Аркадий Застырец - Кровь и свет Галагара

• Название: Кровь и свет Галагара
• Автор: Аркадий Застырец
• Жанр: Фэнтези

Первая книга о приключениях юного галагарского царевича — слепорожденного Ур Фты и его верных боевых товарищей — крылатого Кин Лакка, могучего Нодаля, загадочного Трацара. Классическая фэнтези, реконструкция эпоса, рожденного чужим миром со всеми его реалиями — материальными, ментальными, языковыми и этическими. Интересна, прежде всего, тем, что освоение чуждого мира решается на уровне языка — как переводческая задача.

Главы из романа опубликованы в 1994 г. в журнале «Уральский Следопыт».

---

Охота выдалась не слишком удачная. После нескольких тщетных попыток подобраться на выстрел к шарпанам юноши на сей раз отчаялись попробовать их темного сладкого мяса. Так что радость охватила всех, когда случай помог им набрести на небольшое стадо большеголовых сапаров, мирно пасшихся на крошечной лужайке за уступом скалы, и подстрелить четырех. С этой-то добычей, отнюдь не богатой, но все же сулившей сытную трапезу под вечер, они и направились в Ализандовый грот.

Был он излюбленным убежищем цлиянских охотников и находился всего в половине атрора от счастливой лужайки. Его высокие своды подпирались множеством ализанд, толщиною не менее тикуба каждая, чьи тонкие густые ветви вверху стелились одной сплошною розоватою кроной. И оттуда в любое время года свисали на длинных шершавых стеблях и нераспустившиеся бутоны, и белые цветы с едва ощутимым, но дивным ароматом, и съедобные продолговатые плоды, служившие прекрасным дополнением к обычным яствам охотничьего пира. А крепкие и гладкие ализандовые стволы использовались в качестве привратных столбов — к ним в отдалении привязывали гавардов. Ныне уж не сыщешь в Галагаре этих чудесных деревьев, а только говорят еще, будто стволы у них были прозрачными, как речная вода. Да это выдумки, верно.

К тому времени, когда сгустился стремительный сумрак, юноши успели насытиться возле костров, не угасавших благодаря обилию хвороста, всегда по неписанным законам охотничьего братства соблюдавшемуся в гроте, да еще и уполовинили запасы хмельной рабады.

Перед гротом раскинулась большая луговина, где местами торчали из-под снега пучки не успевшей засохнуть звездной травы и черного тара. Сюда-то и потянул царевич дружков, предлагая перед сном размяться и утомить друг друга игрою.

Сперва Ур Фта потребовал, чтобы в него пускали стрелы без наконечников с расстояния в пару уктасов. И он ловил их проворными руками, и хоть не всякий раз это ему удавалось, — примерно две трети пущенных стрел побывали, каждая — в одном из четырех кулаков царевича, озаренного лунным светом.

Когда же наскучила эта нехитрая забава, юноши разбились на пары и пустили в ход мечи.

Сражение получалось нелепое, ибо хмель сделал свое дело — и юнцы с хохотом и криками набрасывались друг на друга, не соблюдая правил и умножая просчеты. Счастье еще, что сражались мечами в ножнах! А не то игра довела бы их до ранений, а кое-кому наверно стоила бы жизни.

Только царевич, не любивший хмельного и позволивший себе выпить не более полурофа, дрался не на шутку и дважды сбил с ног своего потешного противника. Он уже завершал очередную атаку и опрокинул бы беднягу в третий раз, если бы что-то не заставило царевича остановиться. Он замер, опустив меч, и по его приказу замерли все остальные. Как ни мутило хмелем головы его «войску», все до единого помнили о том, что он приходится им не просто товарищем в играх, но и повелителем, требующим беспрекословного повиновения.

— Слышал ли кто-нибудь из вас? — вполголоса, скрывая необъяснимое волнение, произнес царевич.

— Что именно, высочество Фта? — так же негромко переспросил низкорослый Зи Аль, глядевший трезвее прочих.

— Звук. Удивительный звук. Такого я прежде не слыхивал. Высокий и очень красивый… Он доносился оттуда! — Ур Фта вытянул руку в направлении почти отвесной скалы: она возвышалась темной громадой над северным краем луговины.

Но все только прислушивались и недоумевали: верно, померещилось царевичу что-то, а если и не померещилось, если и в самом деле прокричала ночная птица или ветер просвистел в камнях на скале, ничего удивительного в этом нет…

— Высочество Фта! — воскликнул Эф Тун. — А не вернуться ли нам к огню? Сдается мне, обжора Тил Цах с малышом На Олом допивают нашу рабаду вместо того, чтобы подбрасывать хворост в костры.

Все рассмеялись, царевич улыбнулся, махнул рукой, словно избавившись от наваждения, и согласился с Эф Туном.

В Ализандовом гроте, проглотив еще изрядное количество доброй маслянистой рабады, кое-кто склонился к бессвязным разговорам и пустой похвальбе. Особенно усердствовал низкорослый Зи Аль. Он быстро осушил один за другим три полурофа и теперь трещал без умолку, то и дело вызывая взрывы хохота и насмешливые слова, еще больше распалявшие его.

На царевича почти перестали смотреть — только изредка бросали быстрые взгляды, ожидая поддержки и одобрения. Но Ур Фта, погруженный в свои мысли, не слушал глупой болтовни Зи Аля. И лишь когда маленький хвастун вскочил на ноги, горделиво вскинул гладко обритую голову на тонкой шее, выхватил короткий меч и проделал несколько замысловатых выпадов в сторону костра, наследник невольно прислушался к его словам.

— «Луч», «лестница», «кочерга»! Разве плохо у меня получается? А поглядели бы, как я с топором обращаюсь! Тысячу раз уделывал на топорах моего братца, увальня косорукого! — Зи Аль в сердцах швырнул меч себе под ноги. — И вот он сегодня на празднике Золоват, а завтра его назовут воином — то-то он станет нос задирать! А разве это справедливо? Разве так уж важно, что он родился в одну зиму с наследником, а я на две зимы опоздал? Ведь я сильнее, и ловкости у меня на троих, как он, хватит!

Малыш словно поперхнулся последними своими словами и с ужасом уставился на царевича, выросшего вдруг перед ним и больно сжавшего ему плечо.

— Что ты сказал о празднике Золоват? — медленно проговорил царевич. — Повтори. Завтра станет воином тот, кто родился в одну зиму со мною?

— Высочество Фта, простите, — пролепетал Зи Аль и рухнул на колени. — Высочество Фта, я не должен был этого говорить.

— Ты ошибаешься, — возразил царевич. — Именно теперь тебя следовало бы наградить. А прощения просить ты должен вместе со всеми за то, что до сих пор ни словом не обмолвился об этом.

— Простите, простите, высочество Фта, — наперебой загалдели юные бражники.

— Великий царь под страхом смерти приказал нам молчать, — добавил Эф Тун, и все притихли.

— Хорошо. Я не выдам тебя, маленький Зи Аль, — сказал Ур Фта. — И я подумаю, что мне теперь делать.

Последним действием рабады всегда бывает крепкий сон, полный ярких заманчивых видений. Не прошло и рофа, как Ализандовый грот погрузился в сонную тишину. Два костра прогорели и гасли. У третьего сидел царевич и подбрасывал хворост в пламя — в пламя костра и в пламя своей беспощадной обиды. Верно, тогда он старался быть честным с собою и потеснить досаду раздумьем.

Готов ли он в самом деле быть воином, выдержит ли не потеху с мечами в ножнах, а смертельно опасный нескончаемый поединок, устоит ли перед множеством могущественных врагов и перед первым и самым могущественным, чье имя тысячу раз проклято каждым цлиянином, — перед чернородным двартом Ра Оном?

Верно, вспоминал царевич, сидя в ту ночь у костра, все, что с детства рассказывал и пересказывал ему отец, великий Син Ур, о своей встрече с благородным двартом Су Аном в предгорьях Ло, где тот и открыл царю все козни Ра Она, умертвившего Дан Бат, поведал и о своем поединке с ним, и о том, как исход схватки на Лиглонном лугу решил судьбу Ур Фты, и о великом жребии, выпавшем наследнику цлиянского престола — прежде прозреть, а уж прозрев, уничтожить злокозненного Ра Она. Не открыл благородный дварт Син Уру только одного — когда и при каком условии вернется свет в глаза его сына. Не открыл, да и не мог открыть: тайна — условие всех условий. Нарушить ее — значило бы обречь царевича на вечную слепоту. Так говорил Су Ан.

Царевич встал и насторожился. Ночь легко было отличить на слух. Вот сопят и постанывают во сне его спутники. Изредка фыркают и тихонько рычат гаварды. Шипит и потрескивает костер. Далеко-далеко захохотал хаци — видно, запустил когти в добычу. Но главное — тишина. Все обнимающая, все поглощающая.

Говорят, что ночью царит какая-то тьма, а днем какой-то свет. Но царевич не помнил света и тьмы.

— Тишина — вот моя тьма, — прошептал он себе и добавил: — А свет — это звук. Мой свет — это звук.

И в тот же лум он услышал его — тот звук, что воистину был светом и так поразил его накануне, во время потешного боя. Высокий, прерывистый, но яркий и сильный, он звал, он тянул к себе неодолимо. Ур Фта наклонился, отыскал свой меч, вынул его из ножен, высоко поднял над головой и спокойным уверенным шагом пошел навстречь своему свету.

* * *

Царевич вышел на то самое место, где давеча резвились его захмелевшие спутники и где в первый раз услыхал он таинственный звук. Здесь тишина вновь навалилась и обложила его со всех сторон. Имей Ур Фта самое зоркое око — и тогда его ощущения не слишком отличались бы от того, что он переживал теперь, будучи совершенно слепым. Ибо луна спряталась за небольшую тучу, и в кромешной тьме над луговиной закружил редкий снег. Царевич почувствовал его прикосновения лицом и руками. Стало так холодно и одиноко, что он рассек воздух мечом, сделал несколько выпадов в разные стороны, словно пытался отогнать и холод, и одиночество и, не останавливаясь ни на лум, продолжал бой с невидимыми врагами.