Марсель Эме - Вуивра

• Название: Вуивра
• Автор: Марсель Эме
• Издательство: ИД «XXI век — Согласие»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-293-00026-8

Марсель Эме (1902–1967) — блестящий французский прозаик, автор 17 романов и множества новелл. В своём творчестве Эме использует богатую палитру изобразительных средств — сатиру и юмор, злой гротеск и психологизм. В его книгах причудливо сочетаются реальность и парадоксальная фантастичность.

В романе «Вуивра» рассказывается о молодом человеке и жителях французской деревушки, в обыденное существование которых входит сказочная, прекрасная повелительница змей — Вуивра.

---

— Когда я вышла из воды, я прекрасно видела, что ты не отрываешь от меня глаз. Ты ведь тогда не думал о рубине, а? Меня это так взволновало! Мне нужно было сразу с тобой поговорить, но я почувствовала себя какой-то неловкой. Да я, конечно, и была неловкой.

Вуивра говорила доверительным тоном с трогательными переливами в голосе, то повышая, то понижая тембр. Она взяла своего собеседника за руку и, наклонившись к нему, не сводила с него взгляда своих зелёных глаз, потемневших от нежности. Арсен ясно видел, к какому завершению движется разговор, и, ничего не делая, чтобы уйти от него, всё-таки боялся этой развязки. Не зная, чем это может для него обернуться, он опасался, как бы удовольствие, полученное в обществе существа, связанного с адом, не обошлось ему слишком дорого. Хотя, впрочем, независимо от того, кем было это существо — посланником ада или нет, так или иначе, любое существо, с которым грешишь, всё равно действует по наущению беса. И может быть, даже более простительно уступить какому-нибудь приспешнику дьявола, чем случайным посредникам, мелким, не очень опытным и не очень изощрённым подмастерьям. Впрочем, маневры Вуивры не оставляли ему достаточно свободы духа, чтобы обстоятельно поразмыслить о всех последствиях возможной слабости. Теперь она обняла рукой его шею и говорила тихо-тихо, приблизив свои губы к его губам. Да и он тоже не оставался бездейственным, а когда подошло время, то сделал всё, что было нужно, чтобы обременить свою совесть достойным сожаления воспоминанием.

Вуивра рассчитывала, что весь остаток дня будет посвящён утехам, но Арсен встал и сказал, застёгивая ремень:

— Забавы — это, конечно, хорошее дело, но время-то идёт, а работа стоит.

Она состроила недовольную мину, в которой присутствовало и немного презрения. С серьёзным, почти суровым видом он добавил нравоучительным тоном, словно собираясь читать проповедь:

— Работа — это не такая вещь, которая позволяет о себе забывать. Завтра утром на луг придут сушильщики сена, и если они не увидят скошенной травы, лежащей на земле, то получится, что я не сделал того, что должен был сделать. Нет, работа, как я сказал, — это не такая вещь, которая позволяет о себе забывать.

А между тем на этом открытом пространстве, со всех сторон окружённом лесом, стояло жаркое лето, никак не располагавшее к работе. Голубой, без единого отражённого облачка пруд нагревался посреди своих раскалённых берегов, а рядом с молодыми людьми в горячей, испачканной кровью траве, которую успели облепить рои чёрных мух, лежали разрубленные на части змеи.

— Работа прежде всего, — настоял Арсен.

Единственным ответом Вуивры была приветливая, сдержанная улыбка, похожая на улыбку взрослого человека ребёнку. После чего, встав на цыпочки и широко разведя в стороны руки, она медленно потянулась и пошла надевать платье. Видя, как она удаляется, озарённая солнцем, голая и свободная, Арсен ощутил в себе всплеск энтузиазма, правда, слишком мимолётный, чтобы подвигнуть его на какие-то действия, но всё же оставивший ему напоследок ощущение собственной тяжеловесности.

5

Луны в тот вечер не было, и братья в темноте неторопливо прогуливались по усадебному двору. Леопард молча подбежал к ним, чтобы обнюхать, и когда Арсен, отвечая на дружеское приветствие пса, ткнул его коленкой в бок, отправился снова к себе в конуру. Остановившись на краю дороги, они закурили.

— Ну как Старая Вевра, всё в порядке? — спросил Виктор.

— В порядке.

— Никого там не видел?

— Никого.

— Жалко, что по такой хорошей погоде мы не начали с луга. Мне хотелось бы побыстрее развязаться с этим. Завтра, если начнём в три косы, то скорее всего к двенадцати уже и закончим.

— Хватит там и нас двоих, — ответил Арсен. — Юрбен на тяжёлой работе уже не тянет. На таком участке да ещё с дрожащими руками он только сломает нам косу и всё.

— Да я, в общем, даже и не из-за работы, которую он сделает, — стал оправдываться Виктор. — Я прежде всего из-за матери. Не взять с собой старика завтра утром — это всё равно, что сказать, что он ни на что больше не годится, и тогда она захочет избавиться от него ещё до осени.

— Это я сказал ей уволить его.

Виктор от этих слов потерял дар речи. Хотя он уже достаточно хорошо знал своего брата, ему бы и в голову никогда не пришло, что идея уволить старика могла исходить от него. Юрбен, проработавший у Мюзелье тридцать лет, был свидетелем рождения Арсена, а когда ребёнок ещё в колыбели потерял отца, привязался к нему, как к сыну. На ферме помнили, как этот, обычно невозмутимый и молчаливый человек оживлялся и радовался вместе с ребёнком, находил нежные слова, чтобы утешить его в горе. Позднее он научил его запрягать лошадь, ухаживать за ней, держать косу, вести прямо борозду, сеять зерно и многое другое — забивать свиней, делать изгороди, прививать яблони. Надо сказать, Арсен всегда относился к нему с уважением, а если и проявлял иногда в разговоре своеобразную властную сухость, то она мало чем отличалась от той интонации, с которой он иногда обращался к членам семьи.

— Неужели ты можешь с ним так поступить? — возмутился Виктор.

— Нельзя же держать его вечно. А раз так, то чего ждать? Он ведь уже старый.

Арсен заметил это таким безразличным тоном, словно речь шла об изношенности какого-нибудь инструмента.

— Всё равно, я скорее ожидал, что ты станешь его защищать, — сказал Виктор. — Как вспомнишь, кем он был для нас. Человеком, который никогда не жалел ни времени своего, ни сил, который был у нас просто как член семьи. Боже мой, и что он тебе сделал? Что ты имеешь против него?

— Ничего я против него не имею. Напротив.

— Ну а тогда разве тебе не тяжела сама мысль, что мы больше не будем его видеть?

— Это вовсе не помешает нам видеться.

— Я просто не могу поверить. Из-за какой-то мелочной экономии. К тому же, если его хлеб и будет нам что-то стоить, он всё равно его отработает.

— Ты говоришь не по делу, — отрезал Арсен невозмутимым голосом. — Я о нём позаботился.

Виктор ждал, чтобы брат объяснил, что он имеет в виду. Но Арсен, у которого редко возникала потребность давать объяснения по поводу своих действий, молчал. Да и на протяжении всего разговора он был замкнут, и брат понял, что, продолжая расспросы, ничего не добьётся, а только напрасно будет портить себе нервы. Виктор направился домой, а Арсен медленно пошёл по дороге, гулко ступая в ночи своими башмаками.

Луиза мыла посуду. Эмилия вытирала её, а Белетта пырейной щёткой скоблила большой стол из белого дерева.

— Хорошая будет завтра погода, — сообщил, входя, Виктор. — Во всяком случае ночь довольно тёмная.

И добавил, повернувшись к Белетте:

— В такую вот ночь тварь Фарамина непременно выйдет прогуляться.

Белетта рассмеялась, но лицо её побледнело от охватившей душу тоски, а взгляд сразу стал каким-то отрешённым.

— Это для неё самое что ни на есть время, — поддержала сына Луиза Мюзелье. — В такую чёрную ночь, как эта, когда на дорогах тепло и приятно, тварь Фарамина не может удержаться, чтобы не выйти из леса. Ей нужно поскакать на воле.

Виктор не без удовольствия подумал о том, какую жестокую игру он только что затеял. Ещё накануне, после ужина, мать начала пугать служанку этой самой сказкой, чтобы наказать её, а может, и для того, чтобы разубедить её таким способом выходить на дорогу, чтобы встречаться с Арсеном, как она это делала каждый вечер. Склонившись над своей щёткой, Белетта опасливо смотрела на хозяйку из-под непокорной пряди, падавшей ей то на один глаз, то на другой.

— Я же знаю, что всё это неправда. Никакой твари Фарамины и не существует вовсе.

— Не существует? Ну так ты сходи да спроси у Клотера Герийо, существует она или нет. Он её видел, так что он тебе всё расскажет. Да и я тоже, может, припомню.

Стремясь убедить служанку, Луиза начала рассказывать историю Клотера и мало-помалу сама увлеклась своим рассказом.

— Сказать, чтобы это было вчера, так нет, я не скажу, ясное дело, это было не вчера, я говорю о том ещё времени, довоенном, сорок лет назад, и даже больше того. Вот, вспомнила, это было как раз тем летом, когда у Бувьона горело, вы знаете их дом, по левую руку, там, где две крыши соединялись под углом, немного в глубине. Хотя нет, Виктор, ты его не знал. Подумать только, Клотер-то тогда только-только женился. А его жена, бедняжка Леонтина, она была Турнер, из тех Турнеров, что в Ронсьере, по ремеслу-то они все плотники. Приличные люди, работящие. Дом, где все знали, как себя вести. И вот в один прекрасный день, как вы сейчас сказали бы, а было это в конце июня, случилось так, что Клотеру понадобилось идти туда по делу. Какое уж там дело, может, я тогда-то и знала, какое, а вот сейчас, столько времени прошло, что я уж даже и запамятовала. Если всё держать в голове, сами подумайте. Ну и вот, отправляется он, значит, туда, приезжает, делает свои дела, а вечером остаётся ужинать у своих тестя с тёщей. Вы же сами знаете, что это такое, когда люди встречаются, об одном надо поговорить, о другом, всегда найдётся, что сказать, а там уж и одиннадцать часов на дворе. А от Ронсьера досюда почитай километров пять или шесть будет. Это не так уж и далеко, особенно если как раньше, в то время, про которое я вам говорю, ходили на своих ногах и ног-то не жалели. Ну и вот, когда полночь пробило, собирается всё же мой Клотер в путь. Одним — до свидания, другим — до свидания. Ты главное, говорит ему тесть, не встреть тварь Фарамину. Он-то ему, сами понимаете, говорил смеху ради. Шутил он так. Ночь тогда была хорошая, летняя, но безлунная. Выходит, значит, мой Клотер из Ронсьера, проходит Два Дуба, и вдруг ему как в голову ударит, что идёт кто-то за ним. Шаг-то мягкий такой, словно босиком кто идёт или будто зверь какой лесной. Оборачивается он, даже и не думает ещё ни о чём, не тревожится, оборачивается и ничего не видит. На выходе из Ронсьера лес подступает к дороге с обеих сторон совсем вплотную. Даже когда луна светит, чернота там, как в могиле. Ладно, думает себе Клотер, собака там или кошка, кто бы ни был, не съест же она меня. А сам всё-таки шажочки-то побольше делает. И слышит, шум-то сзади вдруг начинает приближаться; то ли человек идёт, то ли зверь какой с десятью лапами, никак не меньше. А кругом лес-то всё не кончается. Он поторапливается, а тварь чуть не на пятки ему наступает. Прямо слышно, как дышит. Ха, ха, прямо в шею так вот делает. Ха, ха! Ха, ха! И чувствует он, как один раз, потом второй волосатая лапа ему по руке проводит и по лицу.