Гэри Дженнингс - Сокровища поднебесной

• Название: Сокровища поднебесной
• Автор: Гэри Дженнингс
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2007

"Подойдите сюда, великие принцы! Подойдите ко мне, люди всех званий, те, кто хочет увидеть разные обличья человечества и познать разнообразие мира!" Такими словами начал великий путешественник Марко Поло, сидя в тюрьме, свои воспоминания о более чем двадцатилетних странствиях по свету. И ему было о чем рассказать, ведь он не только объездил полмира, но и много лет верно служил великому хану Хубилаю и выполнял его поручения в Китае, Индии и на Цейлоне.

 Через много лет в Венеции, когда Марко Поло лежал на смертном одре, родственники, друзья и священник собрались вокруг умирающего, дабы убедить его отречься от той бесчисленной лжи, которую он выдавал за правдивое описание своих путешествий, и с чистой душой отправиться на Небеса. Старик поднялся, проклял всех присутствующих и заявил: "Да я не рассказал и половины того, что видел и делал!"

 Вам повезло. В этом романе вы прочтете о том, о чем великий путешественник не захотел рассказать в своей "Книге о разнообразии мира".

---

Кстати, раз уж речь зашла о других народах, позвольте мне заметить, что мужчины в мусульманских странах хранят, словно сокровище, подобную веру. Они верят в то, что, когда умрут, они отправятся на Небеса, которые называют Джанет, и будут развлекаться там всю вечность напролет в гаремах с небесными женщинами, которых называют гуриями. Среди многочисленных достоинств гурий есть и способность оставаться все время девственными. Мужчины-буддисты верят в существование подобных женщин-девадаси, которыми они станут наслаждаться в своей небесной Чистой Земле между жизнями. Я не знаю, где именно в загробном мире существуют такие сверхъестественные женщины, но могу торжественно заявить: женщины народа мин прямо здесь, на земле, обладают удивительной способностью никогда не становиться дряблыми и мягкими в интимных местах. Или, по крайней мере, такой особенностью отличалась Ху Шенг.

Ее отверстие, во всяком случае, не было совсем маленьким, как у ребенка — робкая милая расщелина, — но внутри оно было волнующе тесным и умело крепко сжиматься. А еще, будучи зрелым, оно не было постоянно сжато, а время от времени пульсировало по всей длине. Ее миниатюрность была восхитительной, и, помимо всего прочего, я каждый раз погружался в Ху Шенг, словно это было впервые. Она была и гурия и девадаси: все время оставалась девственной.

Некоторые из ее анатомических особенностей я узнал в первую же ночь, которую мы провели вместе, и даже еще до того, как занялись любовью. О первом своем соединении с Ху Шенг я должен сказать еще, что это не я брал Ху Шенг, а она отдавалась мне. Я твердо придерживался своего намерения не приставать к девушке и не давить на нее, а вместо этого ухаживать за ней со всей изысканной обходительностью и демонстрировать ей всю присущую менестрелю цветистость и любовь к даме, которая выше его, занимающего скромное положение. В ту пору я игнорировал всех остальных женщин и не отвлекался ни на что другое, проводя по возможности все время с Ху Шенг или поблизости от нее; она тогда спала в моих покоях, но всегда отдельно. Что привлекло девушку, обратило ее внимание на меня и в конце концов завоевало ее, я не знаю, но зато знаю, когда это произошло. Это случилось в тот день, когда Ху Шенг показала мне в Павильоне Флейты, как можно почувствовать музыку, а не услышать ее. В ту ночь она впервые принесла в мои покои курильницу с благовониями, поставила ее рядом с моей кроватью, легла в мою постель и позволила мне тогда… Она позволила мне снова почувствовать музыку, услышать ее, увидеть и попробовать (и еще ощутить ее запах, этот сладкий аромат теплого клевера после тихого дождя).

Был еще один запах и вкус, который я ощутил, занимаясь любовью с Ху Шенг. В ту первую ночь, прежде чем начать, она спросила меня застенчиво, хочу ли я иметь детей. По правде говоря, я хотел бы детей от любимой женщины, но именно из-за того, что Ху Шенг была дорога мне, я не мог подвергнуть ее ужасу рождения ребенка, и поэтому ясно дал понять, что не хочу. Она выглядела слегка опечаленной из-за этого, но тут же на всякий случай приняла меры предосторожности. Ху Шенг принесла очень маленький лимон, сняла с него кожицу и разрезала лимон на две половинки. Я выразил некоторое недоверие: неужели такая простая вещь, как лимон, сможет предотвратить зачатие? Девушка уверенно улыбнулась и показала мне, как его используют. Фактически она дала мне кусочек лимона и позволила принять меры предосторожности самому. (Впоследствии она позволяла мне делать это каждую ночь, когда мы ложились вместе.) Ху Шенг легла на спину и раздвинула ноги, открыв внизу складки маленького кошелечка цвета персика, я осторожно раздвинул их и вложил внутрь кусочек лимона. Именно тогда я в первый раз и осознал, какая она маленькая и девственно тесная. Укромное местечко ее было пригодно только для одного моего пальца: тот осторожно, робко пропихивал лимон вдоль теплого канала до прочного, гладкого уплотнения ее лона, где лимон чуть ли не сам любовно сложился в виде чаши.

Когда я отдернул руку, Ху Шенг снова улыбнулась — возможно, из-за краски смущения, проступившей на моем лице, или из-за того, что я задохнулся, а может, она приняла мое возбуждение за беспокойство, потому что поспешила заверить меня, что чашечка лимона точно и наверняка помешает всяким случайностям. Она сказала, что он даже лучше многих других способов, вроде семян папоротника, которыми пользуются монголки, или же зазубренного куска каменной соли, которую используют женщины бон, или же дыма, который неразумные индуски впускают в себя, или чешуйки с панциря черепахи, которую женщины Тямпы заставляют мужчин надевать на член. О большинстве этих способов я никогда не слышал и ничего не мог сказать по этому поводу. Но позже я убедился в действенности лимона. И я также обнаружил, в ту же самую ночь, что этот способ гораздо приятнее, потому что он добавлял свежести, терпкости, чистого аромата и вкуса к уже чистым и нежным органам, выделениям и запаху Ху Шенг…

Но довольно. Я ведь уже сказал, что не стану останавливаться на деталях того, как мы с моей возлюбленной получали удовольствие в постели.

Глава 2

Когда мы отправились в Ханчжоу, наш караван состоял из четырех лошадей и десяти или двенадцати ослов. Одна из лошадей была белой роскошной кобылой, которая принадлежала Ху Шенг. Остальные три, не такие красивые, предназначались для меня и для двоих вооруженных монголов-сопровождающих. На ослах везли все наше походное снаряжение, на них также ехали писец-хань (чтобы переводить и записывать для меня), одна из наших служанок-монголок (которую взяли, чтобы она прислуживала Ху Шенг) и двое неопределенного вида мужчин-рабов, предназначенных для рутинной работы вроде установки лагеря и для другого тяжелого труда.

На этот раз Хубилай снабдил меня другой дощечкой из слоновой кости с надписями, сделанными золотом (ее подвесили к луке седла), но только когда мы оказались в дороге, я открыл документы с полномочиями, которые он вручил мне. Все, разумеется, было написано на языке хань, чтобы поняли чиновники Манзи, которым я стану их показывать, и я приказал писцу перевести мне, о чем там говорится. Он сообщил, с некоторым благоговейным трепетом, что я назначен представителем имперской казны и мне присвоен титул куяна; это означает, что все судьи, префекты и другие государственные чиновники, кроме ванов, должны мне подчиняться. А затем писец добавил, уже от себя:

— Господин Поло, я имею в виду куян Поло, вы удостоились чести носить коралловую пуговицу. — Он произнес это таким тоном, словно это и правда было величайшей честью, хотя я лишь позднее узнал, что сие означает.

Это было простое, приятное и спокойное путешествие на юг от Ханбалыка по провинции Хэбэй — Великой Китайской равнине, — которая представляла собой от горизонта до горизонта одно огромное сельскохозяйственное угодье, правда вдоль и поперек перегороженное, что выглядело очень комично, на множество принадлежащих отдельным семьям крошечных наделов. А поскольку даже у ближайших соседей представления о том, что лучше выращивать на этой земле, разнились, один участок был засеян пшеницей, следующий — просом, третий — клевером или какими-нибудь овощами на продажу, а четвертый — чем-нибудь еще. Поэтому вся эта огромная равнина состояла из множества клеток и пятен всевозможных цветов, расцветок и оттенков зелени. После Хэбэя шла провинция Шаньдун, где крестьяне отдавали предпочтение выращиванию шелковичных деревьев, чьи листья шли на корм шелковичным червям. Именно там производили самую прочную, плотную и прославленную ткань из шелка, которая так и называлась — шаньдун.

И еще одно я заметил на всех главных дорогах в этом южном регионе Китая: через определенные промежутки на них были поставлены указатели с надписями. Я не умел читать на языке хань, но писец перевел их мне. Обычно на обочине возвышалась колонна с указателями, направленными в разные стороны; на одном могло быть написано: «На север; до Гирина девятнадцать ли», а на другом: «На юг; до Цзиньнаня двадцать восемь ли». Таким образом, путешественник всегда знал, где он находится, куда идет и откуда только что прибыл (если он вдруг забыл). Особенно много информации содержали указатели на перекрестках дорог, где целые заросли иероглифов подробно перечисляли каждый город и городок во всех направлениях от того места. Я взял на заметку это очень удобное изобретение хань, подумав, что было бы хорошо посоветовать внедрить его не только на остальной территории ханства, но и по всей Европе, где не было ничего подобного.

Большую часть пути на юг по Катаю мы проделали довольно близко от Великого канала, или же он постоянно находился в пределах видимости. По каналу этому сновало огромное количество лодок и кораблей, поэтому издали нашим глазам представлялось довольно странное зрелище: лодки и корабли, плывущие по просторам полей, среди зерновых культур и садовых деревьев. Предполагалось, что этот канал был вырыт из-за того, что Хуанхэ, или Желтая река, очень часто меняла свое русло. На протяжении того периода истории, который зафиксирован в летописях, на востоке река меняла свое течение подобно извивающейся веревке — хотя это происходило и не слишком резко. В течение столетия или двух она впадала в Китайское море к северу от полуострова Шаньдун, примерно в паре сотен ли к югу от Ханбалыка. Спустя века ее необъятное течение изгибалось и отклонялось по всей длине, и она впадала в море далеко на юге от полуострова, в тысяче ли от прежнего места. Чтобы представить себе размах Хуанхэ, попытайтесь вообразить реку, которая пересекает Францию и в какой-то момент вдруг устремляется к Бискайскому заливу в месте расположения порта Бордо, а затем делает изгиб почти на всю ширину Европы и впадает в Средиземное море там, где находится Марсель. Желтая река в разные промежутки своей истории впадала в Китайское море в разных местах побережья, между его самыми крайними северной и южной точками.