Олег Матвейчев - Политические онтологики

• Название: Политические онтологики
• Автор: Олег Матвейчев
• Жанр: Философия
• Год: 2001

Книга представляет из себя ряд очерков Олега Матвейчева по истории политической мысли (от Аристотеля до Хайдеггера) написанных в начале 90-х годов.

Из книги вы узнаете о следующем:

– Актуальность основопонятий в «Политике» Аристотеля,

– Николо Макиавелли – без тайн и загадок,

– Спиноза. Самая дискуссионная этика

– «Спор о морали», Г. Спенсер и Ф. Ницше

– Социально-политическая техноутопия Циолковского

– Онтология нового времени в интерпретациях М. Хайдеггера

Книга рекомендована к прочтению политологам, политтехнологам, философам, а также всем, кто интересуются проблемами политики, философии, онтологии, и другими гуманитарными дисциплинами.

---

Да, власть разума не безусловна, и стоики были не правы, считая, что аффекты абсолютно зависят от нашей воли. Но мы можем «обманывать» и использовать их. Вот в чем могущество разума. «Могущество души определяется одною только познавательной способностью… только в одном познании найдем мы средство против аффектов…» (стр. 199). Так «аффект, составляющий пассивное состояние перестает быть им, как скоро мы образуем ясную и отчетливую идею о нем» (стр. 200). Кроме того, «поскольку душа познает вещи, как необходимые, она имеет тем большую власть на аффектами, иными словами, тем менее страдает от них» (стр. 202). Чем больше причин мы «придумываем» для объяснения аффекта, тем он менее вреден. В общем, способов борьбы с аффектами много. Но самое главное вот в чем: «чем к большему числу вещей относится какой-либо образ, тем он постояннее, иными словами, тем чаще он возникает и тем боле владеет душою» (стр. 206), а душа в свою очередь «может достигнуть того, что все состояние тела или образы вещей будут относиться к идее Бога» (стр. 207). «Познающий себя самого и свои аффекты ясно и отчетливо любит Бога и тем более, чем больше он познает себя и свои аффекты» (стр. 207). «Такая любовь к Богу должна всего более наполнять душу» (стр. 207). Тот же, кто любит Бога, «тот не может стремиться, чтобы и Бог в свою очередь любил его» (стр. 208). «Блаженство не есть награда за добродетель, но сама добродетель» (стр. 221). «Даже поскольку мы познаем Бога, как причину неудовольствия, то подвергаемся удовольствию» (стр. 208), поэтому «никто не может ненавидеть Бога» (стр. 208). Смерть поэтому вовсе не является злом, которого нужно бояться. Ведь «человеческая душа не может совершенно уничтожиться вместе с телом, но от нее остается нечто вечное» (стр. 211). Несчастливы те люди, кто прожил жизнь так и не позаботившись о том, чтобы душа совершенствовалась, т. е. становилась «более вечной». Более вечной же душа становится только в результате наиболее совершенного третьего рода познания, т. е. интуиции. Эта любовь – сама любовь Бога, которой Бог любит себя, и в мире нет ничего, что может ее уничтожить. Таким образом, в системе Спинозы, Бог и человек не абсолютно различны. Бог есть в человеке, когда человек любит Бога и познает его. Любить и познавать Бога – основной «пафос» спинозовской «Этики».

«Этика» Спинозы принадлежит к разряду произведений, которые можно назвать вечно будоражащими, дискуссионными, скандальными. Поэтому мыслители во все века обращались к ней и находили много предвосхищений своего творчества. Так, спинозовское учение об аффектах то и дело напоминает психоанализ З. Фрейда. Ж. Делез находил в текстах Спинозы параллели с Ницше. Вторая часть «Этики» вдохновляла известного советского психолога Л. С. Выготского. Альберту Эйнштейну была более симпатична первая часть.

Книга Спинозы – это провокация, вызов. Написанная весьма соблазняющим «геометрическим способом» на манер Евклидовских «Начал», этика Спинозы не оставляет другого выбора, кроме как принять ее целиком или же целиком отвергнуть. Вот почему все, как было упомянуто в начале очерка, находятся «в плену у Спинозы». Вот почему вдумчивые мыслители находят у Спинозы свои и чужие корни. На подвиг, на отвержение и переосмысление всех аксиом спинозовской «Этики» во всем объеме в философии, в этике, в политике никто не решался. Да, многие начинали с других аксиом, многие вводили дополнительные определения. Спинозу ругали лишь за «недостаточность» его начал. Прощание со Спинозой будет означать и прощание с Новым Временем. Но в мире нет этики, которая бы отважилась на такое прощание.

Понятие отчуждения у Гегеля, Фейербаха и Маркса

Термин «отчуждение» всегда был юридическим и означал передачу права одного лица другому. Впервые термин «отчуждение» появился в философских текстах в Новое Время. Его употребляли Т. Гоббс, Ж-Ж. Руссо, просветители и прочие в одном и том же значении. В политических доктринах этих философов единичные индивиды находясь в естественном состоянии отчуждали свои права в пользу какого-то общественного института, например, государства. В английском языке слово имело также и политэкономическое значение и применялось для названия процесса выброса большой партии товара на рынок.

И. Кант использовал слово «отчуждение» очень редко и то в его общепринятом социально-политическом значении. И. Г. Фихте впервые употребил термин «отчуждение» в философском смысле. Полагание объекта есть не что иное, как становление субъекта внешним, т. е. отчужденным. Но и объект теперь есть ставший внешним разум. В акте полагания субъектом объекта и тот и другой становятся друг от друга отчужденными.

В свою очередь молодой Шеллинг, споря с Фихте, говорил, что процесс, изображаемый последним, встречает трудности. То, что Фихте зовет отчуждением и полаганием Шеллинг зовет обусловливанием:

«Обусловливание означает действие, посредством которого нечто превращается в вещь; обусловленное означает то, что стало вещью; тем самым становится ясным, что ничто не может быть положено как вещь через самое себя, т. е. что безусловная вещь представляет собой противоречие. Безусловное есть или раз то, что совершенно не превращаемо в вещь, в принципе не может быть превращено в вещь» (цит. по: Лукач Д. Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества. М. 1987 г. стр. 585).

Гегель в «Феноменологии духа» стремится диалектически решить эту проблему: «В непосредственном наличном бытии духа, в сознании, есть два момента: момент знания и момент негативный по отношению и знанию предметности. Так как дух развивается и раскрывает свои моменты в этой стихии, то им свойственна эта противоположность и все они выступают как формы сознания. Наука, идущая этим путем, есть наука опыта, совершаемого сознанием; субстанция рассматривается в том виде, в каком она и ее движение составляют предмет сознания. Сознание знает и имеет понятие только о том, что есть у него в опыте, ибо в опыте есть только духовная субстанция, и именно как предмет ее самости. Но дух становится предметом, ибо он и есть это движение, состоящие в том, что он становится для себя чем-то иным, т. е. предметом своей самости, и что он снимает это инобытие» (Гегель Г. В. Ф. Соч. т. IV стр. 19).

В дальнейшем у Гегеля термин «отчуждение» употребляется как синоним первого отрицания, тогда как второе отрицание – это снятие отчуждения. Быть отчужденным значит быть отрицательно определенным. Более того, такое отрицательное определение может оказаться единственно возможным, отражающим сущность. Например, природа у Гегеля не имеет и не может иметь положительного определения. Она есть всецело инобытие духа, она всецело не – у – себя, она имеет свою сущность вне – себя, она есть сама внешность.

Человек в его истории – это уже возвращение абсолютной идеи к себе самой. «… история, есть знающее, опосредствующее себя становление дух, отрешенный во времени; но это отрешение есть точно так же отрешение от себя самого; негативное есть негативное себя самого. Это становление воспроизводит некоторое медлительное движение и последовательный ряд духов, некоторую галерею образов, из них каждый, будучи наделен полным богатством духа, именно поэтому движется так медлительно, что самость должна пробиться сквозь все это богатство своей субстанции и переварить его. Так как завершение духа состоит в том, чтобы в совершенстве знать то, что он есть, свою субстанцию, то это знание есть его уход внутрь себя, в котором он покидает свое наличное бытие и передает свое формообразование воспоминанию» (там же с. 433).

Здесь возникает проблема объективности общества, его развития, законов этого развития, причем значение той мысли, что люди сами делают свою историю, нисколько не умаляется. История, таким образом, понимается как диалектическое, богатое взаимодействиями и противоречиями развитие человеческого рода, осуществляемое социолизированными индивидами через практику. Гегель сделал тем самым исключительно важный шаг вперед в диалектическом понимании связи субъективности и объективности. С одной стороны, по сравнению с социальной теорией прежнего материализма, не способной связать субъективную роль человеческой практики с объективностью общественной закономерности, трактовавшейся преимущественно натуралистическими (климат и др.) и не сумевшей выбраться из антиномий, связанных с преувеличением одного их этих, бравшихся неподвижными моментов. С другой стороны, Гегель сделал большой шаг вперед по сравнению с Кантом и Фихте, у которых необходимость и объективность образуют по отношению к свободе и практике совершенно другой, иной по происхождению, чуждый мир.

Отчуждение у Гегеля имеет и позитивный смысл, благодаря ему творится предметность, антитезис. А антитезис есть такой же полноправный член триады как тезис и синтез.