Лилия Гусейнова - Ленин и Инесса Арманд. Любовь и революция

• Название: Ленин и Инесса Арманд. Любовь и революция
• Автор: Лилия Гусейнова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-386-07195-0

Все переплелось в жизни этой яркой и страстной женщины – революции, мужчины, интриги, авантюры, болезни, смерти, бесконечные искания и метания… Кем же на самом деле была Инесса Арманд – интриганкой, одержимой ее безумными идеями о свободной любви, или влюбленной женщиной, отдавшей себя всю без остатка любимому мужчине, и не просившей ничего взамен?

Ее роман с вождем мирового пролетариата В. И. Лениным долго хранился под грифом «Секретно». И он был далеко не первым мужчиной, подпавшим под ее чары, которым было невозможно противостоять. Долгое время они дружно и счастливо жили втроем – Крупская, Ленин и Арманд. Это было неслыханно! Как это вообще возможно?! Да еще в те времена!

Говорят, что после смерти Ленина, Крупская даже настаивала на том, чтобы их похоронили вместе с Арманд. Сколько всяких невероятных гипотез возникало вокруг этого странного союза! И якобы младший сын Арманд был сыном Ленина, и якобы стреляла в Ленина не Каплан, а его любимая жена Надюша – из ревности. Правда все это или всего лишь вымысел – неизвестно, но доподлинно известен тот факт, что Крупская после смерти своей соперницы взяла на воспитание ее пятерых детей…

Эта книга – попытка разгадать феномен этой удивительной и яркой женщины и любовного треугольника, который вот уже целое столетие не перестает волновать умы человечества. Ведь даже после смерти эти трое остались неразлучны – две любимые женщины вождя похоронены у Кремлевской стены, всего в нескольких метрах от Мавзолея…

---

Да, страсть и любовь всегда находили меня. Есть две вещи, без которых я не смогу жить ни дня – любовь к Владимиру и революция. Это две части целого, они во мне, они со мной, они – это я…

Глава 7. Революционные мысли

Мои родители вовсе не были революционерами, но мы все, их дети, выросли революционерами. Александр стал террористом-народовольцем, все остальные – социал-демократами, большевиками. И я, бесспорно, этим горжусь.

Мама… знаете, у меня просто святая… Ведь все ее дети, кроме меня, находившегося в эмиграции, сидели за решеткой. А это – тяжкая ноша для одной хрупкой женщины. Но она никогда нас не осуждала. Помню, как мне рассказали такую историю.

Дело было в 1899 году. Мать пришла в столичный департамент полиции с очередным ходатайством за меня. А директор департамента ехидно сказал ей, даже не стесняясь присутствия других посетителей и желая поиздеваться: «Можете гордиться своими детками – одного повесили, и о другом также плачет веревка».

Это было неожиданное оскорбление, но моя мама – Мария Александровна – тут же выпрямилась и ответила: «Да, я горжусь своими детьми!..».

Вряд ли этот так называемый директор ожидал услышать такой ответ от вдовы «штатского генерала»… Конечно, революционеркой мама не была, но даже кое в чем переняла мировоззрение своих детей. В частности, совершенно оставила веру в Бога.

Потому мать моя – женщина сильная, и я уважаю и люблю ее за эту стойкость. Тогда наши революционные взгляды много седых волос ей добавили. Целеустремленность, сосредоточенность, необыкновенная энергия – все это во мне было с детства, но атмосфера, в которой я жил, и воспитание помогли направить все это в одну точку, моей целью стала революция. И, конечно, не малую роль в этом сыграла гибель моего брата Саши – человека, который даже перед лицом смерти не отрекся от своих идей.

Ох уж этот черный 1887 год… Именно тогда участники кружка, в который входил Александр, стали готовить покушение на царя Александра III, приурочив его к 1 марта – годовщине убийства Александра II. В кружке, который назывался «Террористическая фракция «Народной воли», Саша готовил не что-нибудь, а боевые снаряды. Но они почти нисколько не соблюдали тайну в этом вопросе, и о нем тогда быстро узнала полиция. Затем, конечно, последовали аресты и суд. Они решили убить царя, вышли на Невский проспект с бомбами, имевшими форму книг, биноклей и тому подобного, ожидая царского выезда, но их проследили, царя предупредили, и он в тот день не выезжал, а их схватили, судили и повесили.

Помню, как узнав об аресте брата, я сразу понял, что дело-то серьезное, может плохо кончиться для Саши. Но поступок брата никогда не осуждал. Значит, Саша не мог поступить иначе, значит, он должен был поступить так.

Меня поразила защитная речь брата на суде, когда он заявил: «Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело. Таких людей нельзя запугать чем-нибудь».

Приговор огласили – смертная казнь… Мама тогда сказала, что она удивилась, тому, как хорошо говорил Саша: как убедительно, как красноречиво. Она не думала, что он может говорить так. Но ей было так безумно тяжело слушать его, что она не смогла досидеть до конца его речи и вышла из зала.

Она рассказывала, что на последнем свидании с сыном уговаривала его подать просьбу о помиловании. Но Саша тогда ответил ей: «Представь себе, мама, что двое стоят друг против друга на поединке. В то время как один уже выстрелил в своего противника, он обращается к нему с просьбой не пользоваться в свою очередь оружием. Нет, я не могу поступить так!..». Брат мог попытаться получить пожизненное заключение, но не хотел помилования, ибо без реализации своих целей он не видел свою жизнь.

И в ночь на 8 мая 1887 года брата и четырех его товарищей повесили во дворе Шлиссельбургской крепости. Мне было 17 лет…

Казнь Саши произвела на меня сильнейшее впечатление. В тот страшный день я сорвал со стены карту России и начал топтать ее. Я был приглашен сопереживающими студентами в портерную по кличке «У Лысого», и тогда, может быть, в первый раз в жизни выпил целый стакан водки и решил, что буду мстить за Сашу. Но под местью я понимал не мелкую месть какому-то одному человеку, а нечто гораздо более масштабное. Я ненавидел царя Александра III, отправившего моего брата на виселицу. Вспомнились тогда строфы пушкинской оды «Вольность»:

Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.

Тогда я решил, что мы пойдем другим путем. Не таким путем надо было идти. Я жалел, что брат слишком дешево отдал свою жизнь…

Все это отложило отпечаток на всю мою дальнейшую жизнь. И я в тот период времени сильно изменился.

Иногда я думаю о том, когда же умер Владимир Ульянов и родился Владимир Ленин? Все же, наверное, это произошло со мной вскоре после гибели Саши, во время высылки в Кокушкино. Сам псевдоним «Ленин», который я взял себе, появился гораздо позже, но человек, которого все стали именовать так, родился именно там.

И решающую роль сыграли далеко не труды Маркса. С ними я познакомился уже потом, а сочинения Чернышевского. Герой его романа «Что делать?» запал мне в душу и стал для меня неким примером. И в конечном итоге можно сказать, что он перешел в реальную жизнь. Мне после смерти брата нужен был идеал – тот, кто поможет мне преодолеть все сложности на пути к моей цели.

Кажется, никогда потом в моей жизни, даже в тюрьме в Петербурге и в Сибири, я не читал столько, как в год моей высылки в деревню из Казани. Это было чтение запоем с раннего утра до позднего часа. Я читал университетские курсы, предполагая, что мне скоро разрешат вернуться в университет. Читал разную беллетристику… Но больше всего я читал статьи, в свое время печатавшиеся в журналах «Современник», «Отечественные записки», «Вестник Европы». В них было помещено самое интересное и лучшее, что печаталось по общественным и политическим вопросам в предыдущие десятилетия. Моим любимейшим автором был Чернышевский. Все напечатанное в «Современнике» я прочитал до последней строки, и не один раз… От доски до доски были прочитаны великолепные очерки Чернышевского об эстетике, искусстве, литературе, и выяснилась революционная фигура Белинского. Прочитаны были все статьи Чернышевского о крестьянском вопросе, его примечания к переводу политической экономии Милля, и то, как Чернышевский хлестал буржуазную экономическую науку, – это оказалось хорошей подготовкой, чтобы позднее перейти к Марксу. С особенным интересом и пользой я читал замечательные по глубине мысли обзоры иностранной жизни, писавшиеся Чернышевским. Я читал Чернышевского «с карандашиком» в руках, делая из прочитанного большие выписки и конспекты. Тетрадки, в которые все это заносилось, у меня потом долго хранились. Энциклопедичность знаний Чернышевского, яркость его революционных взглядов, беспощадный полемический талант меня покорили… Чернышевский, придавленный цензурой, не мог писать свободно. О многих взглядах его нужно было догадываться, но, если подолгу, как я это делал, вчитываться в его статьи, можно было приобрести безошибочный ключ к полной расшифровке его политических взглядов, даже выраженных иносказательно, в полунамеках. Существуют музыканты, о которых говорят, что у них – абсолютный слух, существуют другие люди, о которых можно сказать, что они обладают абсолютным революционным чутьем. Таким был Маркс, таким же был и Чернышевский… В бывших у меня в руках журналах, возможно, находились статьи и о марксизме, например, статьи Михайловского и Жуковского. Не могу сейчас твердо сказать, читал ли я их или нет. Одно только несомненно – до знакомства с первым томом «Капитала» Маркса и книгой Плеханова («Наши разногласия») они не привлекали к себе моего внимания, хотя благодаря статьям Чернышевского я стал интересоваться экономическими вопросами, в особенности тем, как живет русская деревня… До знакомства с сочинениями Маркса, Энгельса, Плеханова главное, подавляющее влияние имел на меня только Чернышевский, и началось оно с его бессмертного произведения «Что делать?».

Это было любимое произведение брата, стало оно и моим. Величайшая заслуга Чернышевского в том, что он не только показал, что всякий правильно думающий и действительно порядочный человек должен быть революционером, но и другое, еще более важное: каким должен быть революционер, каковы должны быть его правила, как он должен идти к своей цели, какими способами и средствами добиваться ее осуществления. Я восхищался тем, что Чернышевский умел и подцензурными статьями воспитывать настоящих революционеров.

Роман увлек моего брата, он увлек и меня. Он меня всего глубоко перепахал. Я всегда говорил товарищам по партии, что нужно понять, что настал момент, когда нужно уметь драться не только в фигуральном, не в политическом смысле слова, а в прямом, самом простом, физическом смысле. Время, когда демонстранты выкидывали красное знамя, кричали «Долой самодержавие!» и разбегались, – прошло. Этого мало. Это – приготовительный класс, нужно переходить в высший. От звуков труб иерихонских самодержавие не падет. Нужно начать разрушать его физически массовыми ударами, – понимаете? – физически бить по аппарату всей власти… Это важно. Хамы самодержавия за каждый нанесенный нам физический удар должны получить два, а еще лучше – три, четыре, пять, десять ударов. Не хорошие слова, а это заставит их быть много осторожнее, а когда они будут осторожнее, мы будем действовать смелее. Начнем демонстрации с кулаком и камнем, а, привыкнув драться, перейдем к средствам более убедительным. Нужно не резонерствовать, как это делают хлюпкие интеллигенты, а научиться по-пролетарски давать в морду, в морду! Нужно и хотеть драться, и уметь драться. Слов мало!