Роберт Штильмарк - Волжская метель

• Название: Волжская метель
• Автор: Роберт Штильмарк
• Жанр: История

---

- Вас лекаря эти подъесаулом величали? - обратился он к яшемскому мяснику. - Из казачьего, стало быть, войска? Покамест скрываться изволили на монастырском дворе? Или как вас еще понимать, ваше благородие?

- Да, ребята, - подъесаул откашлялся и предложил желающим портсигар с махоркой. - Подымим да потолкуем... Большое дело повсеместно затевается, великое, святое дело. России, ребята, порядок нужен. Не тот, что большевики вводят. Они германские агенты, а нам свой, российский закон нужен, чтобы кончить народные бедствия, власть установить для всех справедливую.

- Не знаю, какая власть господам хороша, а нам и нонешняя по душе! тонким резким голосом почти выкрикнул Надеждин. - Только вот войну скончать желательно, торговлишку кое-какую открыть, хозяйство поправить - и живи всяк в свое удовольствие.

- Да кто ее тебе откроет, торговлишку? - рассердился подъесаул. - Кто на липовые деньги товар продаст? Кто фабрики пустит, управлять ими станет? Про такую разруху, как у нас, даже в библии не писано. Народ голодает, одни комиссары в Кремле с девками пируют, а ты говоришь - по душе! Эх, дурачье вы темное! Нынче ты ограбил, а завтра у тебя награбленное отымут. Хоть, к примеру, ту же землю.

- Покамест не отнимают, - заметил Шаров осторожно. - Сеять велят. Не на барина. На себя.

- Теперь за старое в деревне никто не держится, - поддержал товарищей чуваш Василий Чабуев. - Кто и держался за царя по старой памяти, тому напоследок война эта германская и Распутин безобразиями своими показали, что и как есть. Скажите, ваше благородие, господину начальнику, пущай всех нас в Костроме высаживает.

- И дурачьем темным нас, ваше благородие, при Советах-то никто не называл. Отвыкли от офицерского разговору, - съехидничал Надеждин.

Подъесаула взорвало. Он сел на край койки, спустил здоровую ногу на пол, а к другой ноге с отнятой ступней ловко пристегнул протез, В одном белье стал посреди каюты.

- Ну погодите ужо, пропишу я вам клистиры! Отец Савватий, ты-то что молчишь? Или за веру православную постоять страшишься?

- Сказано в писании, - сказал старец скрипучим голосом, - всякую власть приемлем от господа, Не мне, пустыннику, людские распри вершить. От сего мрака в скит ушел еще тому назад сорок лет, насмотревшись на убиенных в турецкую войну. Не тревожь, Иване, сердца малых сих, о душе помысли, не о мести единоплеменникам своим. Ступай с миром, одумайся!

- Та-ак! - насмешливо протянул подъесаул. - Не ожидал от старца измены. Басурманам продался, осквернителям храмов? Ты, как тебя, барыга! Тоже, поди, успел в большевики записаться?

- Покамест не писался, а с тобою рядом и барыге сидеть зазорно! отрезал Овчинников. - К такому кореннику других пристяжных поищи, у твоих господ шаромыжников. Видывал я, как вашего брата и в Дону и в Волге топили. Гляди, на другую не охромей!

- По-нят-но! Понятно, говорю, кто здесь под одно рядно набился! Сестричка! Пора тебе уходить отсюда. Идем со мной к начальнику.

- Куда я от своих больных уйду? Уж лучше сами ступайте от нас, людей на грех не наводите.

Подъесаул рванул и с силой захлопнул дверь. Даже перегородки вздрогнули.

- Ох, ну и беды! - протянул Шаров. - Занесла нелегкая на этот пароход проклятый...

- Быть того не может, что одни контры на пароходе, - начал было Надеждин, но "Минин" стал давать тревожные гудки. Антонина выглянула из окна. Вечерние сумерки только начинали плотнеть. Темно-синяя Волга повторяла небо в тучах. Впереди отсвечивали первые огоньки на костромском левом берегу.

Справа подходила к пароходу лодка бакенщика с зажженным на ней фонариком. Несколько человек прыгнули с лодки на борт парохода. Бакенщик отчалил, машина снова заработала... Значит, Кострому мимо? Высаживать лишних раздумали?..

...В коридоре топот, дверь каюты распахивается. На пороге врач и начальник госпиталя. Позади несколько человек в штатском, но выправка и хватка у них воинская. У некоторых в руках револьверы. Хромой подъесаул Губанов держит обнаженную шашку так, будто готовится срубить голову любому, кто попытается сопротивляться начальству.

- Слушать мою команду! Встать!

Шаров, Чабуев и Надеждин с усилием поднялись и встали босые у своих коек. Начальник сделал шаг назад, как бы освобождая дорогу тем, кто подобру-поздорову пожелает отсюда выйти.

Начальник стал к двери боком, позволяя больным получше рассмотреть свиту в дверях, явно не расположенную шутить со строптивыми. Выдержав паузу, офицер договорил:

- Здесь, на пароходе, оказалось несколько большевистских агентов. Все они разоблачены и обезврежены. В этой каюте с сего часа будет помещение для арестованных, временная тюрьма. Кто из вас, солдаты и граждане, желает выйти и ударить по врагу, бери вещи и... марш отсюда!

Заколебался Шаров. На растерянном лице его читались сомнения: как поступить? Ведь приказывают выйти? Куда же против силы?

В этот миг резко скрипнула койка. Надеждин, не устояв на ногах, навзничь рухнул в припадке. Чабуев подскочил, обхватил контуженного, не дал тому удариться в судорогах головой об стену. Старец Савватий торопливо, в страхе крестился и бормотал молитву - едва ли он хорошенько уразумел речь начальника. Шаров опомнился и стал помогать чувашу уложить Михея Надеждина. Припадочный уже бился на койке. На помощь ему поспешила и сиделка. К двери никто не двинулся.

- Видали притворщиков? - начальник мотнул головой, показывая свите строптивых больных. - Значит, выйти никто не желает? Вы правы, подъесаул: тут свили себе гнездо большевистские агенты. Осудим военно-полевым как дезертиров и лазутчиков врага. Окно забить досками. Дверь на запор! При попытке к бегству - расстрел на месте!

В каюту втолкнули троих новых арестованных. Снаружи на дверь навесили солидный замок, окно заколотили толстыми досками - заготовками для пароходных плиц. Выставили часовых на палубе, под окном, и в коридоре, у двери. Но во всей этой сумятице Антонина не потеряла духа, стала распоряжаться. Двоим новым больным с кровоподтеками от побоев она велела лечь на койку Губанова, а третьего положила вместе с Шаровым. Запретила пить из бачка без позволения - воды могут больше не дать.

Наступила ночь. "Минин", дробно молотя воду плицами, шел вверх мимо темных берегов. Горели сигнальные огни, звучали приглушенные разговоры, команды. Кого-то куда-то назначали, распределяли оружие.

...Так подошел пароход "Минин" на рассвете 6 июля к пригородам Ярославля, миновал зеленую пойму реки Которосли, знаменитую Стрелку с Демидовским лицеем и собором и без гудка причалил к Самолетскому дебаркадеру, под самым Флотским спуском.

3

Арестованные с трудом улавливали обрывки фраз за стенками своей тюрьмы. Но стало ясно, что пароход встречен на пристани местными белогвардейцами. Голос начальника "госпиталя" выделялся среди остальных. По обыкновению он и здесь с кем-то заспорил, доказывая, что его пароходу еще в Казани было приказано прибыть к восьмому июля в Рыбинск.

Вдруг раздраженный, начальственного оттенка бас:

- Поймите же наконец, полковник, пока вы находились в пути, ситуация изменилась. В Рыбинске нашими силами командует капитан Смирнов, а для руководства там Савинков. Вы не поспеете, срок везде перенесен с восьмого на шестое, на двое суток раньше. Выгружайтесь! Это приказ Перхурова.

- Где он сам?

- Уже у Всполья, перед артиллерийскими складами. Приказано сосредоточиться на Леонтьевском кладбище с ночи.

- Простите... но с кем имею честь?

- Генерал Карпов, с вашего позволения.

- Очень рад, ваше превосходительство!.. Господин подъесаул, скомандуйте высадку!

- Позволю себе доложить вашему превосходительству, - прозвучал голос Губанова, - на борту есть арестованные агенты красных. Полагал бы разумным... без промедления...

Чей-то петушиный дискант подсказал:

- Военно-полевым судом...

Бас рассыпался смешком:

- Помилуйте, каким там судом... До того ли. Просто, не поднимая пока лишнего шума... Спешите с высадкой, господа, пока все спокойно! Ого! Ну, благослови господи!

Откуда-то донесло выстрел, другой, третий. Застучал пулемет. Где-то пронзительно вскрикнула женщина... В предрассветный час 6 июля 1918 года в Ярославле начался белый мятеж.

- Сестрица! - шепотом позвал один из новых больных. - Что здесь за народ в арестантской? Коммунисты есть?

Во тьме Антонина перекрестилась. Слово показалось ей таким же страшным, как "безбожник".

Где-то ухнула пушка. В отдалении грянул разрыв.

- Граната, - сказал Чабуев. - Дивизионное, трехдюймовое. - Он был артиллеристом из огневого взвода.

Неподалеку ударил пулемет тремя короткими очередями.

- По кирпичной стене и по булыжнику, похоже, хлещет. Из броневиков, должно быть, - шепотом проговорил Надеждин. - Сам-то ты кто? Коммунист?

- Кандидат еще. Зовут Иван Бугров. Костромич. В Юрьевце был, у тещи, угодил вот, на беду, сюда. Главное, брать меня не хотели, вижу, военфельдшер-то вроде из бывших, я и вверни ему тихонько "ваше благородие". Мигом принял. Вот она куда заводит, угодливость-то, чуешь?