Александр Чаковский - Год жизни

• Название: Год жизни
• Автор: Александр Чаковский
• Издательство: Карельское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1963

Пафос современности, воспроизведение творческого духа нашей эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведения Александра Чаковского — повести «Год жизни».

Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.

Главный герой произведения — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам. В образе Андрея Арефьева — энергичного, волевого, смелого человека, непреклонного в достижении цели, — воплощены лучшие черты нашего современника.

Повесть написана в форме записок молодого инженера, дающей автору возможность с особенной эмоциональной непосредственностью передать драматизм возникающих ситуаций. Разоблачение карьериста Крамова, борьба за новое техническое решение строительной задачи, глубокие личные переживания, вызванные крушением веры в любимого человека, — все это автор переплетает в напряженном, увлекательном сюжете…

---

— Как вы думаете, начальник участка еще не спит? Кстати, как его фамилия? Директор называл, только у меня из памяти вылетело…

— Николай Николаевич? Пока груз не доставлю, нипочем не ляжет, — ответил шофер. — А фамилия его Крамов.

— Груз? Какой груз? — переспросил я и тут же спохватился. — Ах, это вы про пьяных… Послушайте, вы меня разыгрываете или всерьез говорите, что приезжали в «шайбу» специально за пьяными?

— Никакого тут не может быть розыгрыша, если я задание выполняю, — пожал плечами шофер.

— Чье задание?

— Николая Николаевича. Чье же еще?

— Не понимаю… Он вам поручил ехать за пьяными? Странная забота! Вы знаете, министр недавно говорил директору комбината, что с пьянством здесь надо кончать…

— Насчет министра не знаю, а только Николай Николаевич не о пьяных заботится, а о производстве, — строго сказал шофер, и я почувствовал в голосе его обиду.

Но я совсем не хотел обижать ни его, ни Крамова, начальника западного участка, человека, с которым нам вместе, с разных, правда, сторон и навстречу друг другу, предстояло штурмовать гору. А насчет министра получилось у меня совсем уж не к месту.

— Ну, я вижу, вы своего Николая Николаевича любите! — шутливо сказал я. — И давно он в этих краях?

— На строительство прибыл так же, как и вы. Скоро месяц будет.

— И хороший, говорите, человек?

— Человек что надо.

Я позавидовал этому Крамову. Сумею ли и я работать так, чтобы люди сказали обо мне: «Человек что надо»?

И мне очень захотелось заставить шофера разговориться, рассказать еще что-нибудь о Крамове.

Но шофер без всякого понуждения, с явной охотой сам заговорил о Крамове:

— К примеру, есть такие начальники, что ты для него не человек, а так, кадр… Народ у нас, к тому же, трудный… А Николай Николаевич до нутра добирается…

Я с нетерпением ждал продолжения, потому что любил читать или слушать рассказы о сильных, бывалых людях, умеющих завоевывать души людей. Когда-то моим любимым героем был фурмановский комиссар Клычков, а то место из «Мятежа», где описывается, как комиссар стоит лицом к лицу с разбушевавшейся людской стихией, я знал почти наизусть.

Часто случалось, что, читая «Мятеж» или «Как закалялась сталь», я отрывался, от книги, закрывал глаза и думал: «Ну вот, поставь себя на место Клычкова, действуй! Как бы поступил ты? Какие нашел бы слова?..»

Из книг об Отечественной войне я больше всего любил такие, вернее — те места в них, где рассказывается о командире или комиссаре, прибывшем в новую часть, на трудный участок фронта.

Бойцы еще не знают его, может быть, в душе даже не доверяют ему, потому что им, обстрелянным в боях ветеранам, еще не известно, что за человек новый начальник.

И вот он совершает высокий поступок, находит сокровенные слова, которые подчиняют людей, больше того — заставляет людей полюбить его…

Такие места в книгах сильно захватывали меня, когда я еще учился в школе.

Понятно, что мне и теперь захотелось поподробнее узнать о человеке, который будет работать рядом со мной и который, по словам шофера, умеет «добираться до нутра».

А шофер продолжал:

— Вот, к примеру, с «шайбой» этой. Вызывает он меня в субботу — недели три назад дело было — и говорит: «Поедешь в поселок. Пивную «шайбу» знаешь?»

Ну, я смеюсь: кто же про такое дело у нас не знает?.. «Там наших ребят, говорит, много. Под нагрузкой им восемь километров шагать домой трудно. Поедешь часам к двенадцати, остановишься у «шайбы», народ соберешь и сюда доставишь. Ясно?» — «Что ж тут, отвечаю, неясного?» Но про себя думаю: «Новое это дело — пьяных по домам развозить».

Ну, поехал, остановился у «шайбы». За полночь первый из наших выползает. Ничего, идет на своих, только за стенку слегка держится. По-нашему, по-заполярному, это значит — вроде совсем трезвый. Увидел меня: «Вася, друг, подвези!» — Пожалте, — говорю. — За вами и прислали, лезьте, уважаемый, в кузов…» Так всех и привез.

Теперь уж знают: как войду — сами в машину лезут. Третью субботу езжу. Поняли расчет?

Признаюсь, крамовского расчета я себе не уяснил.

— При чем тут умение «добираться до нутра»? Ну, послал машину за подгулявшими людьми — эко дело!

— Э-е, нет! — откликнулся на мое замечание шофер. — Тут расчет серьезный. Попробуй оставь наших в поселке с субботы на воскресенье — они и к понедельнику не вернутся на участок. Вот тебе и прогул, и проходка снижается. А тут один рейс, пяти литров бензина не сожжешь, а люди на месте. И гулякам помощь и производству выгода. Понятно?..

Наконец передо мной открылась строительная площадка у подножия горы. На крыльце небольшого дощатого домика сидел человек и курил трубку. Завидев машину, он встал. Шофер посигналил. Человек помахал рукой. Машина остановилась.

2

— Приехали! — сказал шофер, поворачивая ключ зажигания и затягивая ручной тормоз.

Он заглянул в заднее оконце, убедился, что в кузове все в порядке, и выскочил из кабины навстречу медленно приближающемуся человеку с трубкой. Человек этот был в сапогах, брюках военного покроя, голубой сорочке и кожаной куртке, накинутой на плечи. На вид ему можно было дать лет сорок.

Через открытое окно кабины я слышал слова шофера:

— Всех доставил, Николай Николаевич, порядок!

Потом он оглянулся в мою сторону, понизил голос, но все же достаточно громко сказал:

— А этот к вам…

Он не решался назвать меня инженером: вероятно, у меня был не слишком-то солидный вид.

Я вылез из кабины.

Крамов сразу понравился мне. Открытое лицо, светлые волосы. Но больше всего привлекали его глаза — добрые и совершенно синие, как море, каким его рисуют на картинках для детей. Даже голубая рубашка в сравнении с цветом его глаз казалась блеклой.

Крамов не спеша, чуть вразвалку, шел мне навстречу и широко, дружелюбно улыбался.

Теперь всякая неловкость исчезла. Я сказал, протягивая Крамову руку:

— Инженер Арефьев. Назначен на восточный участок. Не мог усидеть в поселке до понедельника, приехал к вам. Простите, что так поздно…

Крамов крепко пожал мою руку.

— У нас поздно никогда не бывает, — все с той же улыбкой ответил он. — Солнце спать не ложится, мы тоже. Сейчас потолкуем с вами, вот только архаровцы мои выгрузятся.

Шофер уже откидывал борт кузова. Я огляделся.

Чувствовалось, что на стройплощадке совсем недавно кипела работа.

По свежеврытым столбам тянулись телефонные провода. Их концы еще не успели подвести к дому, и они болтались в воздухе. У подножия горы чернел туннельный портал, из него выползали рельсы узкоколейки. Укладка рельсов еще не была закончена, они обрывались у края площадки. Тут же, у штабелей заготовленных шпал, торчали воткнутые в насыпь лопаты и ломы.

Справа от портала я увидел одноэтажное деревянное здание барачного типа.

Из машины тем временем выбирались люди. Крамов прислонился к столбу и внимательно наблюдал за выгрузкой.

Я с удивлением заметил, что люди за время пути значительно протрезвели. Даже те, которых грузили в машину «навалом», теперь выбирались из нее без посторонней помощи.

В машине оказалось человек двенадцать-пятнадцать рабочих; все они, проходя мимо Крамова, здоровались с ним.

Одни из них держались робко и виновато, другие громко и независимо кричали:

— Николаю Николаевичу полярный привет!

Или по-шутовски низко кланялись ему.

А Крамов все так же стоял у столба с потухшей трубкой в зубах, кивал головой или бросал добродушно:

— Давай, давай, полярник!..

Наконец все рабочие, пройдя мимо Крамова, скрылись в бараке.

— Ставь машину, Василий, — сказал Николай Николаевич шоферу.

Потом обернулся ко мне.

— Вот и строй коммунизм с такими гавриками, — беззлобно сказал он, показывая трубкой в сторону барака. — Не то что коммунизм, а туннель дай бог построить… Ну, когда прибыл?

Вопрос его прозвучал как-то очень естественно и по-дружески.

Я поспешно ответил ему.

Разговаривая, мы подошли к домику. У крыльца Николай Николаевич чуть подтолкнул меня, пропуская вперед. Я поднялся по ступенькам и через узкие, маленькие сени вошел в комнату. Она сразу показалась мне уютной, обжитой. Простой, добротно сделанный, некрашеный, пахнущий свежим тесом стол стоял у окна, окруженный такими же некрашеными стульями. На столе я увидел подставку для трубок, она поблескивала темным лаком.

Рядом с большим зеркалом висел чертеж, изображающий гору в вертикальном разрезе, и какой-то график, аккуратно вычерченный на листке миллиметровой бумаги.

У стены стояла кровать, застеленная красным одеялом. Над ней висели фотографии — издали я не смог рассмотреть их — и спиннинг в футляре. Пол еще был свеж после мытья.

— Ну вот, теперь погуторим, — весело сказал Крамов. — Садись куда хочешь — на кровать, на стул… Словом, располагайся по-домашнему и рассказывай о себе.