Анна Матвеева - Небеса

• Название: Небеса
• Автор: Анна Матвеева
• Издательство: ООО «Издательство АСТ»: ОАО «ЛЮКС»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-026794-0, 5-9660-0573-7

Анна Матвеева представляет новый роман. Это история любви, смерти, отчаяния и веры.

История о том, что любовь сильнее смерти, а вера сильнее отчаяния… И жизнь прекрасна. Несмотря ни на что. Вопреки всему!

---

Глазам Артема, видимо, открывалась иная картина: бездушный реквизит обрел дыхание, театр обернулся домом, жизнь началась в церкви, когда ему было двадцать лет.

Редакционные бабоньки, узнав, что Верин муж — священник, пришли в коллективное помешательство. Ахи, охи, ручные всплескивания.

«Как оригинально! Как оригинально!» — восторженно повторяла Алла Баюшева, заведующая отделом культуры «Вестника». Аллу словно заело на этих словах, и она твердила их в упоении, но успевала при этом разглядывать Веру внимательнее прежнего. Вера чувствовала, как меняется ее место в редакционном обществе, как сооружают для нее большую клетку: пойдемте посмотрим, там сидит жена священника!

Муж Баюшевой был адвокатом, и Вера большими усилиями сдержалась от замечания, что муж-священник ничем не оригинальнее адвоката. Чем дальше, тем сильнее жалела Вера о тех давних днях, подаривших ей Артема и в то же самое время начавших отбирать его. И она сердилась — на всю церковь сразу и на многих ее деятелей в отдельности. С особенной, злой страстью Вера думала об отце Георгии, чьим ставленником был Артем. Если бы не он, может, Артем и не решился бы принять сан… В последние же месяцы, когда мужа стали поощрять без всякой меры, Вера научилась ненависти к епископу.

Владыка Сергий и прежде не нравился Вере — слишком молодой для пастыря такого ранга, самоуверенный, грубоватый, к тому же отец непривычно стелился перед ним. Артем же, тот прямо бредил своим епископом, цитировал к месту и не к месту, гордился его благоволением.

Вот почему Вера не долго раздумывала, когда ей предложили написать о злодеяниях архиерея. Она даже обрадовалась, размышляя, как от одного выстрела трагически скончаются сразу несколько ненавистных зайцев: сместят Сергия, Артем разочаруется в пастыре, которого считал духовным идеалом, и следом разочаруется в православии, вскормившем такое исчадие.

Была и другая причина: эту серию статей оценивали в очень серьезную сумму, а деньги были для Веры не лишними. Отец в последнее время не мог похвалиться особенными доходами, вкладывался в свою дачу. Ксения Ивановна ни одного дня нигде не работала, Артем получал жалкие копейки, да и те ускользали в помощь очередным страждущим… Вот Вере и приходилось выкручиваться своими силами.

Заказчика звали Алексей Александрович, с виду — типичный новорус с глазами-щелками, обнаженным черепом и золотой цепью на шее, но говорил при этом складно и не мог скрыть высшего образования, хоть и старался: «Поймите, Вера Геннадьевна, никто, кроме вас, не решится на такую статью, а ваша смелость широко известна. Да и вообще, когда вы увидите все материалы по делу, как журналистка не сможете перед ними устоять!»

Материалы и впрямь не подвели: несколько часов, не обращая внимания на затекшую спину и тупые мурашки в отсиженной ноге, Вера листала раздутую папку — заявления, обращения, свидетельства… Особенно поражало, конечно же, письмо семнадцатилетнего юноши, ученика духовного училища. Владыка едва не изнасиловал мальчика, и Вера шепотом ругалась, предчувствуя сразу и сенсацию, и близкую славу, и возвращение Артема. В письме стояла подлинная фамилия пострадавшего, но Вера решила оставить этот козырь на десерт: может быть, удастся разговорить мальчика, сделать большое, подробное интервью?

Первой статьей Алексей Александрович остался доволен — привез Вере не только обещанную денежку, но и букет из лилий, запах которых еще несколько дней душил всех посетителей отдела. Вера была довольна куда меньше: одновременно с нею выстрелили журналисты других газет, о Сергии говорили с телеэкрана, поминали на радио. Верина сенсация затерялась во множественных вспышках негодования, а дремавший Николаевск возмущенно бурлил, требуя для Сергия если не распятия, то суда и позора.

Другая часть плана тоже провалилась. Увлекшись, Вера совсем утратила способность к сомнениям и не предполагала, что Артем проявит верность владыке, не поверив доподлинным свидетельствам его греха. Еще больнее ранил немедленный выбор Артема: он принял сторону Сергия, и этого Вера ему никогда не простит.

Самым же печальным оказалась мнимая беременность. Вера была уверена, что ребенок — в ней, что у них наконец получилось. Она давно хотела ребенка, но не говорила мужу, что здесь имеются некоторые сложности. И вот — задержка больше месяца, сильные боли в груди, ликование, а потом резкий отбой, фальстарт, ложная тревога.

Раскрываться перед мужем Вера не захотела: пускай помучается, будто довел жену до аборта. Полезно будет.

Несмотря ни на что и вопреки всему, Вера все еще любила Артема.

Глава 17. «Космея»

Прошлой осенью, на трамвайной остановке ко мне крепко приклеилась девица в уродливой вязаной шапочке: в журналах по рукоделию такую модель звали «шапочка-шлем». Смущенно краснели городские сумерки, унылый дождь мелким почерком записывал что-то на асфальте, а я пряталась под жалким козырьком остановки, снова и снова перечитывая бахрому объявлений, посаженную клеем на столб. Трамвай уже примчался к нашей, конечной остановке, но в обратный путь не спешил: длинное желто-красное тело застыло на рельсах. Вагоновожатый медленно курил в окно и, наверное, подсчитывал редкие размякшие листья, что лежали в лужах как заплатки.

Ликующий голос зазвучал сзади, вопрос мог быть задан кому угодно. Я совершила ошибку Орфея и, оглянувшись, увидела девицу в дурацком вязаном шлеме: она скалилась плохими зубами, всячески показывая свою приязнь.

— Вы читали Библию?

Я кивнула.

— Понравилось?

Такой поворот смущал.

— В общем. А что?

Гадкая улыбка еще больше вытянулась в ширину:

— Приглашаю вас принять участие в регулярных занятиях в церкви «Знание Христа». Мы там читаем Библию и делимся своими впечатлениями от Слова Божьего.

Я подумала, что не хочу делиться с этой девицей не только впечатлениями, но даже совместно выдышанным воздухом. Она же будто не замечала моего отвращения, протягивала рекламку с адресом церкви. Скверно пропечатанная ксерокопия была украшена распятием, внизу кровавыми буквами написано: «Я умер за тебя».

По счастью, вагоновожатый докурил наконец свою сигарету, пересчитал все листья в лужах… Трамвай, неуклюже кренясь, подгромыхал к остановке, и дверная гармошка очутилась прямо напротив нас. Девице, видимо, требовался другой номер, и уже в окно я вынужденно разглядывала ее черный болоньевый плащ с круглыми пуговицами, похожими на таблетки аспирина.

Кровавая рекламка долго истлевала на дне моей единственной сумки, вписавшись в однородную массу пустых спичечных коробков, газетных обрывков с телефонами, смятых шоколадных оберток… Мне вовсе не хотелось звонить по написанному прямо под распятием номеру, впрочем, девице я тоже сказала неправду. На самом деле прочитанная Библия вызвала у меня очень сложную эмоцию, и слово «понравилось» ее никак не объясняет.

На излете восьмидесятых, когда все мои знакомые наперегонки кинулись изучать Священное Писание, я тоже достала с антресолей старый, дореволюционный экземпляр с фигурно выступавшими над строкой буквами. Не знаю, откуда взялась у нас эта книга: кажется, была всегда. Необъяснимой памятью я вспомнила тканый переплет, и коричневые пятна на полях, похожие на те пятна, что покрывают руки стариков, и мелкую сеть старинных букв… Буквы цеплялись к взгляду, как лианы, тянули, будто маленькие якоря, но я прочитала книгу до конца. И после того как последняя страница мягко улеглась в левую сторону, на меня напало смятение, внезапное, будто удар. Как если бы кто-то знал ответ, но скрывал его. Как если бы у детективного романа не хватало последних страниц. Мне хотелось, вправду хотелось поговорить об этом смятении, но с кем? С доморощенной сектанткой в болонье? С Сашенькой? Или Кабановичем — неистовым, как все атеисты?..

Теперь для этой цели сгодился бы Лапочкин, но я уже перегорела прочитанным и даже забыла некоторые смущавшие меня главы. Если бы Алеша выпивал со мной тогда, в восьмидесятых, я рассказала бы ему, каким кровожадным показался мне Ветхий Завет: там шла многостраничная жестокая битва и смертью карались даже неповинные младенцы.

Наверное, мое непонимание Библии можно объяснить всеобщим ее пониманием: православие стремительно вернулось в моду, еще и поэтому мне хотелось отойти в сторону. Впрочем, другие способы верить смущали куда сильнее, именно в те самые времена на улицах Николаевска гремел сектантский марш: граждане в строгих костюмах нездешне улыбались, вербуя пешеходов в тайные духовные общества.

Секты пугали меня больше общей моды. В православии была предыстория, первооснова, закон и некая, пусть не для всех безусловная, правда. Ряженые в костюмы сектанты запросто провозглашали своих начальников святыми, а их слово — законом и новой верой. Поклонников находила даже самая захудалая секта, хотя бы один да пускался вслед за новоявленным гуру. Что уж говорить о сектах с мировым именем, что дурят мозги на всех материках, — в Николаевске они обрастали адептами, как обрастает ракушками брюхо затонувшего корабля.