Вадим Долгов - Мечник. Око Перуна

• Название: Мечник. Око Перуна
• Автор: Вадим Долгов
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-74654-5

Он с отрочества готовился к службе в княжеской дружине – и осуществил свою мечту, став мечником Ярослава Мудрого. Но знал бы он, какую цену придется заплатить за эту честь и любовь юной княжны! Ведь человеческая жизнь – жертвенная пешка в игре богов, более жестокой и кровавой, чем любая игра престолов. И горе смертному, обратившему на себя взор беспощадного Ока Перуна!..

НОВЫЙ роман о переломной эпохе Древней Руси. Ярослав Мудрый огнем и мечом усмиряет мятежные племена, новая христианская вера идет войной против древних богов, и тонет в крови языческий град Китеж…

---

Родителям, понятно, ничего не сказал. Но чтобы не волновались, только сестренке самой маленькой свою тайну поведал и строго наказал не рассказывать до утра. Проследил, чтобы уснула, и незаметно выбрался с сеновала на двор, оттуда на улицу – и тихонечко пробрался к реке…

Буки

Харальд-конунг был молод и зол. И, несмотря на все приключившиеся с ним напасти, – весел. Воспоминание о поражении, постигшем его в Норвегии, иной раз омрачало светлое чело. Да и рана еще сильно ныла. Но юный конунг, которому едва минуло шестнадцать лет, не мог поддаваться унынию долго. Это недостойно викинга, недостойно конунга. Да, теперь он конунг без страны. В милой его сердцу Норвегии хозяйничали даны, но месть – это блюдо, которое следует подавать холодным. Будет еще время – враги расплатятся за все сполна. А пока его владения – это море и все страны вокруг него. Дружина храбра, броня крепка, и боевые драккары быстры. Весь мир лежал перед ним. Серебра, правда, маловато. Но если есть меч, то будет и серебро, и золото, и красавицы. Теперь путь его лежал на восход солнца – в Гардарики, Страну городов, на Русь, где правил славный Ярицлейв-конунг.

О Ярицлейве-конунге шла добрая молва. Богат и славен: недаром сами русы зовут его Ярославом Мудрым.

Харальд не сомневался, что русский конунг примет его с удовольствием: заполучить в союзники норвежскую дружину рад был любой сухопутный владыка. Все-таки любой викинг стоит двух обычных бойцов. С детства каждый из них владеет боевым топором и мечом так же уверенно, как обжора – ложкой. Жизнь викинга – от битвы к битве. А между ними не легче: битва с морем – неутомимая гребля. Рука любого гребца-воина похожа на клубок сосновых корней: кажется иной раз, что и мечом не сразу перерубишь. Для натруженной веслом руки тяжелый меч – как тростиночка. Помахать им после однообразных дней и ночей морского перехода – сплошное удовольствие. Ну а если противник все-таки окажется сильнее (нет, конечно же, сильнее викинга никого нет, но против толпы иной раз не спасут ни мощь рук, ни умение), ну так если противник окажется сильнее – это тоже не беда. Это даже счастье. Каждый дружинник Харальда-конунга знает: погибнуть с мечом в руках – большая удача.

Душу погибшего воина принимают прекрасные девы войны – валькирии, которые носятся над любой мало-мальски кровавой битвой. Живому их не увидеть, а вот мертвому… Говорят, они неизъяснимо прекрасны. Хотя, конечно, те, кто их увидел, ничего уже путем рассказать не могут. Но все равно идет молва. И еще сам Харальд собственными глазами видел, как у умирающего, мечущегося в агонии перед самым последним вздохом, вдруг поразительным образом поднялся тайный уд. Стоявший рядом старый вояка Сигурд, указав Харальду на это, одобрительно вздохнул: «увидел валькирию…» – и мозолистой рукой опустил испустившему последний вздох воину веки.

Сам Харальд тоже хотел увидеть валькирию. Но только не сейчас, а тогда, когда даны пожалеют, что родились на свет. Да и с самим Одином он тоже намерен был свести тесную дружбу. Хоть и принято было уже святое крещение, но куда мог деться мир прадедовских богов? Как настанет время, Харальд был твердо намерен наведаться в пиршественный чертог к конунгу конунгов. Там за вечно обильным столом найдет он и своего дела, и прадеда, и прапрадеда. Юный викинг нисколько не сомневался, что все они там – у Одина на пиру…

Впрочем, сейчас день, значит, еще пока не на пиру. Днем в небесной стране Асгарде не затихает битва. Мужчины, как подобает, сражаются насмерть. Но вечером все воскреснут и войдут в золотой зал Вальхаллы – и вот тогда в самом деле будет пир. А на следующий день – опять битва. Сразился, погиб – на пир, сразился, погиб – на пир: романтика!

А еще Харальду хотелось повстречаться со своим славным тезкой Харальдом Косматым. Интересно, кто из них на мечах лучше.

Драккар летел вперед, на восток. Весла мерно опускались в холодную балтийскую воду. Ветер был попутный, поэтому для облегчения труда гребцов поставили парус.

Еще день или чуть больше, и покажутся топкие берега восточного берега моря, которое русы не зря именовали Варяжским.

Вдруг Харальд заприметил на горизонте маленькую точку. Современный человек, пожалуй, не заметил бы ее и в бинокль, но глаз морского конунга был острейшим.

– Посмотри-ка, Эйнар, туда, – Харальд тронул за плечо седоволосого викинга и указал на часть горизонта, справа по ходу движения.

– Корабль.

– Да.

– Даны?

– Вряд ли.

– Проверим.

– А стоит ли, так хорошо идем по ветру?

– Стареешь, Эйнар. – Харальд ловко соскочил с помоста на корме, служившего ему наблюдательным пунктом. Побежал вдоль рядов боевых товарищей, энергично отдавая приказы.

Через минуту боевое судно совершило правый поворот, парус был спущен. Пока двое спускали парус, остальные надевали кольчуги и шлемы, высвобождали из рундуков любимое оружие: кто меч, кто боевую секиру. Были на корабле и несколько человек – умелых стрелков из лука. Еще через минуту одоспешенный драккар уже мчался к малой точке на морском окоеме. Соленые холодные брызги летели из-под весел. Холодное синее небо отражалось в холодных глазах изготовившихся к бою норвежцев.

Веди

Жилка затрепетала: Борошка (так его звал отец и друзья) ловко втянул из речной глубины трепыхающуюся серебряную рыбку и деловито засунул ее в мешок, а то гляди – уплывет. Снова насадил мятый мякиш и забросил снасть.

Да, Индия – это было настоящее дело. В былые-то времена хотел отрок к новгородскому князю податься. Да обсмеяли его дружинники: таких-де молодцов у Ярослава пруд пруди, и почище есть: даже княжичи из-за моря Варяжского служат – не сыну летославского сотника чета… Разве что горшки помойные таскать. Таскать горшки (любые, хоть помойные, хоть с кашей) Доброшка не собирался. Он сын свободного мужа, да еще и сотника: ему воевать полагается, а не чепухой при дворе, пусть и княжеском, заниматься. К индийскому царю поедет, воеводой станет! И пусть умолкнут те, кто думает иначе!

Меж тем снова натянулась жилка и на сырых бревнах плота оказалась еще одна рыбинка – и крупненькая. Можно было жарить. Доброшка, прибрав и вторую рыбку, сильно загреб кормовым веслом и направил плот к берегу. Приблизились тяжелые еловые ветви, касавшиеся водной глади, бревна чиркнули по светлому песочку дна – плот встал. Доброшка осторожно ступил на дно и отправился к берегу, перешагивая павшие под напором незаметного, но сильного течения стволы.

Несколько ударов кресала по кремню – и вот у подножия вековечной сосны заиграл маленький костерок. Доброшка устроил рогульки, установил на них пойманных рыбок и стал осматриваться. Вокруг был густой лес. Он расположился на полянке, посреди которой возвышалась огромная сосна толщиной в два обхвата взрослого человека. Доброшка проследил глазами по стволу и радостно вскликнул: на небольшой высоте от земли в стволе чернело дупло, в котором, по всем приметам, жили пчелы. «А пчелы – это мед, – вполне резонно рассудил опытный в хозяйственных делах сын сотника, – пригодится!» Засучив рукава и поплевав на ладони, Доброшка полез на дерево. В дупле и впрямь оказался улей. Спрыгнув на землю, он заложил за пояс нож и полез снова, но стоило ему заглянуть в дупло, как его что-то весьма чувствительно кольнуло в спину, в самый почти ее низ. Доброшка замер и через мгновение понял, что этот укол не был укусом слепня, да и острой ветке там взяться было неоткуда. Между тем кололо все сильнее, и Доброшка нехотя обернулся.

Оправдалось самое худшее предположение – зависший на дереве, снизу он был приперт к стволу небольшим копьецом. Копьецо, которое в отцовской дружине называлось сулицей и использовалось по большей части для метания, крепко держала в руках – вот чудо! – невысокая девчушка в длинной льняной рубахе. Вид ее был и смешной и грозный одновременно. То есть вид был бы смешной, если бы Доброшка смотрел на нее со стороны. В настоящем его положении смешного было мало.

– Ты чего это? – спросил он, опасливо поглядывая вниз через плечо.

– Вот дает! – донесся снизу звонкий девичий голос. – Рыбы в нашей реке наловил, борть нашу разорить задумал, на дереве висит – и еще спрашивает: «чего»! Сейчас вот поднажму – узнаешь «чего». Сейчас вот дядьку своего крикну – он тебе покажет «чего»!

Положение было никчемным. Висеть на дереве становилось все трудней. Но и насаживаться в самом начале пути на острие сулицы – да и еще чьей, девчачьей! – было как-то совсем нежелательно. Хорош храбр, нечего сказать…

– А может, отпустишь, эй, девчонка? – взмолился Доброшка. – В борть-то я не залез пока, а рыбу себе возьми.

– Какая я тебе «девчонка»? – донеслось снизу. – Я, если хочешь знать, княжна! И ты мой пленник теперь.

Доброшка еще раз взглянул на девочку внизу: «Ага, как же, княжна, – подумал он, – одна в лесу с копьем, да еще в простой рубахе». Если бы острие копьеца по-прежнему не упиралось ему в тело, он бы, пожалуй, сказал это вслух, но тут, конечно, поостерегся – мало ли чего…