Андрей Кравцов - Русская Австралия

• Название: Русская Австралия
• Автор: Андрей Кравцов
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-4663-4

Российская диаспора в Австралии всегда стояла особняком по отношению к другим эмигрантским поселениям — в силу географического положения континента. Но именно здесь наиболее полно сохранилась русская культура.

Как смогли русские эмигранты, несмотря на существовавший статус «Австралия только для англосаксов» и политику ассимиляции, пронести свой язык и культуру, остаться русскими по духу и не раствориться в австралийской среде?

И при этом теперь, когда мультикультурализм является основной идеей австралийского общества, они продолжают жить как неотъемлемая часть местного общества.

---

15 сентября 1814 г., проведя три недели в стране, которая, по предсказанию Унковского, «со временем сделается одним из богатейших селений англичан», «Суворов» покинул Сидней. Празднично одетые зрители провожали русский корабль.

В конце сентября в открытом океане команда корабля обнаружила птиц — верный признак близкой земли. Но на картах никакой земли в этом районе не значилось. Вскоре увидели сушу. С большими трудностями были обследованы коралловые острова, представлявшие величайшую опасность для мореплавателей. Была составлена их карта. Так были открыты острова Суворова.

В июле 1819 г. русское правительство отправило сразу две научные экспедиции для исследования приполярных областей Северного и Южного полушарий. На север были посланы шлюпы «Открытие» и «Благонамеренный» под командованием капитан-лейтенантов М. Н. Васильева и Г. С. Шишмарева. На юг, к неведомой Антарктиде, отправились шлюпы «Восток» и «Мирный» под командованием капитана 2-го ранга Ф. Ф. Беллинсгаузена и лейтенанта М. П. Лазарева. Обе экспедиции посетили Австралию в 1820 г., и материалы их участников по праву можно назвать самыми богатыми из всех русских экспедиций, заходивших в Австралию. Прежде чем прибыть в Австралию, корабли спустились в южные полярные широты. После открытия островов Траверсе на юге Атлантики они трижды подошли к побережью Антарктиды. Первыми в Порт-Джексон пришли суда северной экспедиции: «Благонамеренный» — 28 (16) февраля, а «Открытие» — 2 марта (19 февраля) 1820 г. Они стояли сначала в гавани Сиднея у самого дома капитана Пайпера. Одна из первых просьб капитанов к губернатору Лаклану Макуори (1810–1821) состояла в выделении места на берегу для обсерватории и мастерских. Выбор пал на мыс Киррибилли напротив города на северном берегу залива, которому и суждено было стать мысом Русских. День 3 марта (20 февраля) 1820 г., когда шлюпы перешли на середину фарватера, ближе к северному берегу, и моряки занялись устройством обсерватории и мастерских на мысу, можно считать началом его недолгой, но богатой русской истории. Здесь же, в заливе, недалеко от мыса Русских, лекарь с «Благонамеренного» Григорий Заозерский сделал одну из самых ранних палеонтологических находок в Австралии — обнаружил огромные ребровые кости доисторического животного, вымытые водой из прибрежного песчаника. 26 марта русские корабли покинули гостеприимный Порт-Джексон. А вскоре сюда прибыли потрепанные штормами шлюпы антарктической экспедиции — «Восток» 11 апреля (30 марта) и «Мирный» 19 (7) апреля 1820 г. И снова на северном берегу зазвучала русская речь.

Заметный след в австралийской истории оставила Крымская война, когда Австралия оказалась буквально охвачена вихрем русских топонимов — географических названий. В Австралии в это время осваивались новые территории, открывались золотые прииски, прокладывались новые улицы в городах. В 1867 г. английский путешественник Чарльз Дильк обнаружил, что, зная главные события Крымской войны, можно проследить, в какой последовательности шло заселение, например, штата Виктория. «Сент-Арно — это городок, лежащий между Балларатом и Каслмейном, а Альма расположена около него, в то время как холм Балаклава находится около Балларата, где также есть Рэглан и Севастополь. Инкерман находится недалеко от Каслмейна… а прииск Малахов, открытый, несомненно, к концу войны, лежит к северу, в Уимере». Одна из ранних русских публикаций на эту тему появилась в сиднейской русской газете «Единение» в 1969 г. Ее автор отмечает, что городки Альма и Балаклава существуют в Южной Австралии, Севастополь — в Новом Южном Уэльсе, озеро Альма в Южной Австралии. Богат на русские названия, связанные с Крымской войной, и Квинсленд — имя Альма здесь носят не менее восьми городков, гор, рек. Встречаются и Инкерман, Балаклава, хребет Малахов. Также крымские названия изобилуют и среди улиц Мельбурна, Сиднея и многих других городов. Конечно, появлялись все эти названия как символы кровопролитных английских побед, но сейчас воспринимаются русскими не только без горечи, а, пожалуй, даже и с гордостью. Ведь для нас, например, Севастополь всегда будет символом героизма русских солдат и офицеров, и не их вина была в том, что русская армия не смогла одержать победу в той войне. Хотя очень немногие австралийцы принимали участие в Крымской войне, Англия щедро наделила австралийские колонии трофейными русскими пушками, которые ныне украшают австралийские парки и скверы.

Как уже отмечалось, визиты русских кораблей в Сидней в первые десятилетия XIX в. были большим событием в жизни молодой австралийской колонии, и прием, оказанный русским морякам, выходил далеко за рамки официальной любезности. Исключительное гостеприимство австралийцев по отношению к русским было вызвано рядом причин — союзничеством на международной арене, соседством по Тихому океану, провинциализмом и изолированностью самих австралийцев, а также экзотическими чертами в образе русских и их страны. Апогей взаимных симпатий пришелся на время визитов 1814 и 1820 гг., когда губернатором Нового Южного Уэльса был Лаклан Макуори, сыгравший важную роль во всплеске австралийской «русофилии» в этот период. За всю историю русско-австралийских контактов никто из австралийцев не заслужил такого восторженного отношения к себе со стороны русских. И именно этот губернатор еще в 1817 г. предложил переименовать континент в Австралию, однако официально название было принято Британским адмиралтейством лишь в 1824 г. До этого континент не имел постоянного названия.

Лаклан Макуори (Lachlan Macquarie) (1762–1824), британский офицер и пятый губернатор колонии Новый Южный Уэльс в 1810–1821 гг.

О стремлении принять русских наилучшим образом свидетельствует дневник губернатора Макуори. Так, на протяжении марта 1820 г. во время захода в Порт-Джексон русских кораблей он делает записи об этом в своем дневнике 12 раз. Столь же часто писал он о них и в дальнейшем. Из дневника Макуори и других документов видно, как важна была для него оценка его приема русскими. Несколько раз он упоминает их реакцию — «чрезвычайно довольны», «в полном восторге», «в высшей степени благодарны и довольны», а также описывает прием, оказанный ему во время визита на русские корабли: «Я был принят с подчеркнутым вниманием и уважением… нас принимали в высшей степени доброжелательно и любезно». Почему же Макуори оказывал такое внимание русским морякам? Очевидно, это особое отношение было связано с его предшествующими контактами с Россией и русскими. В 1807 г., будучи офицером английской армии, он совершил поездку из Индии в Англию через Россию. Он ступил на территорию Российской империи в Баку, а затем в «ужасной кибитке», запряженной тройкой лошадей, через Астрахань, Царицын, Новохоперск, Тамбов, Рязань, Коломну и Москву пересек всю страну, добравшись два месяца спустя до Санкт-Петербурга. Путешествие Макуори через Россию было случайностью — ему пришлось выбрать этот маршрут лишь потому, что путь через Турцию оказался невозможным. Он спешил в Англию к своей невесте Элизабет Кэмпбелл, и неудивительно, что его сознание было поглощено только одним — преодолением пространства, а не стремлением познать Россию и русских. Но тем не менее его неопубликованный дневник, который он вел на протяжении всего путешествия, дает прекрасный портрет и того и другого.

Русские страницы этого дневника представляют собой отнюдь не традиционные путевые впечатления, а создают скорее ощущение фантасмагорического кафкианского сна, растянувшегося почти на два с половиной месяца. Россия предстала перед ним как мир противоречивый и алогичный. Все его попытки подойти к русской реальности с мерками западного человека — человека действия и разума — потерпели полный провал, будь то в захолустном Баку или в столичном Петербурге, перед лицом сельского станционного смотрителя или на приеме у генерал-губернатора. Там, где он ожидал найти помощь или хотя бы цивилизованное поведение, он их не находил, а там, где он на них не рассчитывал, неожиданно сталкивался с искренним дружелюбием и гостеприимством. Несколько раз в пути он задерживался властями. Например, в Коломне, где Макуори продержали шесть дней, он был арестован как шпион. Выбравшись наконец из Коломны и получив еще одно карантинное свидетельство от московского губернатора, Макуори вновь был задержан у самого въезда в Москву, в Люберцах, — на этот раз «невежественным станционным смотрителем», который решил снова отправить его документы в Москву на проверку. Но и после этого Макуори был задержан еще раз стражей у ворот Москвы. По иронии судьбы его спутники, которые покинули Астрахань позже, приехали в Москву раньше его, так как они миновали все опасные места ночью, когда стражники крепко спали. Таким образом, Макуори на собственном опыте убедился в правоте странной русской поговорки «Поспешай медленно». Символическим кажется, что, как пишут русские моряки, лишь одно трудное русское слово «подорожная» в памяти Макуори осталось «неизгладимым… потому что на всякой станции ее у него спрашивали». Будучи сдержанным и хладнокровным человеком, он тем не менее, описывая свой русский опыт, раз за разом повторяет: «жестокое», «совершенно несправедливое», «бесчестное заключение», «глубокое разочарование», «унизительная задержка», «чрезвычайно подавлен и ошеломлен» и, наконец, крик души: «мое терпение почти исчерпано», «я никогда не проводил время так неприятно», «мне осточертела русская полиция». После бескрайней, дикой и часто непостижимой России в Петербурге он внезапно вновь вернулся в знакомый европейский мир — международные интриги, вежливые манеры, блестящие приемы, и над всем этим — как фантастическая декорация — величественный Петербург с пышными царскими дворцами, с широкими элегантными мостами, красивыми садами и героическими статуями. «Самый великолепный и изысканный, самый блестящий и планомерно построенный город в мире», — отзывается он о Петербурге. Итак, вместо ожидаемой в прямой зависимости — радушный прием русских в Австралии в ответ на «приятное» путешествие по России — модель поведения Макуори оказывается гораздо сложнее. Возможно, что те русские, которых он так гостеприимно принимал в Австралии, были для него посланцами европейского лица России, повернутого к Западу, в то время как детали самого путешествия, столь живо описанные им в дневнике, — плохие дороги, задержки и аресты, грубость бюрократов и полиции, пьяные солдаты — подернулись романтической дымкой и почти изгладились из памяти. Слова Макуори о его посещении России: «везде был принят хорошо», сказанные им капитану корабля «Открытие» Васильеву в 1820 г., несомненно относятся к этому европейскому образу России. Впрочем, иностранцы всегда отличались способностью сохранять в памяти только приятные воспоминания о нашей стране.