Анна Маркова - Святитель Тихон. Патриарх Московский и всея России

• Название: Святитель Тихон. Патриарх Московский и всея России
• Автор: Анна Маркова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9968-0303-3

Всю свою жизнь святитель Тихон отдал исповеданию учения Спасителя. Он вел свою паству путем истины и Церковь Российскую в годы гонений сохранил верной Христу. В этой книге рассказывается о личности Патриарха Тихона, его жизни, трудах, о почитании его при жизни и его посмертном прославлении в лике святителей. В издании также приводятся воспоминания современников о нем, рассказ об обретении мощей святителя Тихона; истории о святынях Донского монастыря. В одном из разделов книги помещен акафист святителю Тихону.

Настоящее издание рассчитано на широкий круг православных читателей.

---

Выступление архимандрита Илариона (Троицкого), впоследствии архиепископа и ближайшего сотрудника Патриарха Тихона, особенно ярко обрисовало необходимость восстановления патриаршества: «Уже много речей мы слышали о патриаршестве. Большинство говоривших здесь о патриаршестве – и за, и против – рассматривали патриаршество со стороны его целесообразности и своевременности. При этом в речах той и другой стороны одинаково слышалась одна и та же нотка: можно патриаршество восстановлять, а можно и не восстановлять, смотря по тому, что полезнее и что современнее. Для меня вопрос о восстановлении патриаршества стоит совершенно иначе. Мы не можем не восстановить патриаршества; мы должны его непременно восстановить, потому что патриаршество есть основной закон высшего управления каждой Поместной Церкви. Эту истину о патриаршестве я и кладу в основу своей речи.

Везде и всегда меняются формы высшего управления Поместных Церквей, меняются самые Поместные Церкви, но неизменно сохраняется тот закон высшего управления, по которому оно возглавляется первоиерархом. Имена и объем власти первоиерарха изменяются, но непоколебимо стоит сам принцип первоиерарха в каждой Поместной Церкви.

Печальным исключением является наша несчастная Русская Церковь со своим Синодом. Вся вселенская Церковь Христова до 1721 года не знала ни одной Поместной Церкви, управляемой коллегиально, без первоиерарха. Никогда и Русская Церковь не была без первоиерарха. Наше патриаршество уничтожено было Петром I. Кому оно помешало? Соборности Церкви? Но не во время ли патриархов было особенно много у нас Соборов? Нет, не соборности и не Церкви помешало у нас патриаршество. Московскому единодержавию, преобразованному Петром в неограниченное самодержавие, помешало русское патриаршество. Учреждение коллегии было, во всяком случае, новостью в Церкви Христовой; новость эта создана была по голландско-немецким образцам и вовсе не ради пользы церковной.

Я обращусь к 1917 году. По-видимому мы приехали на Собор не в такое время, чтобы говорить о патриаршестве. Предсоборный Совет ответил на вопрос о патриаршестве очень быстро и решительно: патриаршество будто бы противоречит началу соборности, а потому его и не следует восстановлять. Наконец, у нас господствует «революционная» охлократия, которой всегда можно сделать донос на мнимую контрреволюционность патриаршества. И что же? Несмотря ни на что, мы говорим о патриаршестве. Первый большой вопрос, который мы обсуждаем, есть вопрос о патриаршестве. Мы не могли и в отделе о высшем управлении удержаться, чтобы не говорить о патриаршестве прежде всего. Не удержались от этого и здесь, на общем собрании нашего Собора. Сердце радостно уже переживает предпразднство великого церковно-народного торжества восстановления патриаршества. Те, кто в наших собраниях возражают против патриаршества, сами в прошлый раз признались, что они берут на себя неблагодарную задачу и говорят безнадежные речи. Почему это? Откуда это? Не значит ли это, что церковное сознание, как в 34-м апостольском правиле, так и на Московском Соборе 1917 года говорит неизменно одно: «Епископам всякого народа, в том числе и русского, подобает знати первого в них и признавати его яко главу».

Мы и так уже согрешили, согрешили тем, что не восстановили патриаршества два месяца назад, когда приехали в Москву и в первый раз встретились друг с другом в Большом Успенском соборе. Разве не было кому тогда больно до слез видеть пустое патриаршее место? Разве не обидно было видеть, что Московский митрополит за всенощной под Успение стоял где-то под подмостями? Разве не горько было видеть на историческом патриаршем месте грязную доску, а не Патриарха? А когда мы прикладывались к святым мощам чудотворцев Московских и первопрестольников Российских, не слышали ли мы тогда их упрека за то, что двести лет у нас вдовствует их первосвятительская кафедра?

Есть в Иерусалиме «стена плача». Приходят к ней старые правоверные евреи и плачут, проливая слезы о погибшей национальной свободе и о бывшей национальной славе. В Москве в Успенском соборе тоже есть русская стена плача – пустое патриаршее место. Двести лет приходят сюда православные русские люди и плачут горькими слезами о погубленной Петром церковной свободе и о былой церковной славе. Какое будет горе, если и впредь навеки останется эта наша русская стена плача! Да не будет!

Зовут Москву сердцем России. Но где же в Москве бьется русское сердце? На бирже? В торговых рядах? На Кузнецком мосту? Оно бьется, конечно, в Кремле. Но где в Кремле? В окружном суде? Или в солдатских казармах? Нет, в Успенском соборе. Там, у переднего правого столпа должно биться русское православное сердце. Орел петровского, на западный образец устроенного самодержавия выклевал это русское православное сердце. Святотатственная рука нечестивого Петра свела Первосвятителя Российского с его векового места в Успенском соборе. Поместный Собор Церкви Российской от Бога данной ему властью снова поставит Московского Патриарха на его законное, неотъемлемое место. И когда под звон московских колоколов пойдет Святейший Патриарх на свое историческое священное место в Успенском соборе – будет тогда великая радость на земле и на Небе» [3, т. 2, с. 556–563].

Еще одним из неоспоримых доводов ревнителей патриаршества было напоминание о разрухе, переживаемой страной, о государственном развале и нравственном падении народа. От Церкви требовалась теперь особая духовная трезвость и мудрость, предельное сосредоточение нравственных сил, поэтому появилась настоятельная нужда в предстоятеле и вожде, который бы взял бремя ответственности за Церковь и за окормляемый ею духовно растерзанный народ. «Церковь становится воинствующею, – заявил уже в самом начале дискуссии о патриаршестве архиепископ Кишиневский Анастасий, – и должна защищаться не только от врагов, но и от лжебратий. А если так, то для Церкви нужен и вождь» [2, с. 26].

Не о скорой победе, а о грядущих гонениях, не о земном торжестве Церкви, а о торжестве и славе на Небесах говорил на Соборе князь Евгений Трубецкой, пророчески возвещая, что Святейшему Патриарху предстоит стать защитником и хранителем Церкви. Но Патриарх не такой вождь, какие бывают в мирских воинствах, он – молитвенник, ходатай, заступник и отец православного народа. Патриарха можно полюбить. «К коллегии, вроде Святейшего Синода, такой любви не может быть, – говорил один из членов Собора М. Ф. Марин. – Нельзя же народу полюбить, например, министерство» [2, с. 27].

Постепенно большинство членов Собора убедились в необходимости восстановления патриаршества. 28 октября Собор вынес историческое решение:

«1. В Русской Православной Церкви высшая власть – законодательная, административная, судебная и контролирующая – принадлежит Поместному Собору, периодически в определенные сроки созываемому в составе епископов, клириков и мирян.

2. Восстанавливается патриаршество, и управление церковное возглавляется Патриархом.

3. Патриарх является первым между равными ему епископами.

4. Патриарх вместе с органами церковного управления подотчетен Собору» [2, с. 27].

Свершилось поворотное событие в жизни Русской Церкви: после двухвекового вынужденного безглавия она вновь обретала своего предстоятеля и первосвятителя.

Собор еще заседал, когда из Петрограда прибыл товарищ министра исповеданий С. А. Котляревский с вестью, что Временное правительство арестовано и власть взял Военно-революционный комитет. На очереди стояла Москва.

28 октября революционные события начались в Москве. Верные Временному правительству офицеры, казаки, наспех мобилизованные студенты защищали Кремль. Скоро весь остальной город оказался в руках красных восставших полков. На улицах лежали убитые и искалеченные, всюду вооруженные толпы, отряды, патрули. Стреляли во дворах, с чердаков, из окон.

По свидетельству митрополита Евлогия, «в эти кровавые дни в Соборе произошла большая перемена. Мелкие человеческие страсти стихли, враждебные пререкания смолкли, отчужденность изгладилась. Собор начал преображаться в подлинный Церковный Собор, в органическое церковное целое, объединенное одним волеустремлением – ко благу Церкви. Дух Божий повеял над собранием, всех утешая, всех примиряя» [8, с. 278].

На рассвете 3 ноября Кремль пал. Начались аресты, расстрелы на месте и солдатский самосуд. Сразу после штурма делегация Собора во главе со святителем Тихоном направилась в Кремль для освидетельствования его святынь. У Никольских ворот делегацию остановили: «Вам зачем?» Объяснили, что хотят посмотреть на святыни Кремля. «Будет время, посмотрите!» А один солдат предложил: «Пропустим их, а потом расстреляем» [2, с. 28–29]. От Никольских ворот поворотили к Спасским, увидели, что у Василия Блаженного выбиты стекла. Кое-как удалось уговорить охрану Спасских ворот впустить делегацию в Кремль. Прежде всего осмотрели Успенский собор: в одной из глав зияла огромная черная дыра. Между патриаршим и царским местом упал снаряд, в алтаре все окна разбиты. Серьезные повреждения получил храм святых Двенадцати апостолов, возле которого стояла лужа крови. Один снаряд пробил икону священномученика Гермогена, другой попал в распятие и отбил у Спасителя руки. Тело Распятого, растерзанное, висело на кресте. Снаряды попали и в митрополичьи покои Чудова монастыря, один взорвался через минуту после того, как оттуда вышел митрополит Вениамин. Икона святителя Алексия была искорежена, а перед иконой Божьей Матери даже лампада не погасла.