Анна Караваева - Родина

• Название: Родина
• Автор: Анна Караваева
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1951

---

Тут разом заговорили со всех сторон о том, как фашисты старались своим «толстым враньем» поколебать народ, как мерзкие их газетенки писали, что «мессеры» и «хейнкели» разбомбили все, все советские города, вплоть до Урала.

— А мы им, подлецам, не верили!

— Мы знали, что Москва стоит, как стояла, что Сталин в Кремле!

Среди шума и говора вдруг по-молодому взвился женский голос:

— Да мы и доклад товарища Сталина читали!

— Читали, читали! — подхватили со всех сторон.

— Каким же образом? — изумился Пластунов.

Седая женщина с бледным, худым лицом, на котором молодо блестели темные живые глаза, подошла ближе и сказала:

— Мы и газету с докладом товарища Сталина сейчас вам покажем!.. Эй, сынок… Гришу-ук! Поди-ка принеси!

Гришук, хрупкого вида подросток лет четырнадцати, с черными смышлеными глазками, побежал выполнять поручение, а мать стала рассказывать, как попал в Кленовск номер «Правды» с докладом товарища Сталина.

Десятого ноября мать послала Гришука в лес за валежником. В лесу Гришуку встретился «дяденька в полушубке и с револьвером за поясом», и подросток сразу догадался, что это партизан. Дяденька расспросил Гришука, что делается в городе, а потом серьезно, «как большому», предложил выполнить одно «очень важное поручение», которое, по его мнению, вполне по силам «такому бойкому парнишке, да еще пионеру». Партизан подал Гришуку номер «Правды» с докладом Сталина и сказал: «Вот, сбросили к нам с самолета праздничный привет с «Большой земли». Вот тебе доклад товарища Сталина, передай его слово верным людям. Покажи делом, что ты настоящий пионер, передавай газету из рук в руки, да следи, чтобы не попала в лапы фашистских палачей. Обещаешь?» Гришук ответил: «Обещаю. Честное пионерское!» Так он и сделал. Газета обошла многие и многие землянки и ходила до тех пор, пока совсем не изветшала.

— И что еще радостнее нам было, — продолжала женщина, которую звали Наталья Петровна Ковригина, — сотни людей доклад товарища Сталина читали, но никто не попался, все как один от врага тайну оберегали крепко и сохранили!

Вернулся Гришук и подал Пластунову завернутый в чистую холстинку исторический номер «Правды». Газета действительно до такой степени изветшала, особенно на сгибах, что многие слова и даже целые строки почти стерлись, их уже невозможно было прочесть. Бумага пропиталась едкими запахами сырости, дыма, керосиновых коптилок — запахами бедствия и человеческого горя. Но Пластунов смотрел на нее как на славное оружие, побывавшее во многих боях. Во взглядах людей, также устремленных на эту старую газету, Пластунов читал гордость и удовлетворение: «Да, вот видите, общим упорством и любовью мы сохранили ее, как драгоценность!» Когда Наталья Петровна хотела было взять газету, Пластунов ласково сказал:

— Нет, милая Наталья Петровна, теперь мы поступим иначе: я предлагаю передать этот номер «Правды» на хранение в горком партии. Не так далеко время, когда восстановят в области музей, а там откроется новый отдел — история Великой Отечественной войны. Мы сдадим туда этот дорогой всем экспонат, сохраненный заботой многих советских патриотов. Вы согласны, Наталья Петровна?

— Согласна. Дарю! — торжественно произнесла женщина и вручила Пластунову газету.

Парторг со словами благодарности крепко пожал руку Наталье Петровне, а кругом захлопали, закричали «ура», как будто все это происходило не среди городских руин, битых кирпичей, ям и воронок, а в праздничном зале, полном цветов, огней и знамен. И стояли люди прямо и гордо, будто на отвоеванной высоте, откуда видны мирные дали и солнце, встающее во всей своей красе.

«Да, с такими людьми все сделаем, всего добьемся!» — подумал Пластунов.

«Работа наших агитпропагандистских бригад, — записывал дальше парторг, — помогает также собиранию сил, прежде всего вокруг завода: все новые и новые помощники, всех поколений, появляются на нашей заводской площадке. Для этих людей надо сделать все возможное в данный момент: обучить, накормить, одеть».

Дмитрий Никитич с удовольствием вспомнил, что Наталья Петровна привела с собой на завод целую компанию своих соседей и соседок.

«Чтобы обучение новичков и восстановление старых заводских и других кадров шло быстрее и плодотворнее, мы должны требовать от наших пропагандистов и беседчиков чуткости и умения прислушиваться к нуждам трудящихся, к их пожеланиям и помогать в претворении их в жизнь. Мы должны также шире привлекать к нашей работе городских хозяйственников. Следует больше рассказывать нашим людям, какую широкую помощь оказывает нам государство, какие, например, материалы, товары, продукты питания и т. д. разгружены в Кленовске или ожидаются в ближайшем будущем…»

В эту минуту в комнату постучал Челищев. Пластунов не без сожаления отложил в сторону материалы к предстоящему докладу.

— Слушаю вас, Евгений Александрии.

Челищев начал рассказывать о своих «служебных и душевных делах».

— И вот, Дмитрий Никитич, я пришел к вам за справедливостью. Вы видите, как болит у меня душа! Подумайте… Не вина моя, а беда, что тяжелая болезнь беспощадно выключила меня на целых два года из строя… Но, поверьте, я и моя семья испытали столько страданий… — Евгений Александрович задохнулся и расслабленно опустился на стул.

— Сочувствую вам от всей души, — мягко сказал молчавший все время Пластунов. — Мы готовы направить вас на лечение…

— Не надо мне лечения! Хватит! — страстно вскричал Челищев. — Я жажду работать! Но я считаю, что перенесенные мной страдания дают мне право вновь занять пост главного инженера завода.

— Вот в этом-то и заключается ваша ошибка, — спокойно и решительно прервал Пластунов. — В данном случае страдания — вовсе не довод, как бы ни тяжело было их переносить…

— Почему… не довод? — несколько растерялся Челищев.

— Не довод для решения вопросов государственной важности. Мы отвечаем перед государством, перед Сталиным за восстановление завода, города, всех его человеческих кадров и их будущего. Сами видите, какая колоссальная работа предстоит нам. Если бы мы расставили наши силы бестолково, следуя соображениям психологического или приятельского характера, мы поступили бы антигосударственно, в ущерб интересам тысяч людей, которые ждут от нас, руководителей, помощи и возвращения к нормальной жизни. И вот имеется два варианта: сочувствуя вашим страданиям и вашим переживаниям, оставить вас главным инженером или на ваше место поставить нового работника…

— Молодого, сильного… Я понимаю…

— Нет, не в этом суть дела. Повторяю: поставить нового работника, который все это время находился в самой гуще жизни, имеет немалый опыт военного скоростного строительства, является одним из зачинателей движения скоростников на Лесогорском заводе, а значит — одним из создателей техники военного времени. По моему глубочайшему убеждению, следует принять второй вариант: главный инженер завода — Артем Сбоев, и это решение является, с государственной точки зрения, единственно возможным и правильным.

— А значит, если я в будущем…

— Разве мы вам засекаем дорогу в будущем, Евгений Александрыч? Пройдет время, вы освоитесь с новыми задачами и условиями, да и Артем уедет к себе на Урал, и, возможно, мы даже будем настаивать, чтобы вы снова были главным инженером.

Лицо Пластунова было благожелательно и серьезно.

— Я прошу вас подумать над этим, — повторил он.

— Конечно, — со вздохом сказал Челищев, — второй вариант лучше.

— Ну вот видите, — довольным голосом произнес Пластунов. — Все идет как надо, уверяю вас. Артем Сбоев, как вы скоро убедитесь, умеет срабатываться с людьми и окажет вам большую помощь, вы еще не раз ему скажете спасибо!

— Будем надеяться, — бледно улыбнулся Челищев.

Вечером, дома, уже поостыв, Евгений Александрович передал Соне свой разговор с Пластуновым.

— Логически я понимаю, что лучше было решить так, как и поступило руководство завода. Но, тем не менее, в душе у меня, Соня, словно что-то ноет, болит. Ведь я никогда не был в таком положении…

Соня вдруг быстро поднялась со стула и, порывисто положив руки на плечи отца, сказала:

— Папа, забудь об этой боли, обязательно забудь! Дмитрий Никитич говорил тебе все так верно, так верно…

— Понятно, ты поддерживаешь его как секретарь комсомола.

— И как дочь твоя также, дочь, желающая тебе только добра, папа.

— Вот какие мы стали большие! — с нежной горечью произнес Челищев и, взяв со стола керосиновую коптилку, осторожно поднял ее вровень с лицом дочери.

Серые глаза Сони смотрели укоризненно и строго.

Едва над территорией ремонтного цеха настлали крышу, как Артем Сбоев распорядился немедленно приступать к оборудованию «заводского тыла».