которая закрыла это бурное собрание, по своему тону очень отличалась от его обращения в 1818 году и содержала явную угрозу правительству, обязанному пресекать революционные беспорядки. Он сказал депутатам:

Взывая к вашей совести, предупреждаю, что ваши дискуссии могут привести к гибели Польши[179].

В этой атмосфере, так отличной от той, что была два года назад, великое противостояние усилилось. Вопрос о праве вмешательства во внутренние дела государства для подавления революций был главным на конгрессе в Троппау (с октября по декабрь 1820 года), Лайбахе (с января по май 1821 года) и Вероне (с октября по декабрь 1822 года). Александр представил два предложения на конгрессе в Троппау, оба составленные Каподистрией, который в это время разделял ответственность в решении внешнеполитических вопросов с Нессельроде. Первое предложение отстаивало основные принципы права вмешательства всех пяти держав во внутренние дела всех государств. Это не понравилось Британии и увеличило ее разногласия с Австрией. Второе предложение Александра позволяло маленьким государствам самим проводить внутренние реформы при согласии этих пяти держав. Это, следовательно, было неприемлемо для Меттерниха. Александр, однако, не без задней мысли, чуть не единственный отстаивал мнение о том, что умеренные конституции для них обеспечат стабильность. Когда дошли слухи о восстании в Мадриде, Александр посоветовал Фердинанду VII обратиться к восставшим с предложением конституции[180]. Это была испанская конституция 1812 года, а не радикальная французская конституция 1791 года, которую Александр считал главной причиной его конфликта с Наполеоном. Он также инициировал предложение Каподистрии Неаполю о принятии «национальной конституции». Меттерних, однако, не был намерен делать уступки Неаполю и предлагал союзникам принять обязательства об интервенции на Апеннинский полуостров.