Лея Трахтман-Палхан - Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

• Название: Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву
• Автор: Лея Трахтман-Палхан
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-93273-312-8

У автора этих мемуаров, Леи Трахтман-Палхан, необычная судьба. В 1922 году, девятилетней девочкой родители привезли ее из украинского местечка Соколивка в «маленький Тель-Авив» подмандатной Палестины. А когда ей не исполнилось и восемнадцати, британцы выслали ее в СССР за подпольную коммунистическую деятельность. Только через сорок лет, в 1971 году, Лея с мужем и сыном вернулась, наконец, в Израиль.

Воспоминания интересны, прежде всего, феноменальной памятью мемуаристки, сохранившей множество имен и событий, бытовых деталей, мелочей, через которые только и можно понять прошлую жизнь. Впервые мемуары были опубликованы на иврите двумя книжками: «От маленького Тель-Авива до Москвы» (1989) и «Сорок лет жизни израильтянки в Советском Союзе» (1996).

---

По окончании школы администрация наказала нас тем, что нам выдали свидетельства об окончании школы без подписи преподавателей. Наши учителя, ранее ценившие и любившие нас, теперь отвернулись от нас, убедившись в бесполезности своих слов. В организации говорили, что это противозаконно, и требовали от нас пойти к директору с угрозами опубликовать этот факт в газетах, если учителя не поставят свои подписи в наших свидетельствах. Мы пришли домой к директору школы, старому, седому, уважаемому господину Ехиэли – одному из основателей Тель-Авива. Яэль, крупная девочка с толстыми ногами в коротеньком платьице, стояла перед ним и с дерзостью угрожала. Она, получившая воспитание в советской школе, была настроена против всего, что делалось в Израиле. А мне, пришедшей в школу после погромов и скитаний, жизнь в Стране казалась светлой и радостной, несмотря на жизнь в бараке и нужду. Я любила школу, любила и уважала учителей. Я помню, как трудно было мне переступить порог дома нашего директора. Как тягостно было для меня участвовать в этой миссии! Я помню свое смущение и растерянность, когда Яэль грубо и дерзко, чувствуя себя героиней, произносила приготовленные каким-то руководителем партии слова заявления, якобы от имени всех нас. Потом мы обошли всех педагогов. После посещения директора мы пошли к своему классному руководителю г. Бен-Яакову. Он был очень строгим учителем. Только нас, отличниц класса, называл по имени (Симха, Яэль, Лея), а всех остальных по фамилиям. У себя дома он принял нас очень приветливо. Мы впервые увидели его улыбающимся. Он показал нам альбом со снимками времен его юности. Он распрашивал нас о наших дальнейших планах, но, когда мы попросили его поставить подпись в наших свидетельствах, он ответил нам спокойным и решительным отказом, сказав, что не каждой ученице он подписывает свидетельство.

Наш учитель математики г. Сум, болевший туберкулезом, умер в то лето. А у всех остальных мы были. Но свои подписи поставили нам только учителя второстепенных предметов: физкультуры, английского языка и рисования г. Алдема. Я помню наши визиты к ним. Учитель физкультуры, молодой, худой человек небольшого роста, жил в Тель-Авиве со своей матерью. Он сразу поставил свою подпись на свидетельствах без всяких вопросов. Наша англичанка радушно приняла нас: она гордилась тем, что ее ученицы пришли к ней. Она пригласила нас в дом, большую комнату, где за роялем сидел, по-видимому, ее брат-близнец – полный мужчина с белым лицом, розовыми щеками и синими, как у нее, глазами. Они оба выглядели, как две большие розовощекие куклы. Она жила за городом, в утопавшем в зелени дворе (правда, не помню где).

Дом Алдема также находился за городом. Он стоял на высоком холме, огороженный садом, а вокруг были поля. К сожалению, не сохранилось у меня свидетельства об окончании школы. Дома я продолжала заниматься домашним хозяйством и вместе с Товой ухаживала за маленькими.

Поскольку я была занята всякими заданиями и собраниями, то большая часть домашних работ падала на плечи Товы. Тогда я не совсем соглашалась с претензиями ко мне. Мы стирали с ней вместе на всю семью, вручную, конечно. Мы усаживались во дворе на землю у большого круглого оцинкованного таза с низкими бортами и стирали руками без стиральной доски. Так как стирка – довольно тяжелая, неприятная работа, то мы спорили: она говорила, что я стираю медленно, а я – что она быстро и некачественно, а я хоть и медленно, но основательно.

Младших детей мы купали также в этом тазу. Я помню смуглое, гладкое тело Бат-Ами и белую кожу Сары. Когда девочки выходили играть, я поручала Саре наблюдать за Бат-Ами, которая была большой шалуньей, моложе Сары на четыре года. Сара прибегала домой с жалобами на сестренку, которая не слушалась ее и выбегала на середину дороги, цеплялась за повозки, а возчики замахивались на нее кнутом.

Бат-Ами рано начала учиться в школе. Домашние задания она не записывала в тетрадь. Возвращаясь домой, она, бывало, говорила Тове, какие задания она должна выполнить и условия задач по арифметике. Не знаю, в устной ли форме задавал задание учитель или она с доски не списывала. Когда она возвращалась домой после игр и усаживалась за уроки, Това напоминала ей условия заданных задач. Однажды, вернувшись из школы, Бат-Ами зашла на кухню, где я была занята приготовлением обеда (мы с Товой тогда уже готовили сами), и сказала мне, что им было задано на дом. Но я не знала, что условия задач должна была запомнить я. Когда она вернулась со двора и уселась за выполнение домашнего задания, были слезы. Бат-Ами плакала и кричала: «Как же ты не помнишь!!! Я же сказала тебе, что нам учитель велел делать дома по арифметике!»

Я помню также смешной случай с Сарой. Я «помогала» ей в приготовлении уроков. Зачем надо Саре напрягать свою маленькую головку и думать, к примеру, сколько будет 4+2 или 4×2, когда Лея может сказать ей это. Однажды, когда я была занята домашними делами, Сара обратилась ко мне за помощью. Я попросила Симху помочь моей сестричке. Симха сказала Саре подумать самой, написать ответ, а она затем проверит и исправит ошибки. И вот Сара читает: «7+2=10, 4+6=12», а Симха отвечает: «Верно, правильно». С этим «выполненным» заданием Сара пришла на следующий день в класс. С тех пор она больше ни к кому не обращалась за помощью в выполнении задач по арифметике.

В 1956 году на одной из семейных встреч Сара сказала моей подруге Симхе: «Ты, Симха, в возрасте 14 лет была уже хорошим педагогом», и вспомнила этот случай.

С младшими детьми я ходила купаться в море. Так мы называли (детьми) Мирьям, Сару, Бат-Ами и Якова. Я надевала на них белые панамки с полями от солнца и выводила их к морю. Мы выходили на улицу Левински, пересекали железнодорожные рельсы и шли вдоль улицы Алленби до самого моря.

В 1956 году мой покойный теперь двоюродный брат Яир ездил со мной в автобусе по этой дороге в австрийское консульство по поводу моей транзитной визы. Мы проехали много автобусных остановок вдоль ул. Алленби, и мне трудно было понять, как это в жаркие летние дни мы проходили всю эту дорогу пешком с маленькими детьми. Но автобусов тогда еще не было, и мы по всему Тель-Авиву шагали пешком.

Родители наши уходили на рынок рано утром, а возвращались поздно вечером. После моей высылки и замужества Товы Мирьям вынуждена была оставить учебу – и на нее были возложены уход за детьми и работа по дому. Она выполняла это с большой преданностью. Мирьям была крепкой девочкой, серьезной и очень замкнутой. Когда мы жили на улице Бальфура в палатке в первый период пребывания в Стране, она тяжело переболела и лежала в больнице «Адасса». Во время кризиса, когда она была на грани смерти, мама обвинила в ее болезни отца, так как он наказал Мирьям непосредственно перед болезнью. Но отец был ни при чем. Она болела одной из детских инфекционных болезней. Я помню, что во время кризиса родители ходили в синагогу и по еврейскому обычаю прибавили к ее имени еще одно. Мирьям выздоровела, и папа никогда больше не поднимал руку на детей. Младшим детям не верилось, что он когда-то наказывал и бил нас.

Волосы у Мирьям в детстве были густые, черные и красиво вились локонами.

Знаменитый педагог Песталоцци писал, что каждый здоровый ребенок является красивым ребенком. Мы росли здоровыми, красивыми детьми. Отец наш был стройным мужчиной среднего роста, светловолосым, с серыми глазами. Черты лица его были правильными: высокий лоб, прямой нос, красивые ровные зубы. Мама была брюнеткой маленького роста пропорционального сложения с очаровательной улыбкой на красивом лице. Това и Сара унаследовали отцовские черты, а мы, остальные, похожи на маму. Мама выглядела всю жизнь моложе своих лет, несмотря на все пережитое ею.

Какими хорошими детьми были мы! Мы с Товой ухаживали за младшими детьми, перед уходом в школу мы ежедневно убирали дом и мыли полы. По пути в школу мы заводили детей на рынок к родителям, на обратном пути – забирали. Мы рано занялись приготовлением пищи, однако такие блюда, как котлеты, фаршированная рыба, остальные традиционные блюда к субботе, разумеется, делала мама. Мы любили все, приготовленное мамой. У нее даже салат из свежих овощей имел особый вкус. Наши родители были очень щедрыми людьми. Мои подруги чувствовали себя у нас, как дома, а иногда – лучше, чем дома. Например, Яэль «маленькая» (Герзон), за которой дома бегала мама со стаканом молока или с бананом, у нас с аппетитом ела селедку с картошкой в мундирах, салат и крутые яйца. Все это мы находили на столе утром, приготовленное мамой перед уходом. И то, что было для нас, было и для наших подруг, которые приходили в наш открытый дом со всех концов маленького Тель-Авива.

В 1956 году, когда я встречалась с подругами детства, они мне напомнили об этом.

Дом наш был открыт в полном смысле слова, так как дома в Тель-Авиве не запирались, замков в дверях не было. У нас на веранде, как во многих других бараках, висел металлический сетчатый шкафчик, служивший в те времена «холодильником». Часто мама ставила туда на ночь мясные котлеты, предназначенные для нас на обед следующего дня. Случалось, мясо или котлеты исчезали. Мы знали, что взял их сумасшедший. Психиатрических лечебниц тогда в Стране не было, и по Тель-Авиву расхаживал голый мужчина, психически больной человек.