Татьяна де Росней - Сердечная подруга

• Название: Сердечная подруга
• Автор: Татьяна де Росней
• Издательство: Книжковий Клуб «Клуб Сімейного Дозвілля»
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-966-14-4807-9

Пересадка сердца может не только спасти, но и навсегда изменить жизнь даже угрюмого программиста-женоненавистника. Особенно если ему достанется женское сердце.

---

Я слушал профессора внимательно, но… будто бы со стороны. Как объяснить ему, что болезнь и смерть больше не пугают меня, хотя от обеих я был так близко? Профессор прописал мне больше отдыхать и принимать новые таблетки, призванные сдерживать развитие поразившего мое тело вируса.

Но желание писать отвлекало меня от мыслей о болезни. Стоило народиться первой главе, как продолжение понеслось вслед за ней, словно вагоны за локомотивом. И никто не удивлялся этому больше, чем я сам. Эта легкость привела меня в замешательство, сравнимое с тем, которое испытывает человек, когда пригубит подсоленный по недосмотру кофе вместо сладкого.

Почему это далось мне так легко? Как такое возможно? Мне часто доводилось слышать, что настоящие писатели часами потеют перед пустым экраном или чистым листом бумаги в ожидании вдохновения. Может, муза, посещавшая меня, просто оказалась на удивление плодовитой?

А все остальное вдруг стало неважно.

* * *

Свое время я делил отныне между сном и написанием книги. Я больше не выходил из дома. Жозефину это скоро стало раздражать. Со времени моего возвращения из Зернойса терпение мало-помалу покидало ее. Думаю, ей просто надоела роль медсестры. Она все реже приходила навестить меня.

Мы очень редко занимались любовью. Быть может, она уже встретила другого – моложе, сильнее меня, способного удовлетворить все ее желания? Огорченный подобным безразличием, я попытался с ней поговорить. Но она не стала меня слушать. Я поделился своими сомнениями с Матье. Поведение Жозефины также разочаровало его. Он утешал меня как мог.

Может, мне надо постараться меньше о ней думать? Жозефина молода. Я должен позволить ей уйти. Она привыкла видеть тяжелобольных. Что, если, отдаляясь от меня, она таким образом защищается, потому что ей больно видеть, как я теряю силы? Быть может, она еще вернется ко мне, когда я поправлюсь и снова буду в состоянии ее завоевать? Бесспорно, мой сын был прав.

Стоило мне сжать в ладони мышку – ну чем не священный скипетр? – и я становился всемогущим. Я творил. Одним щелчком я стирал сердечные переживания, боли, миелит, одиночество. Я строил главы, сосредоточив на этом занятии все свое внимание, как каменщик, который по кирпичику возводит стены дома. Мой роман приобретал форму, он рос, питался мной, моей душой, моим пораженным болезнью спинным мозгом, моими сомнениями, моими страхами, моей верой, моими удовольствиями и моими печалями. В обмен на все это он приоткрывал в мой разум двери, о существовании которых я не подозревал и через которые я спешил вернуться обратно; он снабжал меня кислородом, стал для меня наркотиком, защищал меня. Из этой книги без названия я смастерил себе воображаемый и непобедимый щит, державший всех врагов на расстоянии.

Я не замечал, как летит время. Случается ли это с настоящими писателями? Лауреаты Гонкуровской премии, премий Ренодо и Медичи – замечают ли все эти люди, подобно мне, что, когда пишешь, в часе вдруг становится меньше минут, а месяцы вдруг превращаются в недели, то есть календарь словно бы сжимается, как шагреневая кожа? Куда подевалось время? Стрелки умирают от скуки на циферблате, крупинки застыли в песочных часах, вечер, который все никак не начнется, рассвет, который никак не хочет приходить, и до ближайшего месяца, казалось бы, еще так далеко… Как бы не так! На календаре – май! Но куда подевались февраль, март и апрель?

И только тот факт, что мой роман занимал все больше места в памяти компьютера – 1 747 080 байтов, – заставлял меня осознать ход времени, равно как и лицо профессора, мрачневшее с каждым моим визитом все больше. Миелит завоевывал новые территории в моем ослабленном организме. Болезнь росла, как и моя книга, но вот только ее рост не сулил мне ничего хорошего.

Знать бы, удалось ли мне написать нечто стоящее? Да какая, в сущности, разница! Я не собирался давать свой роман кому-то читать, не надеялся, что его издадут. Пока он находился в памяти моего компьютера под защитой пароля, я знал, что он надежно укрыт от любопытствующих глаз.

Я скучал по Зернойсу. И по баронессе, хоть она и звонила мне чуть ли не каждый день.

Когда наступал вечер, я представлял ее в большой гостиной. Ночь опускалась на гору, окрашивая вершину в синеватые тона. Долорес тихо передвигалась по комнате: задергивала шторы, включала лампы, разжигала огонь в камине. Наливала в стакан со льдом немного виски и подносила его баронессе вместе с вазочкой подсоленного арахиса. Пандора в это время выбирала музыку для своего вечера.

Трудный выбор! Музыка должна была сочетаться с парой глотков вина, приготовленным Долорес легким ужином и двумя-тремя затяжками «Dunhill Extra Mild», которые она позволяла себе после трапезы. «Выбирайте Моцарта, и вы никогда не ошибетесь!» – сказала она однажды. Сегодня вечером я слушал «Cosi Fan Tutte». В ее честь. Ведь это благодаря баронессе я научился любить музыку великого Амадея.

Гаранс часто забегала меня проведать. Я всегда испытывал некоторую неловкость в присутствии сестры своего донора. Иногда, не нарочно, я называл ее Констанцией. Она улыбалась. Меня же забавляли перемены в поведении и манерах сына, когда он встречался у меня с Гаранс. Матье влюбился в нее, и в ее присутствии терял весь свой лоск – краснел, смущался, путался в словах. Несмотря на разницу в возрасте, Гаранс, похоже, тронуло это робкое обожание. Мне нравилась мысль, что однажды узы сердечной привязанности соединят еще одного Бутара с еще одной Деламбр.

Начинающий романист, которому позволено изливать на бумаге все, что угодно, имеет право мечтать!

Однажды утром мне позвонил Лоренцо. День, которого все мы ожидали с таким нетерпением, настал. И ему хотелось сообщить мне об этом лично.

Антонии Уччелло предстояло с огромной помпой войти в галерею Уффици. От баронессы я узнал, что церемония пройдет без нее, невзирая на настоятельные просьбы Лоренцо и Грациани. По ее словам, она уже слишком стара для таких мероприятий. Ктому же долгая поездка утомит ее. Мне тоже пришлось отказаться от идеи отправиться во 'Флоренцию. Профессор Берже ле Гофф категорически запретил мне ехать, как я его не упрашивал.

Вместо себя я решил отправить Матье. С ним будет Гаранс и чета Деламбров. Они вчетвером поселятся в «Дочиоли», у Уэзерби, которых тоже пригласили на церемонию.

Матье уехал в Тоскану, оставив меня наедине с компьютером. И в тот вечер одиночество вдруг показалось мне невыносимым.

Я попытался дозвониться Пандоре в Зернойс, но попал на автоответчик. Наверное, она уже спала. Жозефину я не видел уже несколько недель. Когда мы в последний раз ужинали вместе, она показалась мне еще более отстраненной. «Ты нашла себе нового возлюбленного?» – спросил я напрямик. «Не говори глупости!» – взвизгнула она, но щеки ее предательски порозовели.

Бедняжка Жозефина, ты совсем не умеешь врать! Я понимаю, ты щадишь меня, тяжелобольного, «тень себя самого», твоего «бывшего» со слабеющей потенцией, но я бы предпочел, чтобы ты сказала мне правду, швырнула ее мне в лицо, как в кинокомедиях герои швыряют друг в друга торты. Я переживу твое предательство, оплачу его и попробую перевернуть прожитую страницу. Я чувствую, что готов услышать что угодно и что угодно пережить, но только не твою настойчивую ложь. Но ты не отказываешься от нее, упрямо смотришь мне в глаза, обиженно надуваешь губы…

Внезапно я увидел на месте Жозефины себя. Та же гримаса, тот же упрямый взгляд – я категорически отрицаю факт измены. «Руку даю на отсечение, Элизабет, у меня ничего не было с той девчонкой! Клянусь!» Жена смотрит на меня с тем же выражением, что и я сегодня на Жозефину, – она устала, ей больно, и она абсолютно уверена, что права. Что ж, теперь я знаю, что с этим надо делать.

Я улыбнулся и взял Жозефину за руку, оборвав тем самым энергичный поток отрицаний.

– Ты меня больше не любишь? – пробормотала она как ребенок, ожидающий наказания.

Я поцеловал ее в лоб.

– Я люблю то, чем мы были, но не то, чем мы стали.

Произнеся эту загадочную фразу, я проводил ее до двери.

Впервые работа над романом показалась мне каторгой. Я смотрел на экран монитора с безразличием пенсионера, уставившегося в телевизор.

Я лег спать, одинокий и усталый.

Прежде чем я провалился в сон, мне в голову пришла странная мысль.

Не предположение, а уверенность: жить мне осталось не очень долго.

* * *

Вернулся Матье. Глядя на его довольное лицо, я и сам повеселел. Во время церемонии случилось нечто неожиданное.

Хранитель музея Беппе Русполини сильно задерживался. Толпа, собравшаяся в зале номер семь, с нетерпением ожидала начала. Куда запропастился хранитель? Да еще в такой день! Помощница Русполини с тревогой посматривала на дверь и в который раз тщетно пыталась дозвониться до своего патрона по мобильному. Матье, Гаранс, чета Уэзерби, Деламбры, Грациани, Лоренцо с семьей стояли в центре прямоугольника, огражденного стойками и красным шнуром.