Александр Чаковский - Год жизни

• Название: Год жизни
• Автор: Александр Чаковский
• Издательство: Карельское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1963

Пафос современности, воспроизведение творческого духа нашей эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведения Александра Чаковского — повести «Год жизни».

Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.

Главный герой произведения — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам. В образе Андрея Арефьева — энергичного, волевого, смелого человека, непреклонного в достижении цели, — воплощены лучшие черты нашего современника.

Повесть написана в форме записок молодого инженера, дающей автору возможность с особенной эмоциональной непосредственностью передать драматизм возникающих ситуаций. Разоблачение карьериста Крамова, борьба за новое техническое решение строительной задачи, глубокие личные переживания, вызванные крушением веры в любимого человека, — все это автор переплетает в напряженном, увлекательном сюжете…

---

Несколько секунд на той стороне провода молчали.

— Крамов? — переспросил наконец Василий Семенович, — Почему Крамов? Да что случилось, в конце концов?

— Случилось то, что этот человек здесь! — громко и с отчаянием крикнул я. — Это он, Крамов, служил в разведке, у него те же ордена, сейчас он работает у нас, на туннеле, Крамов! Средних лет, худощавый, у него синие глаза…

— Нет, Арефьев, это ошибка, — услышал я, — тот был Васильев Виктор Петрович, высокий, брюнет…

Не было никаких оснований сомневаться в правдивости слов Василия Семеновича. Итак, Крамов не имел отношения к тому рассказу, ордена, звание — все это только совпадение.

— Ну, простите, Василий Семенович, — упавшим голосом сказал я.

— Да что у вас произошло?

— Потом расскажу. При встрече. Простите, что побеспокоил.

Я положил трубку, медленно повернулся к двери и… увидел Светлану. Я не слышал, как она вошла.

— Ты все-таки выступил? — глядя на меня в упор, спросила Светлана.

— Да, я выступил, — твердо ответил я, — и, кроме того, выступил неудачно. Крамов повернул все мои аргументы против меня самого. Будут разбирать на бюро.

— Кто же оказался прав?! — воскликнула Светлана. — Почему ты не послушался меня?

Она повернулась и вышла из конторы.

Я не пошел за Светланой. Мне нечего было сказать ей.

У себя в комнате я лег на кровать.

И вдруг я услышал торопливые шаги по коридору. Затем дверь в комнату Светланы открылась. Я лежал на кровати у тонкой дощатой стены, отделявшей наши комнаты. И я отчетливо услышал чуть приглушенный голос:

— Не зажигайте света, Светлана Алексеевна. Это я, Крамов. Сначала задерните штору. Совсем не нужно, чтобы меня видели у вас…

Сердце мое заколотилось. Послышались шаги Светланы.

— Не бегите! — настойчиво проговорил Крамов. — Я уже говорил вам как-то, что от себя нельзя убежать. Я ненадолго к вам и по важному делу. Ну, давайте я сам задерну штору… Так. Теперь можно зажечь свет.

Щелкнул выключатель. Затем я услышал, как Крамов подошел к двери и набросил крючок.

— Все это я делаю ради вас. Ни вам, ни мне сплетни не нужны. Сядьте. Вот так. Теперь о деле. Вы, может быть, не знаете, что Арефьев только что выступил против меня с погромной речью? Но он провалился. Никто, кроме старого чудака Агафонова и демагога Трифонова, не поддержал его. Поведение Арефьева будут разбирать на бюро. Выговор ему обеспечен.

Я лежал неподвижно. Я точно прирос к постели. И мысленно повторял про себя: «Сейчас я встану, вот сейчас встану, пойду и дам ему в морду…»

— Это была речь мальчишки и склочника, — продолжал Крамов, — Арефьев плюнул мне в лицо, мне, который любил его и помогал, чем мог. Вы знаете, какие это повлечет за собой последствия?

Светлана молчала.

— Как я уже сказал, — продолжал Крамов, — он получит выговор по партийной линии. Выговор — это в лучшем случае. При переводе из кандидатов в члены партии ему это припомнят. Руководство считает его склочником. В ближайшие годы он не получит ни одного сколько-нибудь ответственного назначения. Его репутации будет подмочена даже в том случае, если я не приложу к этому никаких усилий. А я могу приложить их — и это будет только справедливо.

— Чего вы хотите от меня? — спросила Светлана.

— Чего я хочу от вас? Я знаю о ваших отношениях. Судьба Арефьева вам не безразлична. Кроме того, вам придется давать показания о том, какую помощь я оказывал вашему участку в первые недели, — вы не вправе от этого отказаться. Наконец, кое-кому может прийти в голову, что Арефьевым руководят личные мотивы, что тут замешана женщина. Я знаю, — торопливо оговорился Крамов, — вы тут ни при чем. Но вы единственная женщина на стройке. Двое мужчин, мы бывали вместе… Словом, на чужой роток не накинешь платок. Будет много сплетен, грязи, расследований. Это одна сторона дела.

Крамов шагал по комнате взад и вперед.

— Есть и другая сторона, — говорил он, — и я не скрою ее от вас. Мне все это ни к чему. Есть меткая поговорка: «Не знаю точно, он украл шубу или у него украли, но он замешан в этой грязной истории». Глупо, но метко. Мне не нужна грязная история. Мне не нужны комиссии, расследования, допросы и прочее. Обычно в таких случаях даже у ангела обнаруживают рога. А я не ангел. Туннель скоро будет закончен, и я уеду. Мне все это ни к чему. Видите, я с вами прост и откровенен. Есть еще и третья причина, по которой вам необходимо принять немедленные меры, чтобы одернуть Арефьева, удержать его от дальнейших нелепых шагов.

Шаги смолкли. Крамов внезапно остановился и вдруг сказал:

— Я люблю вас. Люблю уже давно. Я не слюнтяй, не мальчишка и не стал докучать вам любовными признаниями. Но я люблю вас и теперь говорю вам об этом прямо. Может быть, момент для объяснений выбран не вполне подходящий. Но… будем выше этого.

— Уходите, Крамов, — тихо, но твердо сказала Светлана.

Но он продолжал:

— Светлана Алексеевна, я понимаю ваше состояние. Вам не до того, чтобы слушать меня. И все же я буду говорить. Вы можете не отвечать, только выслушайте. Так вот, я хорошо знаю и понимаю вас. Лучше, чем вы сами. Я слышал, что вы собираетесь связать свою жизнь с Арефьевым. Но вы этого не сделаете. Он из породы донкихотов, а вам смешно быть Дульцинеей. Вы земной человек. И такая, как вы есть, вы нужны мне. Мне Нужна такая женщина, как вы. Я хорошо знаю, чего хочу в жизни. И вы будете мне помогать. Вы умеете быть разной — наивной, мудрой, доброй, злой. Я научу вас применять этот дар для достижения понятных, земных целей. Вдвоем мы составим силу. Кроме того, я люблю вас и знаю, что вы не обидитесь на эти слова «кроме того». Я знаю вас, но и вы — я давно почувствовал это — знаете и понимаете меня. Арефьев не пара вам, Светлана. Под грузом его благородных побуждений вы превратитесь в клячу. А со мной вам будет хорошо и просто.

— Уходите, Крамов, — повторила Светлана.

— Я сейчас уйду. Но не заставляйте меня играть комическую роль искусителя. Все, что я вам говорю, вы знаете и без меня. И решение примете сами, тоже без меня. Оно уже зреет в вашей душе, я знаю. И это будет то самое решение, к которому я вас призываю. Как только вы решитесь, вам сразу станет легко. Опыт десятков поколений будет помогать вам в моем лице. Вы перестанете мучить себя. Закончится эта все время происходящая внутри вас борьба мнимого добра с мнимым злом. Вы вырветесь из тисков невыносимой так называемой новой морали, которую исповедует Арефьев, морали, годной для проповеди, но невозможной для жизни. Это все, что я хотел сказать, Светлана Алексеевна.

— Подождите, — удержала его Светлана. — Я тоже хочу вам кое-что ответить. Все, что вы мне сказали, я уже знала. Вы всегда мне это говорили. Всегда. Даже когда молчали. Даже когда говорили о другом. Я иногда ненавижу вас, а иногда презираю. Не знаю, что чаще. И себя я тоже презираю. За то, что слушаю вас, за то, что всегда слушаю вас, даже когда вы молчите… Сейчас мне следовало бы выгнать вас, а я слушаю. Мне до боли хочется, чтобы ваши слова возмущали меня. А я слушаю вас… Ну, теперь уходите.

— Светлана! — воскликнул Крамов, и в одном этом слове его послышались радость и торжество.

— Уходите! — громко повторила Светлана.

Крамов пошел к двери и столкнулся со мной.

Увидев его, я сказал:

— Вернитесь назад.

Он повиновался. Я вошел следом за ним и закрыл за собой дверь.

Светлана сделала шаг вперед и произнесла едва слышно:

— Андрей, прости меня. Я не могу быть твоей женой…

Я был невероятно, непонятно спокоен.

— Вы слышали это? — спросил я Крамова.

Он как-то жалко усмехнулся.

— Ну, милые бранятся — только тешатся. Неужели всему виной мой неожиданный приезд? Я приехал обсудить вопросы сбойки. Ведь не за горами сбойка-то, не за горами…

— Я хочу еще раз повторить вам, Крамов, что Светлана Алексеевна, которую я любил и люблю, не хочет быть моей женой.

— А почему, собственно, вы мне это говорите? — внезапно резко спросил Крамов и чуть вскинул голову.

И вдруг улыбнулся, взял меня за плечи.

— Эх, Андрей, Андрей! Не так ты ведешь себя в жизни. Недавно ты оттолкнул друга, теперь женщина оттолкнула тебя…

Я не сбросил рук Крамова со своих плеч. В ту минуту я как-то не почувствовал их. Он сам убрал руки и сел за стол между мной и Светланой.

— Я хочу сказать тебе, Андрей, — продолжал он, — поскольку ты сам вызвал меня на этот разговор. Светлана Алексеевна по-своему права, отказавши тебе. Эта женщина не для тебя, Андрей, да и ты не для нее… Когда-то, давным-давно, были заложены естественные отношения между мужчиной и женщиной: муж с дубиной отправлялся на охоту, женщина ждала его. А ты хочешь тащить женщину с собой на охоту. По горам и кручам, через кустарники и чащи, в жару и стужу. Но не каждую это устроит. Подумай об этом, Андрей. Что до меня, я уже давно понял, что вы не пара. То, что объединило вас, было кратковременным, преходящим, по крайней мере у Светланы Алексеевны. Я давно это понял… И Светлана Алексеевна поняла это не сегодня. Только не решалась сказать. Даже себе. Ей ведь тоже нравилась эта поза женщины-охотника. Ну, а теперь естественные силы победили, реализм взял верх над наигрышем. Придется тебе с этим считаться, Андрей. Ничего не поделаешь. И с трибуны разоблачать тебе некого, не поможет!