Татьяна Вильданова - Парадокс параллельных прямых. Книга первая

• Название: Парадокс параллельных прямых. Книга первая
• Автор: Татьяна Вильданова
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

1943 год. На улице Париже погибает человек.

В том же году в Париже Этьена помогает бежать из-под ареста актеру Жану Доре и укрывает его, раненого в своем доме.

Её друзья врач Гаспар Готье, его жена Мадлена и брат Симон его лечат, а когда положение становится безнадежным, Этьена приводит ещё одного врача.

В бреду Жан Доре слышит, что Этьена грозит разоблачением врачу, который почему-то называет её «курсантом».

Доре выздоравливает. От скуки он пытается поухаживать за Этьеной. Также он выясняет, что его новые друзья связаны с Сопротивлением.

Гаспара арестовывает полиция. Чтобы спасти его, Этьена, Жерар, Симон и Доре нападают на конвой. Нападение проходит удачно. Теперь все должны исчезнуть из города. Братья Гаспар и Симон уезжают сразу. Остальные – через несколько дней.

В день перед отъездом Доре и Этьена в ловушку, из которой Этьена телепортирует себя и Доре на другой конец города.

После телепортации Доре уводит её в катакомбы. Этьена вынуждена признаться ему, что она обладает некоторыми экстрасенсорными способностями. Но она умалчивает о том, что после телепортации её здоровье находится в критическом состоянии. Вскоре она теряет сознание. Доре приносит её к своему другу Рене.

Рене помогает связаться с Жераром. Больную Этьену отправляют в деревню. Доре – к партизанам. Уезжая, он понимает, что любит эту загадочную женщину.

---

Оказавшись снаружи, мужчина вскинул голову и резким движением запахнул плащ. Патрульный что-то крикнул, на что мужчина только яростно сверкнул глазами и стал застегивать пуговицы. Солдат повторил окрик, после чего второй конвойный, только что выдавленный дверью, жестко ткнул блондина автоматом в спину.

Словно теряя равновесие, мужчина качнулся вперед, раскинул руки, сгреб обоих солдат и зашвырнул их внутрь закрывающейся двери.

Дверь провернулась, заскрипела и встала.

Мужчина легко, словно играючи, перемахнул через перила, приземлился на тротуар и метнулся к узкому провалу лестницы, темневшему в конце длинного многоподъездного дома.

Сзади сухо щелкнул пистолетный выстрел.

Мужчина вскинулся, по инерции прошел ещё несколько шагов, подогнул колени и медленно лег на мокрый асфальт.

Часть первая

Глава 1

1

На белесом, выжаренном солнцем склоне шел бой.

Сражались двое. Один высокий и светловолосый. Судя по лицу и костюму, возможно, француз. Второй, пониже и посмуглее, в черном камзоле с широким гофрированным воротником, больше походил на испанца. Хотя с таким же успехом он мог оказаться провансальцем, ломбардцем или аквитанцем. Впрочем, нет, всё-таки испанцем, если судить по тяжелому четырехгранному эспадрону, которым он отбивался от наседавшего на него француза.

В настоящий момент француз уверенно загонял его на узкий пятачок между грудой камней и обрывом.

На половине дороге испанец вывернулся, отбил очередной выпад и отбросил француза к отвесной скале, ограничивающей площадку справа. Несколькими точными движениями он сначала заставил его прижаться к скале боком, а затем и вовсе развернуться спиной к обрыву.

Понимая, что влип, француз попытался прорваться обратно. Но размер пространства, на котором они сражались, не оставлял ему никакой возможности для маневров.

Некоторое время они топтались на месте, яростно взбивая клинками воздух. Потом испанец дрогнул.

Француз рванулся вперед. Испанец выманил его почти в центр площадки, откуда, орудуя эспадроном, как дубиной, отшвырнул обратно к обрыву.

Почувствовав за спиной пустоту, француз закачался, упал на одно колено и вцепился свободной рукой в траву.

Теперь рванулся вперед испанец, собираясь последним, завершающим ударом смести противника в пропасть.

Француз успел отклониться и выставить перед собой шпагу.

Клинок прошил испанца насквозь. Мужчина согнулся, выронил эспадрон и обеими руками схватился за основание клинка. Ещё не успев сообразить, что произошло, француз машинально потянул оружие на себя. Испанец качнулся следом, разжал руки, соскользнул со шпаги, сделал ещё несколько шагов, споткнулся и исчез за обрывом.

Еще не успев сообразить, что произошло, француз качнулся следом, но задел коленом за камень и плашмя растянулся по площадке.

В лицо пахнуло ветром. А там… внизу… где-то далеко внизу… так бесконечно далеко, что мозг отказывался воспринимать увиденное, были скалы, до нестерпимого блеска отлизанные ветром.

– Арман!

Всё ещё глядя вниз, он медленно оттянул своё тело назад. Потом пополз. А когда пятки уткнулись в стену, то встал на колени и ошалело потряс головой.

– Арман!!

От застрявшей между камней кареты к нему спешила очаровательная женщина, жгучая брюнетка с пышной гривой растрепанных кудрей.

– Анна!

Мужчина вскочил и протянул руки.

– Стоп! Снято!

Мужчина опустил руки.

– Как?

– Нормально.

– Ещё дубль?

– Солнце ушло.

– Хорошо, – сняв шляпу, режиссер промокнул голову носовым платком, – на сегодня хватит.

Взмокший от пота оператор медленно отлип от глазка камеры и бесконечно усталым жестом вытер лицо.

Глядя на него, помощник оператора торопливо сложил полотняный зонт, прикрывающий киноаппарат от солнца, а помощник режиссера также поспешно захлопнул один блокнот и тут же раскрыл другой.

– Завтра снимаем… – уже потеряв интерес к съёмкам, режиссер медленно направился к фургону, на ходу диктуя распоряжения помрежу, – …и гоните отсюда всех…

Начало и конец фразы утонули в пронзительном скрипе лебедки, поднимающей из-за обрыва люльку с испанцем.

Закончив писать, помреж захлопнул блокнот, заложил за ухо огрызок карандаша и метнулся к кучке мужчин, праздно ожидающих окончания съемок.

– Всё! Съемки окончены!..

Рабочие торопливо побросали папиросы. Оператор кивнул и опять уткнулся в камеру.

– Быстрее!

Теперь заметались все. Кто тащил застрявшую между камней карету, кто широкую деревянную платформу, укрепленную под обрывом. Несколько человек сматывали провода. Ещё двое катили бобину с толстым полосатым кабелем.

Рабочие с грохотом обрушили платформу на камни и тут же накинулись на лебедку.

Замелькали костюмерши. Одна забрала у француза шпагу, другая – шляпу. Откуда-то опять вывернулся помреж.

– Быстрее! Грузите аппаратуру в третий фургон. Доре!

Не останавливаясь, помреж крепко хлопнул ладонью по спине француза.

– Ты свободен. Сдашь своё барахло и можешь убираться. Деньги получишь в конторе. Оставь свой адрес на случай пересъёмки… Какого черта!

Размахивая на бегу руками, мужчина ринулся вниз по склону, туда, где несколько человек пытались закатить карету в грузовой фургон.

Неподалеку, в высушенной беспощадным летним солнцем долине приткнулись кургузые жилые фургончики, внутри и вокруг которых разместился временный актерский лагерь. Около восьмисот квадратных метров пыльной травы, ставших на какой-то срок единственным прибежищем всего состава съемочной группы.

Несколько составленных буквой «П» фургонов образовали тесный, открытый в сторону долины, дворик, на котором разместились крохотные, чисто символические закутки раздевалок.

В фургонах слева приютились женщины. В правом и центральном мужчины. Все, кроме режиссера, для которого установили отдельную полотняную палатку с личной койкой, столиком и шезлонгом.

Всё свободное от раздевалок пространство двора заняли столы. Самые разнообразные столы, начиная с аккуратных гримерных и заканчивая грубо сколоченными козлами, доверху заваленными одеждой. Между ними стояли широкие квадратные ящики из-под аппаратуры, полностью заставленные посудой.

Центр площадки заняла деревянная бадья с водой.

С внешней стороны каре, под огромным полосатым тентом сгрудились такие же полосатые шезлонги.

Траву вокруг фургонов давно уже вытоптали, а образовавшиеся белёсые проплешины залили водой и утрамбовали до зеркального блеска.

Днем здесь постоянно сновали люди. У столиков гримерши колдовали над актерами, под тентами на бесполезных шезлонгах костюмеры проветривали одежду. С теневой стороны каре рабочие готовили аппаратуру, а повариха – еду, время от времени громко проклиная и солнце, и жару, и нахальных мужчин, норовящих ущипнуть её за локоть именно в тот момент, когда в её руке оказывался половник.

Здесь всё подчинялось съемкам. Поэтому обедали поздно вечером, когда долина расчерчивалась причудливыми линиями теней. А завтракали на рассвете. (Если вообще завтракали, так как в такой жаре все без исключения долго засиживались вечерами, после чего настолько отчаянно хотели спать по утрам, что ради нескольких лишних минут сна готовы были послать к черту не только завтрак, но и всё остальное.) Днем же перебивались теплой минералкой, которую осторожно тянули накрашенными губами через трубочку, и бутербродами. (Бутерброды тоже употребляли крайне неохотно, всеми правдами и неправдами дотягивая до жары, когда, даже при патологическом голоде, есть уже абсолютно не хотелось. И дело здесь не в диете, а в элементарном профессионализме. Актер должен сохранить наложенный на него грим до конца съемок, а съесть в жару бутерброд и при этом не испортить тщательно прорисованный гримером рот практически невозможно. Оставалась минералка.)

Сейчас часть труппы уезжала, поэтому лагерь гудел, как потревоженный улей. Те, кто не участвовал в погрузке съемочной аппаратуры, с лихорадочной скоростью собирали со столов вещи. Освободившиеся столы тут же безжалостно разламывали, сразу же раскладывая на отдельные штабеля крестовин и столешниц. С громким щелчком сплющивали шезлонги. Один в другой составляли стулья. Один из фургонов (тот, в котором во время съемок жил технический персонал) бесстыдно распахнули, из уютного домика снова превратив его в грузовой прицеп.

Всем вдруг нестерпимо захотелось как можно скорее убраться отсюда, от этой жары, от работы, от постоянной пыли, солнца, цикад и комаров. Перед глазами уже замаячили окна гостиницы. Любой нормальной гостиницы, где будут отдельные комнаты, умывальники и ванные, до краев наполненные водой.