Татьяна Москвина - Жар-книга (сборник)

• Название: Жар-книга (сборник)
• Автор: Татьяна Москвина
• Жанр: Публицистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-904744-03-8, 978-5-8370-0635-7

Татьяна Москвина – автор широкой одаренности и богатой палитры. Кажется, нет такого литературного жанра, в котором бы она не блеснула и не обрела читательского признания. Публицист, писатель, драматург, эссеист, театральный критик – все Москвиной по плечу, и на каждом поприще она индивидуальна, узнаваема, исполнена глубины мысли и остроты переживания. «Жар-книга» – полифонический сборник, познакомившись с которым, каждый сможет убедиться в истинности сказанных выше слов.

---

Надо немного знать атмосферу жизни столичного интеллектуала сто лет назад – перенасыщенную культурными происшествиями, предельно интенсивную, опьяняющую мистическими страстями – чтобы оценить улыбчиво-полемический задор поэтической провокации «поговорить о пустяках».

Но, как ни странно, века повернули дело таким образом, что главный разговор сегодня (даже среди так называемых интеллектуалов) – это разговор о пустяках и именно что о пустяках, без перспективы на вечность.

Я имею в виду живой разговор, одну из главных ценностей существования.

Как трудно найти хороший, умный разговор!

Люди сделались как будто непроницаемы для напряжений разума и плотно завернулись в некий ментальный «плащ», предохраняющий их от опасных вторжений.

Я вот провела эксперимент – спросила изрядное количество окружающих: «А если по-честному, вы верите в загробную жизнь?»

На лицах большинства отобразилась шутливая гримаса, скрывающая подобие ужаса перед вопросом и неприязни к вопросителю. Кто-то отшутился, кто-то сослался на мнения авторитетов, кто-то закрыл вопрос крепкой дверью религии.

Один человек стал совершенно серьезно и подробно отвечать – и это был философ Александр Секацкий! (Видимо, всем, жаждущим умного разговора, придется выписывать Секацкого на дом…)

Но разве людей перестали волновать главные вопросы жизни? Да конечно, не перестали. Просто люди несколько разучились разговаривать не о пустяках. Пала культура бесцельного разговора, деградировало искусство дискуссии, умение сформулировать и выразить свое мнение в живом общении. Тем более, есть же блоги, есть ЖЖ, есть форумы и ветки дискуссий в Инете.

Но инет инетом, а жизнь-то жизнью, и лишив ее интеллекта, полностью выгрузив его в электронные поля, не лишаем ли мы себя огромного удовольствия – непосредственно ощущать движение мысли в самой жизненной плоти, чувствовать излучения разума не где-то там, а среди своих же, уху и взгляду доступных современников.

Вот японцы, нация эстетов, время от времени берут немного саке и едут созерцать природу и декламировать друг другу стихи. Никто не боится быть наивным, неверно понятым – поэзию знают миллионы, это не удел одиноких безумцев, а реальное национальное достояние.

А у нас, только с большого перепоя, залив уже все центры безопасности и тормоза, бедный человек, желающий рассказать любимое стихотворение или спеть песню, начинает неистово самовыражаться под насмешливо-снисходительными взглядами недоперепивших. Разумеется, он орет, а не поет, вопит, а не рассказывает – это не обмен прекрасным, не тихий праздник души, а грозное русское уан-мэн (или вумен) шоу.

Почему так? А потому что бедняга каждый день говорит о пустяках и скрывает все свои мысли о вечном и прекрасном, все желания выше пояса. Он давит в уме главные вопросы, пытаясь как-то выжить в мире и не быть осмеянным и отвергнутым – а в результате получаем обычный русский «зажим», который преодолевается только алкоголем и лишь в виде истерики.

Живой разговор о вечных вопросах отнюдь не роскошь, а целебное средство излечения умственных и душевных «зажимов», способ раскрепощения личности и ее свободного и благого развития.

Если бы такая форма досуга стала для многих естественной и постоянной, повысилась бы и культура публичных дискуссий, которая нынче пребывает в диком, поросшем шерстью виде.

Нам не надо специально заботиться о том, чтобы «говорить о пустяках», пустяки взяли за последние двадцать лет хороший реванш у всех вечностей сразу.

Это явный и опасный перекос. Надо бы качели и в другую сторону мотнуть – а то ведь никакого удовольствия от качания не получится.

2011

Эх, работенка!

Когда мне было шестнадцать лет (фраза, отшвыривающая ненужных читателей и оставляющая только преданных фанов), я не поступила в Университет на русское отделение филфака (что, стыдно теперь, изверги?) и поплелась на работу.

Взяли меня в техническую библиотеку засекреченного НИИ «Домен». Библиотекарем.

Чем занималось наше НИИ, не имею понятия – какие-то кристаллы. Где находилось – не скажу. Что я там делала – помню смутно. Одно знаю твердо: приходить туда надо было к 9.00 и уходить в 17.00. Все это строго регистрировалось по специальной карточке и не знало послаблений и поблажек.

Я проработала в «Домене» восемь месяцев. Потом уволилась и сказала себе библейским (властным и страстным) голосом: «А вот теперь, Таня, запомни – этого в твоей жизни не будет никогда».

И, не поступив на театроведческий факультет Театрального института (no comments), я уже стала искать не работу, а то, что нужно всякому мыслящему человеку, пока он еще не исхитрился зарабатывать на жизнь своим умом.

Я стала искать РАБОТЕНКУ.

В отличие от работы, которая зверем накидывается на вас, как законная жена, работенку, девушку легкого поведения, надо еще поискать. Надо знать места, где она водится – а в большом культурном городе таких мест немало. Чтобы стать подлинной и чудесной, той самой непыльной не-бей-лежачего работенкой, работа должна включать в себя четыре обязательных элемента:

1) ненормированный (в сторону уменьшения) рабочий день;

2) крайняя простота трудовых обязанностей;

3) отсутствие трудового коллектива;

4) ну и все ж таки зарплата.

Вы сядете думать и будете думать сто лет, но вряд ли догадаетесь, куда вывело меня благодетельное Провидение, ибо я нашла такую работенку.

Я вступила в должность лаборанта-обеспыливателя в лаборатории микрофотокопирования и реставрации при Государственном историческом архиве. (До недавнего времени Архив располагался в здании Сената и Синода на Сенатской площади – теперь там лютует Конституционный суд РФ.) Я и представить себе не могла размеров блаженства. Истинные контуры этой синекуры выяснялись только на месте.

Лаборант-обеспыливатель, вооруженный казенной марлей, тряпкой и ведром, действительно направлялся в готические недра Архива в девять утра. Но контроля за уходом лаборанта-обеспыливателя не было и быть его не могло: дело в том, что не было самой возможности обнаружить обеспыливателя в Архиве и отследить его действия. Начальница обеспыливателей задавала общее задание примерно на месяц: двадцать коробок в день, сектор такой-то. В конце месяца она приходила в район сектора, долго аукала бригаду обеспыливателей, наугад доставала документы из коробки и пальцем проверяла наличие пыли. Если пыли не было, нас посылали в следующий сектор. Если пыль была, нас ругали и посылали в следующий сектор. Критику мы воспринимали спокойно, потому что жизнь в Архиве исключительно благотворно влияла на психику.

Судите сами: мы (три девочки, не поступившие в различные учебные заведения и одна многодетная мать) приходили, как положено, в девять утра. Надев халаты, шли вглубь Архива и тихо ложились спать между стеллажами. Такой сладкой, глубокой и блаженной тишины, как в Архиве, я потом не встречала нигде… Выспавшись, мы шли есть сосиски в маленькое кафе на Галерной улице, прихватив свою горчицу, которой там почему-то никогда не было. После сосисок мы шли курить и болтать в курилку на первом этаже. Потом мы отправлялись к фронту работ (если удавалось вспомнить, куда нас направляли собственно) и некоторое время обеспыливали драгоценные исторические документы. Двадцать коробок – это, конечно, была утопия, особенно для меня, потому что я их еще и читала, однако что-то мы честно обеспыливали, получая зарплату в семьдесят рублей (плюс премия, плюс дикое количество чудесной советской марли и хозяйственное мыло). Заветные стены Архива наша бригада покидала примерно в два часа дня…

Что такое семьдесят советских рублей? Я поясню: если проезд в метро стоил пять копеек, а теперь двадцать два рубля в Питере и двадцать восемь в Москве, то советский рубль – это примерно пятьсот нынешних рублей. Стало быть, зарплата лаборанта-обеспыливателя составляла тридцать пять тысяч новыми. Да вы еще забыли про марлю! Из этой марли девочки шили себе блузы на лето. Мы были счастливы, и в наши честные пионерские головы не приходила коварная мыслишка стырить какой-нибудь бесценный документ, что не представляло вообще никакой проблемы – нас никто не обыскивал и наличие документов в коробках не проверял…

Во была работенка! Прекрасная и опасная. Опасная тем, что она затягивала в свои пленительные ритмы до потери воли к действию. Какие-то умственные мышцы атрофировались. Жизнь лениво ползла по удобным рельсам: сон-сосиски-курилка-коробки-домой-свобода-сон… надо было сделать усилие и вырваться из сладостного плена.

И я вырвалась.
Зачем?
Ну, не создана я для счастья!
Но что такое счастье, я знаю.

2010

Кресло Мольера свободно

Франция, Париж. Здесь, в старинном театре «Комеди Франсез», в галерее, за стеклом, стоит кресло Мольера.