Давид Фогель - Брачные узы

• Название: Брачные узы
• Автор: Давид Фогель
• Издательство: Мосты культуры, Гешарим
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-93273-135-4

«Брачные узы» — типично «венский» роман, как бы случайно написанный на иврите, и описывающий граничащие с извращением отношения еврея-парвеню с австрийской аристократкой. При первой публикации в 1930 году он заслужил репутацию «скандального» и был забыт, но после второго, посмертного издания, «Брачные узы» вошли в золотой фонд ивритской и мировой литературы. Герой Фогеля — чужак в огромном городе, перекати-поле, невесть какими ветрами заброшенный на улицы Вены откуда-то с востока. Как ни хочет он быть здесь своим, город отказывается стать ему опорой. Он бесконечно скитается по невымышленным улицам и переулкам, переходит из одного кафе в другое, отдыхает на скамейках в садах и парках, находит пристанище в ночлежке для бездомных и оказывается в лечебнице для умалишенных. Город беседует с ним, давит на него и в конце концов одерживает верх.

Выпустив в свет первое издание романа, Фогель не прекращал работать над ним почти до самой смерти. После Второй мировой войны друг Фогеля, художник Авраам Гольдберг выкопал рукописи, зарытые писателем во дворике его последнего прибежища во французском городке Отвилль, увез их в Америку, а в дальнейшем переслал их в Израиль. По этим рукописям и было подготовлено второе издание романа, увидевшее свет в 1986 году. С него и осуществлен настоящий перевод, выносимый теперь на суд русского читателя.

---

Он повернулся на бок, лицом к окнам, и собрался спать. «А Tea? — прокралась ему в голову новая мысль. — Ни крупицы правды нет в ее словах… Ни в коем случае нельзя ей верить! Потому что все выдумки… Выводя его из себя, она получает особое удовольствие, вот и выдумывает невесть что… Но он не попадется в ловушку… А если это все-таки правда?.. Да, если в основе ее баек есть крупица правды?! Тогда… Ну и тогда это его не касается… То есть… Ну конечно, это не его дело… Что он теряет в этом случае?!.. Да ведь все это пустые бредни, от начала и до конца, ясно как Божий день!.. Так же как и то, что Мартин не его сын. Не может же он в самом деле занимать себя такими глупостями…»

Он чувствовал чрезмерный жар во всем теле, тягучий, неприятный, раздражающий. Конца-краю этому не видно, отчаянно застонал он. Нужно спать!

В это время кто-то прошел на улице. Напрягая слух, Гордвайль прислушался к шагам, словно в них крылось что-то очень важное для него. Прислушивался, пока они не замолкли в ночной тиши, словно и не было их вовсе. Теперь вокруг не раздавалось ни малейшего звука, только отзвук давешних шагов еще преследовал какое-то время Гордвайля, пока не растаял и он. Тишина, сгустившись, сомкнулась снова, но Гордвайль почему-то загрустил по умолкнувшему звуку шагов.

«А коляска? С ней что будет?..» — вдруг пронзил его вопрос, прежде чем Гордвайль успел собраться с мыслями, чтобы встретить его во всеоружии.

Он перепугался не на шутку, и, чтобы отвлечься, стал до крови расчесывать себе голень. Это средство не помогло. Сквозь острую боль в голени пробивалось с полной ясностью:

«Это нужно решить, в конце концов… Невозможно, чтобы коляска и после оставалась в комнате».

Он весь покрылся холодным потом, дернулся и присел на кровати.

«Не будет никакого „после“! — чуть не в голос закричал он. — Не будет никакого „после“! Коляска для ребенка, для Мартина!..»

Не отдавая себе отчета, он снова лег.

«Коляска, собственно, всего лишь средство… Лучше честно признаться… Какова, в конце концов, ценность коляски самой по себе?!..»

«Коляска необходима! — вскипел Гордвайль. — Всем известно, что ребенок не может без коляски!»

«Когда есть ребенок — да!.. Но когда…»

«Завтра же Мартин вернется домой! Нет никакой нужды в больнице! Этот врач ничего не понимает в деле! Абсолютно ничего! Дома он живо выздоровеет!»

«Этот вопрос следует рассмотреть вплотную! Ребенок болен, тебе это отлично известно. И не стоит закрывать глаза на этот факт. А когда ребенок болен, он может и…»

«Вообще-то у него здесь есть все!.. Напрасно я отдал его в больницу! Подумаешь, расстройство желудка…»

«Именно так! Но для детей это может быть крайне опасным! Ты ведь и сам читал об этом! Мало кто выздоравливает, а остальные…»

«Ничего не желаю слышать — хватит! Я хочу спать, спать!»

Гордвайль почувствовал, что задыхается. Кровь молотом стучала у него в висках, тело горело как в огне. Одеяло давило грузом в сто пудов, и он яростно откинул его и какое-то время лежал голый. Затем вскочил с кровати и подошел к открытому окну. Холод проникал наискось, сверху вниз, обвиваясь вокруг его ног и вызывая мурашки озноба по всему телу. Сейчас он не имеет права простужаться, подумал он, сейчас важно, чтобы он был здоров! Отходя от окна, он бросил взгляд на коляску, белое одеяло на ней выделялось в темноте. И сразу же отвел взгляд в сторону. Подойдя к дивану и уже собираясь лечь, он вдруг подумал, что неплохо бы проверить, не осталась ли газета под простыней. До половины сдернув простыню, он не обнаружил под ней ничего. Поискал на полу, в изголовье дивана и со стороны ног, пытаясь нащупать газету в темноте руками и босыми ногами, даже отодвинул диван от стены и просунул в щель руку — газеты не было. Вдруг ему стало ясным все безумие его поисков, и он преисполнился яростью на самого себя. Экая глупость, проворчал он, и на что ему только эта проклятая газета! Он направился к столу, чтобы взять сигарету. На столе валялась газета. Да, это она! Другой не может быть, другой просто нет в комнате! Или это Tea принесла ее с собой?.. Для пущей уверенности он поднес газету к окну и прочел название при свете фонаря внизу. И во внезапном приступе ярости вышвырнул ее в окно, ощутив в тот же миг легкое сожаление, словно выкинул какую-то ценную вещь. Он даже наклонился над подоконником, глядя вниз, но ничего не увидел, хотя на тротуар внизу и падал свет фонаря. На тротуаре ничего не лежало — это было ясно. Куда же делась газета? Все это стало раздражать его. Он посмотрел направо и налево, пока наконец не заметил ее, запутавшуюся в ветвях единственного на улице дерева, по левую сторону от окна. Экая наглость, подумал Гордвайль. Будь у него длинный шест или что-нибудь в этом роде, он бы попытался достать ее оттуда! Почему-то он почувствовал себя обманутым… Наконец повернулся и отошел от окна, совершенно забыв, что за минуту до этого хотел закурить. Лег и снова укрылся одеялом. Какое-то время было тихо. Потом где-то вдали часы пробили три раза. «Всего-то! — Гордвайль был доволен. — Если так, то ничего особо страшного! В синема „Централь“, — подумал он вслед за этим, — сегодня совсем неинтересная постановка… А то бы можно было пойти… То есть, конечно, он и не подумал бы пойти!»

«Конечно, нет! — повторил за ним внутренний голос. — Совершенно не подходящее время для этого».

Гордвайль притворился, что ничего не слышал.

«С одеялом под мышкой!..» — продолжил голос вкрадчиво.

«В конце концов, можно и с одеялом. В кафе же я вошел с ним без всяких колебаний…»

«Если бы дело было только в одеяле!.. Между прочим, на Тею все это не производит ни малейшего впечатления… Все идет по заведенному порядку: кино, любовник и т. д.»

«Неправда! Не любовник, а просто знакомый!..»

«Положим, пусть так! В конечном счете это неважно в данную минуту. Но признайте, что самый факт уже говорит обо всем. О ее характере и об отношении к ребенку… Представляется, что у другой матери все было бы несколько иначе…»

«Что?! Все вздор! В чем ее можно обвинить? Или у других матерей никогда не происходит ничего подобного?!»

«Как бы то ни было, другая мать не отдала бы ребенка в больницу… Все, чему суждено случиться, случилось бы дома, у нее на глазах… Ты и сам это прекрасно знаешь. Зачем же тешить себя небылицами?..»

«Но она ведь целыми днями на работе!..»

«Что с того? Разве нельзя отпроситься на несколько дней?!.. А завтра, ты думаешь, она пойдет проведать его с утра?..»

«Конечно, пойдет!»

«Возможно… Но даже если и пойдет, то это будет всего лишь мимолетный каприз, а вовсе не проявление великой любви… Злая она, жестокая, совсем лишена человеческих чувств… Хватит оправдывать ее и приукрашивать действительность!.. Ты еще убедишься… Она не слишком-то будет убиваться потом…»

«Опять эта глупость! — подскочил Гордвайль. — Это что, так и не кончится сегодня?!»

«Второй ребенок не скоро родится… Лучше подготовить себя на всякий случай…»

«Пойду выкурю сигарету, — вскипел Гордвайль, — потому что все равно нет никакой возможности уснуть!»

Он слез с дивана и, шатаясь, словно ступал по пружинящей перине, подошел к столу.

«Сигарету? — глумливо шептал голос. — Ты ведь знаешь, откуда эти сигареты!.. Это подарок. Подарочек!.. Прежде они ведь тебе не понравились…»

«Что тут такого?! Других в доме нет!»

Он закурил и лег снова. Затянувшись несколько раз, отбросил сигарету. И вправду скверная!

«Ты и раньше знал!.. Возможно, не такие они и скверные, но их происхождение…»

«Неправда! — возразил Гордвайль. — Они плохие».

«Плохие?! Ты же курил их бесчисленное количество раз, и они тебе нравились… Зачем же отрицать факты… „Нил“ — сигареты высшего класса! Но признайся, происхождение этой пачки немного мешает тебе… И это совершенно понятно!..»

«Те, что я курил, были лучше!.. Среди одного и того же сорта попадаются первоклассные и плохие! Иногда, бывает, целая пачка никуда не годится… Происхождение же их совсем меня не волнует! Совершенно не волнует… Ты же не думаешь, что я такой идиот!..»

«И все же я полагаю, что тут имела место небольшая подмена, которую ты и сам не заметил… Очень распространенный вид самовнушения. Подмена причины в причинно-следственной связи, или маленькое самовнушение, — называй как хочешь… Что ты, собственно, вскидываешься? Почему не хочешь просто признать: мол, так и так! В этом нет ничего унизительного, ничего нечестного… Это так естественно, что человек не переносит самой мысли о том, что его жена…»

«Но если я тебе со всей твердостью говорю, что это неправда! И все эти дела мне совершенно безразличны. Я не колеблясь ни минуты признался бы в этом, если бы это было так! Но это не так!»

Он почувствовал во рту сухую горечь и охотно глотнул бы воды, но ему было лень вставать. К тому же, подумал он, вода способствует тому, что остатки сна бегут от человека и тот окончательно пробуждается. На вокзале поблизости прогудел паровоз, сначала коротко, словно дав только полгудка, а затем уже по-настоящему долго и протяжно. «Бедняги, посреди ночи они должны работать!» — пожалел он железнодорожников и перевернулся на правый бок, лицом к стене. Какое-то время ничего не происходило. В отсутствие всякого движения чувства его все больше притуплялись. Ночь обретала над ним свою власть.