В. Галечьян - Четвертый Рим

• Название: Четвертый Рим
• Автор: В. Галечьян
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Увлекательный роман, события которого происходят в России начала XXI века, предостерегает от будущего, напоминающего последние дни римской империи, погрязшей в насилии, оргиях и мистериях. Герои повествования проходят через многие испытания, их соблазняют и пытают. Они вынуждены менять облик, скрываться, отстаивать свою жизнь и любовь с оружием в руках.

---

Луций сочувственно задержался у статуи римского оратора, без всякого сомнения, репетирующего контрверсию. И тут братья услышали за спиной негромкое покашливание. Обернувшись, они удивленно поприветствовали своего недавнего попутчика господина Цяня. Луций украдкой осмотрелся в поисках спутниц китайца, не решаясь поинтересоваться напрямую о сестрице Ли. Выручил юношу его беззаботный братец, бесцеремонно задавший вопрос о девочках.

— Нет девочка, — ответил Василию господин Цянь. — Девочка работать, а я приехать к регента. Он не принимать сегодня. А вы, я вижу, смотреть, коллега? — улыбнулся китаец Луцию. — Всегда учись есть очень хорошо!

Отбегавший в сторонку Василий выяснил, что в соседнем Александровском парке устроены аттракционы, и отпросившись у Луция бросился туда по пешеходному виадуку. Пока Луций раздумывал, не последовать ли примеру братца, терраса Руска подвела их с господином Цянем к китайской пагоде. Поставленная в тихом уголке парка, открытая во все стороны многочисленными окнами, дверями, беседками, награжденная, как и положено, именем собственным и осененная тремя знаменами пагода как будто сдвинула время. Расположившись напротив «Скрипучей беседки», недавние железнодорожные попутчики погрузились в двадцатидвухвековую глубь.

— Китайца первый историк Сыма Цянь две тысячи и еще сто лет назад писал: «Путь трех царств кончился и снова начался». Царство Ся правил «чжун» — прямодушие, — испытывая нехватку слов, китаец схватил прутик и, помогая себе, принялся рисовать на земле иероглиф. — Прямодушие — в дело, в любовь, всегда и во всем, тогда человек дикая, как дикая поле. Прямодушие править, человек — дикарь. Прямодушие — вред царства Ся. Нет закон, нет культура, империя умирать. Царство Инь не делала вред, ошибка Ся, — тут китаец крепче сжал прутик, — там правила «цзин» — почитать. Почитать власть, закон, правитель — как почитать родитель. Получилось, что если слишком много воздавать властям — выходит служить дьявола. Власть, которой служат все как отцу родная, ведет дьявол шина. Русский нет слова «дьявол»? — спросил китаец.

— Дьявол, черт, сатана, демон… — стал перечислять Луций.

— Демон, — закивал радостно господин Цянь. — Демоншина. Культ власти несет демоншина! Поклонение — вред царства Ся. Поклонение власть — империя умирать! Третий царство нет вред, ошибка Ся — прямодушие; нет вред, ошибка Инь — поклонение. Царство Чжоу — «вэнь» — культура. Иероглиф, — вновь принялся рисовать китаец, — значит узор на человеческая натура, что нарисовать на дикарь или еще значит знак письма, то, что писать на чистый лист для других…

— Литература, — догадался Луций, и господин Цянь порадовался взаимопониманию.

— Все вместе: рисовать, писать… получилось культура. В царстве Чжоу «вэнь» — культура убить «чжун» — прямодушие. Человека нет искренность, ненастоящая. Культура — вред царства Чжоу. Фальшивая человека — смерть империя!

Вот так путь трех царств оказался подобен «сюньхуань» — круговороту: он кончился и снова начался.

— Еще до рождения Сыма Цяня в Риме жил грек Полибий, — взял инициативу Луций. — Так этот Полибий различал три формы государственного устройства: царство, аристократию и демократию. Он утверждал, что, когда царское управление переходит в соответствующую ему извращенную форму — монархию, тогда в свою очередь на развалинах этой последней вырастает аристократия. Когда затем и аристократия выродится по закону в олигархию и разгневанный народ выместит обиды, нанесенные правителями, тогда нарождается демократия. Необузданность народной массы и пренебрежение ее к законам порождают с течением времени господство силы. Толпа, привыкшая кормиться чужим, выбирает себе вождя и, собравшись вокруг него, совершает убийства, изгнания, передел земли, пока не одичает совершенно и снова не обретет себе властителя и самодержца. Таков круговорот государственного общежития, таков порядок природы, согласно которому формы правления меняются, переходят друг в друга и снова возвращаются.

— Всякий правление идет упадок два пути: порча, вред проникать снаружи или исходить изнутри, — заключил господин Цянь, занося золотым карандашиком изречения Полибия в книжечку из крокодиловой кожи.

Дослушав юношу, он аккуратно спрятал книжечку и карандашик в нагрудный карман френча и заговорил.

— Гармония из «чжун» — прямодушие, «цзин» — почитание, «вэнь» — культура — правильный путь управления Поднебесная, неизменность порядок вещей. Управлять государством следует, почитая пять прекрасных и искореняя четыре отвратительных.

«Не иначе он спятил и теперь возомнил себя Конфуцием», — подумал Луций и тупо ткнулся взглядом в ступеньки «Скрипучей беседки», уходящие в воду пруда. — «Искупаться бы», — помечтал он.

Господин Цянь принял до несуразности серьезный вид и продолжал наставлять, но юноша уже был не в состоянии слушать его.

«Теперь мне понятны истоки „культурной революции“ в Китае, — прозрел Луций. — Если тебя постоянно пичкают конфуцианскими штучками трехтысячелетней давности, то невольно взвоешь, откроешь огонь по штабам и пойдешь громить авторитеты». Но тут вдруг юношу всерьез заинтересовало происходящее в Китае пятьдесят лет назад и он засыпал вопросами господина Цяня.

— Великая пролетарская культурная революция был политический кампания. «Вэнь» — культура тысяча девятьсот сорок девятый год решили менять на новый социалистический «вэнь» — культура. Ошибка история. Был пора «чжэн» — прямодушие. Подъем тысяча девятьсот девяностый год площадь Тяньомынь — «цзин» — почитание. Сейчас и еще долго процветание. Скоро «вэнь» — культура. Россия нет «цзин» — почитание, потому — разруха, крах.

— Как же премудрый Великий кормчий мог совершить историческую ошибку в шестидесятые годы? — чувствуя, что китаец уходит от его вопросов, Луций решил зацепить его.

— Подвел «цзюньцзы», новый малообразованный — хотел забрать власть народный герой Мао. «Цзюньцзы» не смог пойти на «чжун» — прямодушие, раскрыть планы свержения сына народа, обманул Мао и китайца, — с этими словами господин Цянь зачем-то достал из кармана платиновые часы с бриллиантами и стал внимательно рассматривать циферблат.

Как раз вовремя подоспел наигравшийся Василий, и господин Цянь и Луций расстались ко всеобщему удовольствию.

7. ЕКАТЕРИНИНСКИЙ ДВОРЕЦ

В то время как Луций беседовал с господином Цянем, регент принимал Пузанского в своем кабинете, обставленном мебелью эпохи Людовика XIV. Вероятно, он не представлял масштабов изменений, произошедших в Пузанском с времен горбачево-ельциновской демократии, выбирая место встречи, и теперь находился в определенном недоумении. Давний приятель, мгновенно поняв затруднения регента, к большому облегчению того отказался садиться. В результате они разгуливали по навощенному наборному паркету, и Пузанский со всей имеющейся у него ловкостью лавировал между банкеточками, бюро и столиками на резных ножках.

— Я не разделяю добродетель и справедливость, — решительно заявлял регент, вышагивая длинными поджарыми ногами. — Ибо справедливость и есть добро. Как бы твой поступок ни нарушал соразмерности, он не принесет добра. Понятно, что не может принести добра зло, но и не справедливое, незаслуженное добро в виде благодеяния или подачки развращает и ведет зачастую к худшему злу.

— И в чем, по-твоему, состоит справедливость? — заинтересовался Пузанский.

— Заниматься своим делом и не вмешиваться в чужие — это и есть справедливость. При демократии, к сожалению, она невозможна. Демократия тем и удивительна, что каждому позволяет испытать себя в любом деле, и с тем большим успехом, чем меньше способности и пригодности к нему. Когда необязательно соблюдать законы и подчиняться вышестоящему, невозможно добиться от людей исполнения долга перед другими и, наоборот, преступнику нет надобности скрываться и даже просто стыдиться своих дел. Или ты не видел, как при таком государственном строе уличенные в неблаговидных поступках, более того, в преступлениях люди, тем не менее, продолжают вращаться в обществе, словно никому до них нет дела, а рэкетиры разгуливают прямо как полубоги под восхищенный шепот обывателей.

— Мне показалось, или так и есть на самом деле, что жители разделены по зонам?

Регент невольно поморщился от формулировки вопроса, но не выказал раздражения.

— Если я правильно тебя понял, ты имеешь в виду, что разные сословия живут у нас в разных местах? — переспросил он и обстоятельно ответил: — Действительно в соответствии с человеческой природой и наклонностями жители города разделились как бы на шесть категорий. Причем две из них совсем небольшие: это люди интеллектуальные, обладающие знаниями и желанием управлять городом, и особенно чувствительные артистические натуры людей искусства. Первые предпочитают загородные виллы и коттеджи в парковой зоне, богему мы расселили вокруг административного центра на Фонтанке и Васильевском острове. Их как бы окружают кольцом люди мужественные из сил самообороны, национальной гвардии и общественного порядка с зоной расселения в районах бывших казарм царских Измайловского, Семеновского и других полков. Правый берег полностью перестроен предпринимателями под жилье по их вкусу, а городские окраины заняты клерками, рабочими и обслугой. За парковой зоной город опоясывают фермерские хозяйства. Правда, многие не хотят жить в городе и перебираются в пригороды.