Мартин Бубер - Хасидские истории. Поздние учителя

• Название: Хасидские истории. Поздние учителя
• Автор: Мартин Бубер
• Жанр: Философия
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-93273-296-2

Мартин (Мордехай) Бубер (1878–1965) – один из самых ярких и оригинальных мыслителей ХХ века, философ и мистик, идеолог и общественный деятель, создатель важного направления современной мысли – философии диалога.

Всю жизнь Мартин Бубер стремился раскрыть миру уникальный мистический опыт хасидизма. Самый значительный его труд на эту тему – «Хасидские истории», первая часть которого представлена в данном издании. Книга учит, что только в диалоге человека со Всевышним раскрывается Божественная реальность и космос приобретает святость. Хасидские истории помогают преодолеть отчуждение между людьми и увидеть Божественный свет, наполняющий повседневную человеческую жизнь.

---

К вступлению на хасидский путь рабби Моше подготовило многое, и не в последнюю очередь его необычные сны, о которых нам известно по воспоминаниям, порой относящимся к годам его юности. В своих снах – а снилось ему разное, в том числе и учителя каббалы минувших веков, которых он наблюдал за их тайной работой, – он научился понимать, сколь мало могут быть полезными добрые дела, если совершающий их человек не предан Богу всей душой, а также что в человеческой душе есть место и раю, и аду.

В это время он стал учеником Провидца, который обучил его истинной хасидской радости, хотя достигнуть такого состояния ему было нелегко. Говаривали, что в душе рабби Моше живет искра души пророка Иеремии. Всю свою жизнь он глубоко скорбел о разрушении Храма и о судьбе народа Израиля. Когда он постиг радость, его надежда на приход Машиаха возобладала над его скорбью, поскольку эта надежда была чрезвычайно эмоциональной. Насколько мы знаем, ни у кого из цадиков не было столь безграничной веры в приход Машиаха на всем протяжении своей жизни.

Рабби Иссахар-Бер из Радошиц был повсеместно известен как чудотворец. Особенно он прославился своими чудесными исцелениями, и прежде всего – изгнанием дибука, злого духа, из одержимых; его даже стали называть «маленький Баал Шем». По-видимому, он обладал такими свойствами с юных лет, но только долго не мог решиться применить свои внутренние силы, будучи человеком кротким и застенчивым. Известен такой случай из его юности: он сопровождал рабби Моше-Лейба из Сасова в поездке и посоветовал рабби Моше его собственные чудодейственные методы, о которых он сам тогда еще не был осведомлен.

Но еще более странным выглядит то обстоятельство, что рабби Иссахар-Бер, переходя от одного цадика к другому и уйдя от Провидца, в конечном итоге пристал к общине Йеѓуди, сохраняя при этом благоговейное отношение к чудесам, – при том, что самый воздух вокруг Йеѓуди, казалось, был наполнен неприязнью к чудотворцам. Нам, однако, известен рассказ о том, что, когда ребенок Йеѓуди опасно заболел, тот обратился к рабби Иссахару-Беру, прознав, по всей видимости, о скрытых целительных способностях рабби Иссахара-Бера и решив их пробудить. Сам не веря в наличие у себя такого дара, но осознав крайность ситуации, рабби Иссахар-Бер взял ребенка на руки, потом положил в колыбельку и начал его укачивать с молитвой. И ребенок выздоровел.

Рассказывают, что много лет спустя, когда от школы Пшисхи отделилась школа Коцка, последняя из значительных хасидских школ, с ее общей атмосферой трагичности, и хасиды в обоих лагерях, Коцке и Радошицах, превратились в две противостоящие группы, рабби Иссахар высказал парадоксальную мысль, суть которой сводилась к следующему: Коцк отказывается от своей воли, уступая воле Бога, а Радошицы поступают по своей воле, которая также определяется волей Бога. Буквально парадокс звучал следующим образом: «Если ты не в состоянии сделать это, то ты, тем не менее, все равно обязан сделать это». Сторонники рабби из Коцка, однако, утверждали, что у себя в Коцке они приближают свои сердца к Отцу Небесному, тогда как в Радошицах, напротив, приближают Отца Небесного к сердцам евреев. Сказанное означало, что вместо того, чтобы стремиться к Богу во всем Его величии и строгости, в Радошицах пытаются сделать так, чтобы Он сам приблизился к людям, – путем совершения чудес.

Это напоминает сказанное некогда рабби Иссахаром. Когда один из многообещающих учеников рабби спросил у него, почему он творит чудеса и не лучше ли было бы стремиться к чистоте души, тот ответил, что послан на землю, дабы «сделать Божественное известным миру».

Рабби Шломо-Лейб из Лиссы (Лешно) также был непохож на других цадиков, хотя и в ином плане. Его превозносили за особую чистоплотность, которая была принципом его образа жизни. Говорили, что он не дотрагивается до денег и даже не глядит на них, что он никогда не принимает ничего и ни от кого – даже когда цадики, его учителя (рабби Мендл из Риманова, Провидец из Люблина, Йеѓуди), предлагали ему лакомый кусок со своей тарелки (знак высшей милости по отношению к самым любимым ученикам), что он никогда не сказал ни единого пустого слова и слушать не желает праздных речей.

Известен комментарий, сделанный им еще в юные годы, на стих псалма «Сердце разбитое и угнетенное, Всесильный, не презирай»:[3] «И все-таки сердце не должно быть разбитым». Характеризует рабби Шломо-Лейба и то, что всякий раз, говоря о приходе Машиаха, он подчеркивал, что преобладающим в народе станет тогда чувство великого стыда. Его святость, хотя и отрешенная от мира сего, но благоволящая ко всем живым существам, делала его одним из воплощений страдающего Машиаха. Как-то он сказал, что Машиах из колена Иосифа не погибнет в сражении с врагами Израиля, а умрет от страданий народа Израиля.

У рабби Шломо-Лейба было немало недругов среди цадиков. Человек, возглавлявший борьбу против рабби Шломо в тот период, когда он сохранял верность школе Пшисхи, отличался от него во всех отношениях. Это был рабби Нафтали из Ропшиц, учившийся сначала у рабби Элимелеха из Лежайска, а потом у четырех его великих учеников – рабби из Апты, Магида из Козниц, рабби Мендла из Риманова и, что самое существенное, у Провидца из Люблина.

Вряд ли существовал другой такой цадик, в чьей душе сочеталось столько противоречивых свойств. Но если мы рассмотрим все их в совокупности, то должны будем признать, что они отнюдь не хаотичны или противоречивы, но, напротив, характеризуют живого и здравомыслящего человека. В мире хасидизма он был фигурой, нередкой среди интеллектуалов нашего времени: смесь иронии и страстных желаний, скептицизма и веры, честолюбия и смирения.

С юных лет он обожал шутки, и особенно язвительные, а также розыгрыши, причем некоторые из них были далеко не безобидными. В молодости он рассуждал о своих умственных способностях с величайшей гордостью, а в зрелые годы высказывал на этот счет сомнения, граничащие с отчаянием. Однажды он отметил, что его учитель, рабби Мендл из Риманова, был святым человеком, но не имел представления о том, что такое истинный ум, и присовокупил: «Так разве он в состоянии понять, что я собой представляю?» В другой раз, когда Провидец из Люблина, выведенный из терпения его бесконечными шутками, напомнил ему стих из Писания: «Непорочен будь пред Богом, Всесильным твоим»[4], добавив: «Сказано: непорочен будь – а не умничай», Нафтали ответил ему смело, но абсолютно вопреки фундаментальному принципу хасидизма: «Надо немало ума, чтобы быть непорочным пред Богом».

Но после того как он сам стал рабби, о нем уже рассказывают совсем другое. О переменах, происшедших и происходивших в его душе, свидетельствуют такие истории, включенные в эту книгу, как «Сторож», «Утренняя молитва», «Вождь и поколение» и особенно «Желание» – рассказ о том, как он пожелал в следующей жизни стать коровой.

На основе его разговора с рабби Меиром из Стопницы можно сделать вывод, пусть даже самого общего характера, к которому рабби Нафтали пришел, осмысливая свой жизненный опыт. Встретившись с рабби Меиром, своим бывшим соучеником, который в тот момент стал в некоторой степени наследником Провидца из Люблина, он сказал ему, что теперь хасидам следует сидеть дома и учиться, а не думать о статусе цадика. На это рабби Меир ответил: «Не беспокойся – Бог обо всем позаботится! Если мы окажемся не в состоянии возглавить общину, найдутся другие, более пригодные к тому люди». Заметим, однако, что последующие события показали необоснованность этого ответа.

Говоря о рабби Нафтали из Ропшиц, мы не можем не вспомнить его ученика, рабби Хаима из Цанза (ум. 1876), который – по-видимому, единственный из всех выдающихся знатоков Талмуда среди хасидов, – продолжал старую традицию занятий и, пользуясь его собственным своеобразным выражением, перелицовывал уже лицованную однажды одежку, да так, чтобы стала видна изначальная лицевая сторона. Не следует, однако, предполагать, что здесь имела место попытка синтеза, неоднократно испробованная на ранних этапах хасидского движения. Этот синтез, судя по всему, давно уже был отвергнут, поскольку хотя рабби Хаим и подчеркивал, что в конечном итоге учеба и «служение» – это одно и то же, но вместе с тем он и допускал, что, по его мнению, в учебе нет ничего, кроме Торы, а в молитвах – ничего, кроме служения.

Он был искусен как в талмудических дебатах, так и в экстатическом служении и не менее известен своими благими делами, равно как и глубоким познанием человеческой природы, но ему не хватало ряда свойств, необходимых для великого цадика, – в частности, цельности души, а также цельности тела и души.

О многих из числа великих в последующих поколениях говорилось, что они обладают всем, кроме единства основных своих свойств. Живым примером, опровергающим эту тенденцию, был рабби Йехезкель из Сенявы, сын рабби из Цанза. О нем говорилось, что он не желает основывать свои проповеди на всех текстах Писания, а ограничивается одной только Торой. Он говаривал про своего отца, что у рабби Хаима – душа Авеля, а о себе он говорил, что его душа содержит добрые элементы души Каина. Приведем еще одно из дошедших до нас высказываний рабби Йехезкеля: в числе приверженцев каждого цадика есть люди, более преданные его идеям, чем он сам, только эти люди сами об этом не знают.