Елена Никулина - Агиология

• Название: Агиология
• Автор: Елена Никулина
• Жанр: Религиоведение
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7429-0345-1

Курс лекций подготовлен на Факультете дополнительного образования ПСТГУ, где агиология преподается с 2005 года в рамках программы профессиональной переподготовки «Теология» и в качестве отдельного краткосрочного курса повышения квалификации.

Агиология – относительно новая теологическая дисциплина, возникшая на пересечении нескольких богословских наук. Основной предмет ее изучения – духовное совершенство, святость. Лекции представляют собой один из возможных вариантов ознакомительного учебного курса по данной дисциплине. В курсе осмысляются различные пути к святости и выявляются характерные особенности подвига святых каждого чина; дается обзор истории святости в разных странах христианского мира, показывается духовная преемственность и взаимовлияние подвигов святых; раскрываются принципы написания житий, разъясняются подходы к канонизации святых в Православии и католичестве. Выводы курса базируются на Священном Писании, материалах житий святых, литургических текстах, святоотеческих рассуждениях о святости.

Лекции предназначены для слушателей Факультета дополнительного образования ПСТГУ, а также для всех интересующихся агиологией. Материалы лекций могут послужить дополнительным источником сведений при изучении истории Церкви и истории Русской Православной Церкви, использоваться в проповедях и миссионерской работе.

---

Важно понять, что каноническое житие изображает человека в его святости, поэтому оно, как правило, не говорит о грехах и ошибках подвижника, подобно тому, как на иконе святой изображается в своем «итоговом» (преображенном, прославленном, бесстрастном) состоянии, которое явилось плодом его жизненного подвига. А тернистый путь этого подвига с неизбежными для каждого человека согрешениями в иконе остается как бы «за кадром». Приблизительно то же самое мы видим и в житиях. В византийской и древнерусской агиографии святой представлен изначально безгрешным, с детства преуспевающим только в добродетелях. Его естественные немощи и грехи не упомянуты, поскольку они не являются предметом нашего назидания (образцом для подражания) и причиной нашего молитвенного обращения к святому, – ведь мы молимся ему как сосуду Святого Духа, предстателю перед Богом, достигшему вершин доброделания.

Но из этого правила есть исключения. О грехах святого канон позволяет говорить при описании его жизни до обращения в христианство или до вступления на путь подвижничества, чтобы тем самым еще более оттенить его добродетели после обращения, чтобы показать, что на вершины святости можно подняться даже из самых глубин порока. Примерами этому могут послужить достаточно подробные описания греховной жизни прп. Марии Египетской и мч. Вонифатия до их обращения ко Христу. В житии могут описываться искушения святого, его немощи, сомнение в своих силах, уныние, даже падения и после его обращения. Но делается это исключительно с назидательной целью, чтобы показать, почему подвижник пал и как он восстал от своего падения[86].

Итак, житие не ставит своей целью исчерпывающе пересказать биографию, как икона не стремится передать абсолютное портретное сходство. У него, как и у иконы, совершенно другая задача. Житие рисует духовный портрет святого, рассказывает о его пути к святости, о типе его подвига.

Достоверность агиографического повествования подтверждает духовный опыт многих поколений. Например, чудеса, описанные в житии святого, вновь и вновь повторяются в течение столетий после его кончины. Так, в житии свт. Николая говорится, что он заботился о неимущих, помогал бедствующим на море, спас трех неповинных людей от смертной казни… А сколько людей в наши дни могут засвидетельствовать, что по молитве к святителю Николаю они получили неожиданную материальную помощь, оправдание от несправедливого обвинения, спасение от несчастных случаев и внезапной смерти!

Нужно отметить, что молитвенный опыт обращения к угоднику Божию для верующего человека вообще является гораздо более весомым свидетельством его святости, чем словесное изображение этой святости в житии. Ведь можно почитать святого, прибегать к его помощи и получать ее и не зная в подробностях всех фактов его жития. Именно этот опыт опровергает сомнения в достоверности агиографии со стороны рационалистически настроенных ученых, для которых житие – единственный источник сведений о святом. Отвергая возможность и необходимость молитвенного общения со святым, исследователь сам ограничивает себя изучением жития только как литературного памятника определенной исторической эпохи. Такое же отношение можно встретить и к иконе. Ни для кого не секрет, что ее нередко рассматривают исключительно как произведение искусства, как памятник византийской, русской или европейской живописи, тем самым отрывая ее от изображенной на ней живой личности подвижника, пребывающего в сонме святых и непрестанно отвечающего на обращенные к нему церковные молитвы.

По поводу достоверности житий хочется сказать и следующее. Трудно предположить, что агиограф сознательно вводил своих читателей в заблуждение, сознательно приводил ложные сведения о святом. Другое дело, что не всегда есть возможность досконально проверить все известные факты. Любой историк, в том числе и агиограф, может ошибиться.

Авторов житий обвиняют также в «списывании» друг у друга историй о чудесах и подвигах. Но чудеса святых большей частью действительно схожи: исцеление больных или бесноватых, спасение от опасности, появление целебных источников и др. Что же касается подвигов, то святые, как известно, большей частью творили свои добродетели в тайне. Мы в какой-то мере имеем представление о сокровенной внутренней жизни только некоторых из них, тех, которые оставили нам свои писания или поучения. Поэтому при описании добродетелей святого агиограф поневоле должен придерживаться определенной схемы, отражающей общие закономерности духовной жизни, типичные черты того или иного пути к святости.

Описание образа святого через его подобие другим подвижникам существует и в иконописи. В иконописном подлиннике представление о внешнем облике святого создается посредством указаний относительно возраста, волос и бороды, одежды… Например, наиболее известным образцом для изображения юноши (безбородого) был св. Георгий Победоносец: «Святой мученик Мамант, млад, подобие Георгиево (2 сент.)», «Мученик Евлампий, млад аки Георгий (10 окт.)». Особое внимание составители подлинников обращали на бороду – символ нравственного достоинства, духовной зрелости подвижника. Она тоже часто описывалась через подобие: «брада подоле Николины», «Златоустова», «Василия Кесарийскаго, а покороче», «Подобен брадою богоотцу Иоакиму». Иногда подобие распространяется не на какую-либо черту, а на весь облик святого: «Иоанн подобие Алексия человека Божия, риза бакан. Лонгин, подобие аки Прокопий Устюжский, риза вохра» (праведные Иоанн и Лонгин Яренгские). Преподобный Герман Соловецкий в одном из подлинников описан так: «Аки Александр Свирский, риза преподобническа, в руке свиток»[87]. Общеизвестно, что в иконописи существуют и правила изображения каждого лика святых – святителей, преподобных, благоверных царей, мучеников – относительно формы и цвета одежды, положения тела (стоит, сидит, преклонил колена), предметов, которые они держат в руках.

Принцип подобия при описании подвига святого существует и в гимнографии. Службы святым часто составлялись по образцу уже существующих служб, с немногим изменением их слов. Например, при составлении службы трем святителям – Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоусту – Иоанн Евхаитский Мавропод взял за основу тропаря тропарь апостолам Петру и Павлу. Тропарь апп. Петру и Павлу звучит так: «Апостолов Первопрестольницы, и вселенныя учителие, Владыку всех молите, мир вселенней даровати, и душам нашим велию милость». А тропарь трем святителям: «Яко апостолам единонравнии, и вселенным учителие, Владыку всех молите, мир вселенней даровати, и душам нашим велию милость». Последний тропарь, в свою очередь, стал образцом тропаря свв. Кириллу и Мефодию: «Яко апостолам единонравнии и словенских стран учителие, Кирилле и Мефодие Богомудрии, Владыку всех молите, вся языки словенския утвердити в православии и единомыслии, умирити мир и спасти души наша»[88]. Очевидно, что сходство поэтического изображения подвига указанных святых обусловлено единством их церковного служения: святители, как известно, являются преемниками свв. апостолов, святые Кирилл и Мефодий своей просветительской деятельностью среди славянских народов также продолжали дело апостолов.

В гимнографии даже есть такой текст, который называется самоподобен. Это образец, пример для других песнопений с точки зрения метрики и мелодии. При переводе на церковнославянский язык метрика утеряна, осталась мелодия, а также общая форма, концепция поэтического сочинения. Считается, что самоподобны возникли из лучших образцов церковной гимнографии. В церковном песнотворчестве существуют также образцы для тропарей мученику: «Мученик Твой, Иисусе (Имя)…», мученице: «Агница Твоя, Господи, (Имя)...», апостолу: «Апостоле святый (Имя)…., моли милостиваго Бога…», святителям: «Правило веры и образ кротости…»

Таким образом, подобие в описании святого вовсе не является свидетельством какой-либо сознательной или бессознательной фальсификации жития, иконописного образа или богослужебного текста. Скорее, это отражение единства характера подвига, каждый из видов которого имеет свои особенности, свои типичные черты (подробнее об этом мы будем говорить ниже).

На Руси жития были неотъемлемой частью единой древнерусской культуры, тесно и неразрывно связанной с жизнью Православной Церкви. Особенно важно, что у нас, как и в Византии, житие входило в состав богослужения, являясь таким образом органической составляющей самой важной стороны жизни Церкви – литургической. Этому факту способствовало то обстоятельство, что все жития писались на церковно-славянском языке. Канон, не описанный, не разъясненный прямо в литературных текстах того времени, но ясно ощущаемый древнерусским читателем, делал житие цельным устойчивым жанром.