Никос Казандзакис - Последнее искушение Христа

• Название: Последнее искушение Христа
• Автор: Никос Казандзакис
• Издательство: Литера
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-86617-037-Х

«Последнее искушение Христа» — роман греческого писателя Никоса Казандзакиса, который принес его автору всемирную известность. Впоследствии американский режиссёр Мартин Скорсезе снял по этому роману фильм, также ставший заметным событием в культуре XX века.

---

Из толпы вырвалась высокая мужеподобная женщина. Плечи ее обнажились. Черты лица исказились в бешенстве. Нагнувшись, она подняла камень и запустила его в дверь плотницкой мастерской.

— Будь ты проклят, римский прихвостень! — заорала она.

И в то же мгновение крики и проклятия заполнили всю улицу. Дети снимали с плеч пращи. Рыжебородый со стуком захлопнул дверь.

— Римский прихвостень! Римский прихвостень! — слышалось снаружи, и дверь содрогалась под ударами камней.

Человек, опустившись на колени перед крестом, методично забивал гвозди, будто желая заглушить крики, доносившиеся с улицы. Дыхание с трудом вырывалось из его груди. От каждого удара снопы искр разлетались в разные стороны. Испарина покрыла его лоб, и капли пота медленно ползли по вискам.

Склонившись, рыжебородый схватил его за руку и резко выдернул молоток, потом пнул крест ногой, и тот с грохотом обрушился на пол.

— Ты собираешься нести его?

— Да.

— И тебе не стыдно?

— Нет.

— Я тебе не позволю. Я разобью его в щепки.

Он оглянулся и схватил тесло.

— Иуда, Иуда, брат мой, — просяще промолвил юноша, — не вставай на моем пути.

Голос его внезапно изменился, стал глубоким и строгим. Рыжебородый отшатнулся.

— На каком пути? — тихо переспросил он и замер в тревожном ожидании. Свет теперь падал прямо на лицо плотника и его обнаженную грудь. Сжатые губы юноши дрожали, словно силясь удержать крик, рвавшийся наружу. И рыжебородый вдруг увидел, как он худ и бледен, и его суровое сердце наполнялось жалостью. Казалось, человек таял с каждым днем — щеки его глубоко провалились.

Когда он видел этого плотника в последний раз? Всего несколько дней тому назад. Он тогда отправлялся по деревням к Генисарету. Будучи кузнецом, Иуда подковывал лошадей, делал серпы и плуги. Оттуда, получив известие о казни зелота, он поспешил обратно в Назарет. Он вспомнил последнюю встречу со своим давним приятелем и снова вглядывался в его изменившееся лицо. Как покраснели его глаза и впали виски! А эти скорбные складки, появившиеся вокруг рта?

— Что с тобой? — спросил Иуда. — Отчего ты так похудел? Что тебя мучает?

Человек слабо рассмеялся. «Господь», — хотелось сказать ему, но он сдержался. Это и было то самое слово, которое криком хотело сорваться с его губ, но он не позволил ему вырваться.

— Я борюсь, — ответил он.

— С кем?

— Не знаю. Я борюсь.

Рыжебородый впился глазами в плотника. Его взгляд вопрошал, умолял, угрожал, но черные как смоль глаза человека отражали лишь страх.

И вдруг Иуда почувствовал, как почва уходит у него из-под ног: ему почудилось, что он видит в этих безмолвных зеркалах цветущие деревья, голубую воду, людские толпы, а там дальше, глубоко на дне блестящего зрачка, за цветущими деревьями, водой и людьми — огромный черный крест… Он резко выпрямился, глаза его округлились, язык отказывался повиноваться.

— Может быть, ты… ты… — но ему так и не удалось договорить. Его вдруг охватило неудержимое желание прижать человека к своей груди, расцеловать его, но руки не слушались — конечности одеревенели.

И тогда, увидев вытянутые руки Иуды, округлившиеся глаза и стоящие дыбом волосы, Иисус закричал. Мучивший его кошмар вынырнул из глубин сознания — толпа карликов с орудиями пыток и криками: «За ним, парни!» И теперь он узнал их главаря — рыжебородого. Это был Иуда, кузнец Иуда, это он, дико хохоча, бежал впереди. Рыжебородый шевельнулся.

— Может, ты… ты… — заикаясь повторил он.

— Что я?

Рыжебородый не ответил. Пожевывая ус, он смотрел на плотника, перебирая в памяти приметы и предзнаменования, которые сопровождали этого человека с рождения и даже раньше: зацветший посох Иосифа, когда собрались претенденты на руку Марии; и как раввин отдал ему Марию, прекрасную Марию, посвященную Господу; и как ударил гром, и молния парализовала жениха в день свадьбы, еще до того, как он успел прикоснуться к своей невесте; и как потом, по слухам, невеста понюхала белую лилию и зачала сына; и как в ночь его рождения ей приснился сон, что небеса разверзлись и спустившиеся ангелы, словно птицы, начали распевать и вить гнезда на крыше, а потом вошли в дом, разожгли огонь и подогрели воду для ожидаемого ребенка и вскипятили бульон, чтобы подкрепить мать.

Рыжебородый медленно и неуверенно склонился над юношей. Голос его был полон мольбы, страха и ожидания.

— Может, ты… — начал он снова, но так и не решился завершить свой вопрос.

— Я? — переспросил человек, саркастически рассмеявшись. — Но разве ты не видишь, какой я? Я даже говорить не могу. Даже на то, чтобы пойти в синагогу, у меня не хватает смелости. Я бегу от людей. Я бесстыдно попираю заповеди Господни. Я работаю в субботу… — Он поднял крест, установил его и взял в руки молоток. — А еще — смотри! — я делаю кресты и распинаю! — И он снова попытался рассмеяться.

Рыжебородый растерянно открыл дверь. Новый поток жителей появился в конце улицы — старухи с распущенными волосами, больные старики, хромые, слепые, прокаженные — отбросы Назарета. Задыхаясь, они тоже спешили к месту распятия.

Приближался назначенный час. «Пора идти, — подумал рыжебородый, — пора начинать. Надо освободить зелота. Тогда станет ясно, кто Спаситель…» Но сомнения не давали ему двинуться с места. Внезапный ветерок подул прохладой, и мысль его приняла новый оборот: «Нет, человек, которого сегодня распнут, не Тот, кого евреи ждут уже столько веков. Завтра! Завтра! Завтра! Сколько лет, Бог Авраама, ты мучил нас этим „завтра“! Завтра! Завтра! Так когда же наступит это „завтра“?! Мы — люди и терпели достаточно!»

Ярость охватила его. С ненавистью гладя на человека, сгорбившегося перед крестом с молотком в руках, он с трепетом вопрошал себя: «Может ли он быть Им, он, римский прихвостень? Пути Господни тайны и неисповедимы… Может ли он быть Им?»

Теперь за старухами и калеками показались римские солдаты в своих блестящих доспехах. Спокойные и молчаливые, с презрением глядя на евреев, они подгоняли толпу вперед, словно стадо.

Увидев это, рыжебородый почувствовал, что кровь у него вскипает. Он повернулся к плотнику. Теперь ему казалось, что во всем виноват именно Иисус.

— Я ухожу, — рявкнул он, сжимая кулаки. — Можешь… можешь поступать, как тебе угодно, римская собака! Трус и предатель! Ты не лучше своего брата, городского глашатая! Но Господь покарает тебя, как он покарал твоего отца. Я все сказал, и ты меня еще вспомнишь!

ГЛАВА 3

Иисус остался один. То и дело вытирая пот, текущий по лбу, он склонился над крестом. Горло сжалось, ему не хватало воздуха. Вокруг все кружилось. Он слышал, как мать разжигала огонь, чтобы приготовить пищу и успеть вместе со всеми посмотреть на казнь. Соседи уже ушли. Отец мычал, борясь со своим языком. Улица снова опустела.

Он прислонился к кресту и закрыл глаза. Звуки и мысли отступили, ощущались лишь мерные удары сердца в груди. И вдруг его пронзила резкая боль. Он почувствовал, как невидимый хищник впивается в его мозг.

— Он снова пришел, он снова пришел, — дрожа прошептал Иисус. Он почувствовал, как когти вонзаются все глубже и глубже. Череп трещал, обнажая беззащитный мозг. Он стиснул зубы, чтобы не закричать, — ему не хотелось пугать мать. Обхватив голову руками, он сжал ее, словно опасаясь, что она расколется.

— Он снова пришел, он опять здесь, — сотрясаясь в ознобе, повторял Иисус.

В первый раз такое случилось с ним, когда ему минуло двенадцать лет. Он сидел в синагоге вместе со старейшинами, слушая, как они толкуют Божье слово, и вдруг увидел свет — и дрожь пробежала по его телу. Но тогда это прикосновение было мягким, словно ласка. Он закрыл глаза и почувствовал, как его подхватили и понесли огромные мягкие крылья. «Должно быть, это рай», — подумал он тогда, и блаженная улыбка стала разливаться по его лицу — сначала робко, из-под опущенных ресниц, потом захватывая полуоткрытый рот и, наконец, затопив все его лицо и переплавив плоть в одно сплошное сияние. Старики, глядя на эту таинственную, пожирающую мальчика улыбку, покивали головами и сошлись во мнении, что на него снизошла благодать Господня, после чего застыли в почтительном молчании, прижав пальцы к губам.

Шли годы. Он ждал, но ласка не повторялась. Однажды на Пасху, весной, он отправился в Кану, родную деревню своей матери, чтобы выбрать себе невесту. Мать заставила его это сделать — она страстно мечтала видеть его женатым. Ему исполнилось уже двадцать лет, щеки покрылись мягким пушком, а кровь так бешено кипела, что он не мог спать по ночам. Мать видела это и при подходящем случае отправила его в Кану на поиски жены.

Он стоял с красной розой в руке, глядя на девушек, танцующих под большим тополем, только что покрывшимся свежей листвой. И пока он глядел и сравнивал одну с другой, желая их всех и не имея смелости выбрать, он услышал позади себя легкий смех — словно шум прохладного фонтана, бьющего из-под земли. Он обернулся. Вниз по склону в белом одеянии, в красных сандалиях, с распущенными волосами и обнаженными руками, звеня браслетами и серьгами, к нему шла Мария Магдалина, единственная дочь его дяди раввина.