Юлий Буркин - Всё будет хорошо

• Название: Всё будет хорошо
• Автор: Юлий Буркин
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2013

В сборнике представлены новые, малотиражные или публиковавшиеся исключительно в периодике произведения ведущих авторов нашей фантастики: Юлия Буркина, Юлии Зонис, Леонида Кудрявцева, Николая Романецкого, Генри Лайона Олди, Далии Трускиновской и других. Все деньги, вырученные с продажи электронной копии сборника, будут направлены на благотворительные цели — в Копилку фэндома.

http://skomm.ru/ebooks

---

Фрау Винтер вздохнула и вышла, направляясь из личных покоев в крыло, отведенное Гонорию.

Возможно, мальчику будет интересно взглянуть. Кто знает, что ему будет интересно.

Гонорий Кауза был ее приемным сыном. Фрау Винтер нельзя было назвать сентиментальной — о, нет — но в самой идее ребенка, играющего в ее высоком замке на краю полярного круга, было что-то настолько правильное и соразмерное, что три года назад она все-таки поддалась зову и на какое-то время покинула свои владения. Она посетила Европу, Северную Америку и Австралию (повсюду ее приезд сопровождался статьями в газетах — небывалая! Внезапная!! Суровая!!!), но европейские, американские и австралийские сироты оказались на диво единодушны. Завидев высокую бледную даму, они принимались плакать, а те, что постарше, говорили: «У нее руки холодные», и наотрез отказывались даже подходить к ней поближе. Тогда фрау Винтер отправилась в Африку. Там ее принимали куда лучше, называли благословенной и чудесной, но и африканские дети рыдали от одного вида ее бледно-голубых глаз и молочно-белой кожи. Все, кроме этого мальчика.

Мальчику было тогда шесть лет, и он числился немым. Он не смотрел на фрау Винтер, и поэтому не плакал. Он все время собирал, разбирал и снова складывал мозаику из тысячи картонных кусочков, и смотрительница детского дома у подножия Килимандажро сказала, что единственную волю юный Гонорий проявил в день, когда эту головоломку им подарили спонсоры — он забрал ее себе и никому из детей не позволил даже притронуться, поднимая такой ужасный нечленораздельный крик, что дети быстро отступились и оставили маленькому чудовищу его забаву. «Вы прямо благодетельница наша, — сказала смотрительница, — ведь до него никому и дела нет». Бедолага Гонорий отчаянно визжал, когда его одевали в красный свитер, но фрау Винтер очень удачно брызнула на него ледяной водой из бутылочки, которую всегда носила при себе, и мальчишка отчего-то затих. Холодные капли на лице ему понравились, и эта нехитрая игра занимала его на пути из Африки на Север.

Гонорий и теперь, спустя три года, не произносил ни слова, не поднимал головы и не смотрел на свою приемную мать. Но зато у него было много холодной воды, огонь в камине, красный свитер, игрушечный медведь Бамба, полезнейшая рыбная диета и миллион кусочков льда в головоломке, которую он часами складывал в огромной гулкой игровой комнате. Холод ему был нипочем, несмотря на африканское происхождение.

— Гонорий, мальчик мой, — сказала фрау Винтер, остановившись на пороге. Голос ее взлетел высоко под балки, откуда тонкая снеговая пелена свешивалась, как стяги, и рассеивалась в воздухе, не долетая донизу. — Посмотрите, что я вам принесла.

«Посмотрите» — это было, конечно, сильно сказано, потому что мальчишка даже не обернулся. Но мелькание черных пальчиков замедлилось, и фрау Ингеборга знала, что он ее услышал и что можно подойти — он не закричит, не отползет подальше, накрываясь оленьей шкурой, служившей ему и ковром, и покрывалом. Таким мелочам фрау Винтер научилась давно. Она подошла поближе и положила насекомое в протянутую через плечо розовую ладошку. Гонорий внимательно всмотрелся, потом разворошил часть головоломки и ее кусочками быстро и ловко написал на полу: «неправильные пчелы».

* * *

— Я, извините, не волшебник какой-нибудь, — сварливо сказал Тинкертоц. — Я, извините, все-таки даже где-то часовых дел мастер.

— Не считая той куклы, которая ожила и наделала такого переполоха…

— Вздор, — буркнул механик, профессор свободных наук и, кто его знает, может быть, немножко и волшебник. — Вы и сами знаете, Паннакот, всю историю раздули журналисты, кукла не проработала и месяца, а государственный переворот устроила та юная авантюристка, с которой я сделал бедной кукле наружность… Поэтому я больше не создаю искусственных существ размером больше мыши… Да вы-то чего от меня хотели?

Гость профессора смутился. Это был рослый широкоплечий мужчина, что называется, кровь с молоком и косая сажень в плечах. Рядом с профессором он казался совсем молодым, но вообще его румяное лицо было обманчиво — иногда на нем проглядывала не то усталость, не то тайная печаль. Сейчас он залился краской, покашлял в кулак и даже повозил по полу носком башмака.

— Э-ээээ, понимаете… эээ… как бы вот сказать…

— Ну так и скажите! Эдак вы до самого обеда будете мекать и бекать!

— Да дело уж больно необычное… и я даже никак не могу рассудить, правое или нет…

— Да говорите же, вот ещё…

— Да что же тут рассказывать, — Кальдерий Паннакот даже сморщился от досады и от усилий выговорить то, что было у него на уме. — Ведь дело-то мое растет. Может, конечно, это и кажется так со стороны — мелочь, дамская радость, детские шалости. А вы знаете, что не бывает двух одинаковых бочонков меда? Что коровы должны есть исключительно особую траву с гор, чтобы сливки были нужного оттенка и с таким вот этим, знаете, ароматом живым таким… А орехи? Я сам езжу за орехами, потому что если кожица, не дай Бог, будет горчить, пропадет же вся партия ядра… а виноградное сусло? А патока? А изюм, лакричный корень, сухофрукты и фрукты свежие… я же дома не бываю почти. А тут изволь все бросать и раз в год ездить на север… и для чего?

— Для чего?

Паннакот вздохнул.

— Вы только не смейтесь, мастер Тинкертоц… но я езжу биться.

Старик поднял бровь.

— И батюшка ездил, пока мог держать меч… и дедушка, и прадедушка, и прапрапра… Видите ли, уже прапрадедушка предпочитал делать вид, что у него там этнографический интерес… прадедушка делал вид, что охотится… ну и все такое… потому что ну какие в наше время могут быть битвы?

— Да, какие?

Паннакот оглянулся, словно ожидал, что отовсюду будут торчать любопытные уши. Но в доме и на улице было тихо — в летний зной и подслушивать никому не охота.

— Ритуальные, — выдохнул он.

— Да полно!

— Клянусь прапрадедушкой! У нас в семье был какой-то богатырь, понимаете, чуть ли не ещё в те времена, когда люди были родом из камней… или из деревьев… или из коровьей лепешки… ну или верили, что они от этого всего происходят… Вот он этот обычай и завел…

— Просто удивительно, — сказал Тинкертоц, и под его действительно удивленным взглядом сама собой залисталсь книга «О вещах несказанных», лежавшая на столе посреди всяческого металлического хлама и алхимической посуды. — И кто же ваш противник?

— Одна… одна очень почтенная дама… Я, право, даже не помню, то ли это была битва Зимы с Весною, то ли Севера с Югом… но, в общем, она тоже сейчас последняя в роду… По-моему, и ей не очень нравится махать мечом раз в год по долгу, так сказать, эээ…. А сейчас мне же просто некогда ездить на эту битву! У меня как раз в это время конгресс кондитеров в Малине! Я уже подготовил три доклада, один лучше другого, послал устроителям, и они приняли все три! А до этого я поеду на ярмарку в Цапфендорф, там будут показывать новейшее оборудование…

— Это-то я понял, но ко мне-то вы, любезный Кальдерий, все-таки явились зачем?

— Я хотел попросить, чтобы вы сделали для меня куклу, — уныло пробормотал Кальдерий.

— Ну вот, опять двадцать пять! Мы же вроде начали с того, что кукол с обликом живых людей я не делаю!

— Но почему? Я же не собираюсь устраивать государственный переворот…

— Да поймите же, несчастный, — загремел Тинкертоц, — что такая кукла — это неэтично! Даже для того, чтобы она могла хотя бы ходить и завязывать себе шнурки на башмаках, мне придется напихать в нее столько кристалликов памяти, столько ультрамикропроводочков, настроить такой тонкости схемы, что это будет ваше подобие почти во всем. И что вы станете с ним делать? Пошлете его махать мечом против какой-то старухи?

— Она вовсе не старуха, а даже ещё очень хорошо сохранившаяся дама!

— Это дела не меняет. Пошлете разумное существо заниматься какой-то семейной враждой… а если он погибнет?

— Никто ни разу в этой битве не погиб, — запальчиво отвечал Паннакот. Ее смысл в самой битве, а не в победе там, или что… Ну, бывает, я там отморожу палец… или ухо… но ведь куклу можно было бы сделать морозостойкую…

— Никакую куклу я делать не буду, — отрезал Тинкертоц. — ни морозостойкую, ни тугоплавкую, ни даже газоразрядно-режущую! Подумать только, а что бы он делал после этой битвы? Вы бы его выключали? Ставили бы в шкаф до следующего года? Стыд и позор вам, Кальдерий, вы сын моей лучшей ученицы, и несете такую ужасную чепуху!!! Ну ладно, я был молод, натворил ошибок… но кто вам сказал, что я их буду повторять???

Паннакот вздохнул и повесил голову.

— А Мелисента ведь редкая умница… Как она поживает, кстати?

— Хорошо, — отвечал воитель поневоле, — матушка-то, слава Богу, здорова и крепка… Привет вам велела передавать.

— Один привет? Без варенья?