Альберт Эспиноса - Все то, чем могли бы стать ты и я, если бы мы не были ты и я

• Название: Все то, чем могли бы стать ты и я, если бы мы не были ты и я
• Автор: Альберт Эспиноса
• Издательство: Книжный клуб "Клуб семейного досуга"
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: ISBN 978-5-88353-526-9

Альберт Эспиноса (р. 1973) — новое яркое имя в современной испанской литературе. Читатели и критики называют его художественную прозу высокоинтеллектуальной и захватывающей одновременно. Его сравнивают с Фернандо Мариасом и Артуро Пересом-Реверте. О его произведениях говорят, что в них под тонкой кожурой повседневности бушуют страсти, достойные эпосов, и теснятся необычные сочетания символов. Его литературный дебют — книга «Желтый мир» (2008) — выдержала 25 изданий и вдохновила С. Спилберга на создание фильма. Повесть «Все то, чем могли бы стать ты и я, если бы мы не были ты и я» покорила Европу и переведена на пять языков. На русском языке публикуется впервые.

РАСКРЫТЬ ТВОИ САМУЮ СОКРОВЕННУЮ ТАЙНУ?

ПОЧУВСТВОВАТЬ, ЧТО У ТЕБЯ, НА ДУШЕ?

КЕМ, НА САМОМ ДЕЛЕ МЫ ЯВЛЯЕМСЯ ДРУГ ДЛЯ ДРУГА?

ТЫ ХОЧЕШЬ БЫТЬ ХОЗЯИНОМ СОБСТВЕННОЙ ЖИЗНИ?

Героя этой повести зовут Маркос. Незримая связь с матерью является для него самой таинственной и самой крепкой в мире. Но мама, обожаемая и талантливая, умирает, и это оказывается для Маркоса страшнее конца света. При этом осиротевший Маркос трезво и скептически смотрит на чужое пристрастие к иллюзиям, с грустью замечая, как много людей вокруг прячутся от реальной жизни в мире призрачных снов. Сам же он так боится призрачных снов, что готов совсем не спать, даже испытать на себе новый препарат, лишающий человека сна, чтобы он «обрел больше времени для полноценной жизни». Но как на это отреагирует разум, который не может жить без сна? И в чем для него полноценность жизни?

---

Мой шеф, шестидесятилетний бельгиец, бывший олимпийский чемпион по стрельбе из лука. Я всего один раз видел, как он стреляет. Когда он взялся за лук, на его лице появилось выражение абсолютного счастья. Меня восхищают лица, дышащие страстью.

Моя мать полагала, что мир стал бы лучше, если бы наше сексуальное Я потеснило наше Я «в домашних тапочках». Когда мне было пятнадцать лет, она объяснила, что во мне уживаются две личности: мое сексуальное Я и мое обыденное Я.

— Возможно, ты еще не осознаешь свое сексуальное Я, Маркос, — сказала она, пока мы сидели в партере перед генеральной репетицией в Эссене. — Но вскоре ты его почувствуешь. Оно появляется в определенные моменты жизни: когда ты хочешь кого-то, когда занимаешься сексом или просто в самые невероятные моменты.

Твое сексуальное Я — самое важное в жизни, оно активизируется, когда ты попадаешь в незнакомое место. Ты замечаешь, как оно идет по следу, ищет желаемое, влюбляется, прельщается, наполняется страстью.

Возможно, ты еще не почувствовал этого, но очень скоро, знакомясь с людьми, ты всегда будешь спрашивать себя: какое место они займут в твоей жизни.

Едва войдя в самолет, ты сразу же поймешь, к кому тебя тянет, кто способен в тебя влюбиться или почувствовать твою любовь, с кем ты не прочь заняться сексом.

Это врожденное качество, и ты должен усвоить: в твоих желаниях и чувствах нет ничего плохого. Это проявление твоего сексуального Я. Твое обыденное, здравомыслящее Я стремится утихомирить сексуальное Я, сделать его приличным и пристойным в глазах других людей.

Но как нам узнать тех, кто нас окружает, Маркос, если мы не понимаем, каковы они на самом деле, не знаем их сексуальных желаний, не знаем, что их возбуждает, как проявляется их самая неистовая страсть?.. Как могло случиться, что мы не знаем всего этого? Насколько мы были бы счастливее, если бы нашей жизнью управляло наше сексуальное Я и наше лицо отражало радость страсти.

Генеральная репетиция в Эссене началась, и с этого момента моя мать забыла обо мне.

Я помню каждое ее слово. Я никогда не осмеливался применить ее советы на практике, но я понимаю, что она говорила не об оргиях и не о бездумном следовании своим желаниям.

Она говорила, что счастье, которое мы испытываем в спальне, должно распространяться и на время работы, и на мрачный зимний день, когда мы идем по улице или ждем автобуса.

Вероятно, когда мой шеф брал в руки лук, проявлялось его сексуальное Я. Звук, который он при этом издавал, напоминал дыхание страсти. При этом он светился от счастья, таким я никогда его не видел. В тот день я подумал, что моя мать была права, и начал понимать ее немного лучше.

— Я сделаю все, что в моих силах, — ответил я шефу, пока мы входили в помещение.

Возможно, это я должен был сказать в ответ на наставления моей матери в Эссене.

Но тогда я промолчал. Многие наши разговоры так и остались незаконченными. Она не стремилась к завершению споров, бесед, танцевальных спектаклей.

Она говорила, что точки в конце облегчают людям жизнь. А многоточия и паузы помогают мыслить.

Как я по ней тосковал! Боль потери была невыносимой. Мне хотелось плакать, но я не мог. Из глаза выкатилась всего одна слеза. Но заплакать у меня не получилось. Плач — это хотя бы две-три слезы. Одна говорит о страдании.

Мы спустились в подвал. Было логично поместить туда пришельца. Те, кто встретился нам по пути, смотрели на меня с надеждой. Все они знали о моем даре, о том, на что я способен.

Мой дар… его трудно описать. Еще труднее рассказать о том, как я научился его использовать. Как начал здесь работать, тоже объяснить непросто.

Но мне хочется об этом рассказать. Есть вещи, какие-то мелкие подробности, которые неотделимы от тебя, делают тебя таким, какой ты есть. И дар — мое отличительное свойство.

Хотя использую его я очень редко. Я не люблю использовать его в обычной жизни, как правило, я его отключаю. Он придает мне уверенность в себе. Если бы я включил его, когда увидел девушку у Испанского театра, возможно, я не испытывал бы к ней тех чувств, которые испытывал.

То, что я испытал, было очень простым, очень настоящим. Влюбиться в ожидание. Я вернулся к мыслям о девушке — она, вероятно, все еще в театре, испытывает наслаждение, улыбается, получает удовольствие от пьесы о коммивояжере.

Как можно тосковать по незнакомой девушке? Человек — непостижимое, загадочное существо.

В первый раз я ощутил свой дар тоже в театре. Мне было семнадцать. Говорят, что дарования обычно проявляются в этом возрасте. В тот день в артистической уборной я познакомился с новой балериной. Моя мать хотела с ее помощью выработать новый стиль в хореографии.

Я столкнулся с ней в одной из просторных кельнских костюмерных и вдруг, едва посмотрев на нее, увидел неожиданно для самого себя всю ее жизнь.

Ее сны, ее желания, ее ложь. Все пережитые ею чувства и страдания предстали передо мной, словно в инфракрасных лучах.

Я ощутил ее боль из-за смерти маленького брата. Такую глубокую, что я догадался: в ее основе лежит чувство вины, которое она испытывает, потому что оставила его дома одного. Еще я ощутил печаль, наполнявшую ее всякий раз, когда она занималась сексом с незнакомым мужчиной. Ей это было противно, ее изнасиловали в пятнадцать лет, и секс никогда не доставлял ей удовольствия, но она считала, что должна это делать, хотя не получала от него радости.

Подобно этим двум глубоким чувствам, передо мной предстала целая дюжина других. Получалось, что я, сам того не желая, копаюсь в ее прошлом. Мое лицо наполнилось ее эмоциями, и мне пришлось уйти, удалиться от нее. Я не понимал, что со мной происходит, я увидел ее жизнь — как ее слабые стороны, так и то, что давало ей основание собой гордиться и чувствовать себя уверенно.

Мне открылась также ее ненависть к моей матери. Такая жгучая и неукротимая, что я подумал: эта девушка способна ее убить.

Но матери я ничего не сказал, потому что не знал, правда ли это.

Спустя два месяца эта балерина вонзила ножницы ей в сердце. Рана была неопасной, но всего два сантиметра влево — и моя мать была бы мертва.

В реанимации я рассказал ей, что ощутил при встрече с напавшей на нее девушкой. Она посмотрела на меня и, немного помолчав, сказала:

— У тебя дар, Маркос. Научись его использовать и никогда не позволяй ему использовать себя.

Мы больше никогда не говорили о моем даре. Вскоре она поправилась. Ее никогда не волновало состояние ее сердца, она глубоко презирала этот переоцененный, на ее взгляд, орган. Вероятно, самыми важными ее эмоциями управлял пищевод.

— Хочешь встретиться с пришельцем наедине? — спросил шеф.

Я кивнул.

— Сколько времени вы его здесь держите? — спросил я прежде, чем войти.

— Три месяца.

— Вы держите его в заточении три месяца? — возмутился я.

— Мы испробовали на нем все известные нам методы, но так и не смогли понять, пришелец он или нет. Посмотрим, что скажет твой дар.

Если они решили обратиться ко мне, значит, они уже исчерпали все свои возможности. Наверняка в эту дверь до меня входили многие: военные, психологи, врачи и даже привилегированные палачи. Должно быть, все они потерпели фиаско, так как в высших сферах мой дар не пользовался популярностью.

— Откуда о нем узнала пресса?

После каждого моего вопроса шеф все больше нервничал. Мне кажется, ему не нравилось выслушивать вопросы, а уж тем более на них отвечать.

— Вероятно, утечка, — пробормотал он равнодушно.

— Что ж, судя по тому, что показывали по телевизору, через несколько часов журналисты захотят его увидеть.

— Поэтому ты и здесь, — изрек он, желая, чтобы я поскорее вошел к пришельцу.

— Вам придется выключить все камеры, чтобы не было помех.

Выражение его лица резко изменилось, он не хотел терять связь с помещением, где находился пришелец.

— Может быть, на этот раз попробуешь применить свой дар при включенных камерах?

— При камерах дар не действует, — напомнил я. — Электромагнитные помехи мешают мне отличить правду от лжи, воображаемое от реального.

Мой шеф потер себе лицо. Он был крайне раздосадован. Я представил себе, как трудно ему будет передать мою просьбу начальству. Им не захочется в решающий момент остаться в стороне.

— Ладно, мы все выключим, — согласился он. — Делай то, что считаешь нужным для получения информации.

Он ушел, оставив меня одного перед дверью.

8 ДЕВУШКА ИЗ ПОРТУГАЛИИ И БУЛОЧНИК, ЛЮБИТЕЛЬ ЛОШАДЕЙ

Прежде чем повернуть ручку и войти, я позволил дару войти в меня. В этом нет ничего неприятного, просто испытываешь смесь удивления и удовольствия.

Я не слишком много рассказывал вам о своем даре, но когда я позволяю ему войти в меня, я чувствую себя очень сильным. Дар позволяет мне предвидеть… Нет, это слово мне не нравится… Скажем так, сначала он «показывает» мне самое страшное и самое приятное воспоминание того человека, которому я пристально смотрю в глаза.