Георгий Егоров - Солона ты, земля!

• Название: Солона ты, земля!
• Автор: Георгий Егоров
• Издательство: Алт кн. изд- во
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-7405-0149-0, 5-7405-0150-4

---

— Дело вот в чем, Александр Петрович, — продолжил Переверзев тоном, который бывает у людей, когда они хотят ради формальности отвести неприятный и никчемный разговор. — Нам сообщили, что вы якобы одобряете всевозможные вольности в школе, недопустимые внутренним распорядком учащихся. В частности, как пишут нам, вы сквозь пальцы смотрите на любовные отношения между мальчиками и девочками. Поощряете вольные и поэтому зачастую неверные изложения учащимися учебного материала. — Секретарь райкома поглядывал на подчеркнутый красным карандашом листок из школьной тетради, лежащей в сторонке. — Вы якобы преследуете тех учителей, которые неукоснительно придерживаются учебного плана и которые жестко взыскивают с учащихся школьную дисциплину. Ну, и ряд других дел. Вот поэтому на сей раз я решил пригласить вас и побеседовать с вами лично. Что вы скажете на эти обвинения?

— Я считаю, что об этом лучше поговорить с коллективом учителей. И на месте, там, в школе, выяснить положение дел. Я уверен, что учителя не поддержат автора этого письма.

Секретарь с еле скрываемой досадой поморщился.

— Речь идет не об учителях, — сказал он тем же мягким голосом. — Речь идет о вас как о директоре школы, как о руководителе коллектива. И, если вы потворствуете нерадивым учителям, то ясно, что они поддержат вас. Мы — райком, не можем идти на поводу у массы. Тем более, что среди учителей большинство, по-моему, беспартийных. А мне хочется вести с вами разговор с партийных позиций и в нашем партийном доме.

— Хорошо, — согласился Александр Петрович. — Хотя я с вами не согласен: партия никогда не пренебрегала мнением беспартийной массы. Но коль так вы хотите, то я готов вести разговор здесь.

— Да, пожалуйста. Именно здесь. — И чтобы сгладить проскользнувшую издевку в голосе, предложил — Курите.

— Спасибо. Не курю. Кстати, и вам не советую. — Александр Петрович сделал паузу. — Так вот. Письмо это написал опять-таки все тот же Леонид Викторович Поздняков, наш, кстати сказать, очень неуважаемый всеми завуч.

— Это не имеет существенного значения, кто автор.

— Дело в том, что в школе действительно сложились ненормальные отношения, — начал Александр Петрович. — В этом автор прав. Завуч Поздняков буквально терроризирует коллектив учителей и всех школьников, мешает нормальной жизни школы. — Александр Петрович, всегда владеющий собой, сейчас чувствовал, что он волнуется и поэтому говорит немножко не то. — Короче говоря, между завучем и мною, директором, имеются существенные разногласим, которые мешают нормальной жизни школы. И если вопрос этот вышел за внутришкольные рамки, то я за то, чтобы решить его принципиально — оставить в школе его или меня. Дальше работать вместе мы уже не сможем. — Александр Петрович поморщился. Опять не то. Опять не об этом. Когда много думано и многое хочется сказать, всегда сразу не получается, всегда мелочи забивают.

Секретарь райкома молчал.

— Разногласия наши заключаются в том, — продолжал нащупывать главную, стержневую линию разговора Александр Петрович, — что Леонид Викторович, будучи на словах за коммунистическое воспитание молодежи, по сути же поступает наоборот. Дело в том, что мы по-разному с ним понимаем термин «коммунистическое воспитание».

— Интересно, как это можно марксизм-ленинизм понимать по-разному? — не без сарказма заметил секретарь райкома. — Это очень четкая и точная наука, и никакой двоякости в своем толковании она не терпит.

Главный стержень опять выскользнул, опять Александр Петрович ушел куда-то в сторону. Может, это потому, что он не привык развивать свои мысли перед одним человеком, а нужна аудитория? Александр Петрович понять не мог.

— Продолжайте! — уже тоном приказа бросил секретарь.

— Дело в том, что завуч…

— Речь идет не о завуче, — бесцеремонно оборвал его Переверзев. — Речь идет о вас, и вы не виляйте, не сваливайте вину на других. Я вижу, вам нечего сказать.

Александр Петрович побледнел.

— Вы не смеете так говорить со мной! — Сахаров поднялся. — Я не позволю!

— А я вас и спрашивать не буду! — Резко бросил карандаш на стол Переверзев. — Вы единовластно завладели школой и диктуете свои гнилые либеральные идеи. Мы еще разберемся, кто вы такой. На бюро райкома разберемся! Можете идти. На бюро вас вызовут. И наверняка вам придется расстаться с партийным билетом.

5

Аля готовила уроки, когда пришел отец. Она сразу заметила перемену, происшедшую с ним.

— Ты заболел, папа?

— Нет, дочка, просто устал.

— Тогда ляжь отдохни.

— Не «ляжь», а ляг, — поправил по профессиональной привычке Александр Петрович. — Я вот скажу Вере Васильевне, чтобы она тебя хорошенько проверила по русскому языку. Ты ужасно стала говорить.

У Али порозовели уши. Александр Петрович посмотрел на дочь, словно впервые увидел ее. Выросла — уже до отцовского плеча стала. Русые кудряшки и косы — материны. «Не заметишь, как и в невесты вымахает, — подумал Александр Петрович почему-то с сожалением. — Они растут, а мы старимся». Грустно стало даже сердце покалывало. Он не понимал, почему с ним так обошлись в райкоме. Машинально погладил дочь по голове.

— Иди, готовь уроки; А я, пожалуй, действительно прилягу.

Но не успела Аля сосредоточиться, в дверь постучали. Она метнулась в прихожую. Открыла. Конечно, это Юрка. Аля приложила палец к губам.

— Тс-с. Папа лег отдыхать. Пришел расстроенный, — зашептала она.

— Бери санки, пойдем на речку кататься.

Юра вытащил из-под крыльца гнутые с разводьями санки, и ребята весело побежали по улице к высокому спуску к реке. За воротами натолкнулись на Алину мать, Надежду Ивановну, которая шла с уроков с большой пачкой тетрадей под мышкой. Надежда Ивановна вела уроки в старших классах, поэтому Юра стеснялся ее меньше, чем Александра Петровича, который преподавал у них историю и к тому же был еще и директором.

Аля смотрела на мать ясными лучистыми глазами.

— Мы, мама, покатаемся немного.

Много разговоров вокруг дружбы ее дочери с этим мальчиком поднял завуч. Надежда Ивановна и как педагог и как мать долго думала об этом. И все-таки пришла к твердому убеждению не мешать этой дружбе. Мальчик серьезный, вдумчивый. И хотя с первого взгляда может показаться, что верховодит в их дружбе Аля, однако Надежда Ивановна не раз замечала, что Юра, вроде бы во всем подчиняясь ей, в результате все поворачивает по-своему. Аля слушается его, подражает ему во многом. А это хорошо — у нее с самого раннего детства не достает серьезности.

— Ну, бегите. Только, Юра, смотри, в прорубь не попадите.

— Нет…

6

Тук-тук-тук, тук-тук-тук — перестукивают колеса. Тук- тук-тук, тук-тук — стучит сердце. Вагон покачивается. Мелькают телеграфные столбы. Как по волнам плывут вверх и вниз толстые, заиндевевшие провода. Стучат колеса, стучит сердце.

За окном освещенный закатом снег золотится, брызжет искрами. А дальше к горизонту он синеет и постепенно превращается в фиолетовый. Степь такая же, как и вокруг Петуховки, и в то же время совсем не такая. Даже небо кажется почему-то непохожим на петуховское.

Скоро Новосибирск. Какой он, этот город, в котором живет ее Сергей?

А колеса стучат, торопятся, будто знают, что Кате надо скорее попасть в тот заветный, загадочный, неизвестный и все-таки родной ей Новосибирск. Вот проехали небольшую станцию со странным названием «Посевная» — несколько домиков и маленькое деревянное здание вокзала. И снова холмистая степь. Вдали, зажатая складками снежных холмов, видна церквушка какой-то деревеньки. Промелькнула в окне вывеска следующей станции — не то «Евсеево», не то «Евсино» — Катя не успела в сумерках разобрать. И опять степь, опять холмы. Никогда еще Катя не уезжала так далеко от дома. А сейчас едет одна в неведомый город и удивляется, что ей нисколько не страшно. Даже, наоборот, — приятно. Вдруг она, Катя из далекой Петуховки, всего несколько раз бывавшая даже в своем районном центре, вдруг едет в поезде, как и все. Кто-то даже спросил у нее, не знает ли она, какая следующая остановка. Значит, ее принимают за самую настоящую пассажирку, даже не подозревая, что она первый раз в жизни села в вагон.

Голова кругом идет от всего виденного и от ожидания чего-то самого необычного.

Перрон и привокзальная площадь вечернего Новосибирска ошеломили Катю множеством огней. Такого скопления электричества она не видела. А еще — шум: паровозные гудки, громыхание и трезвон на площади каких-то вагонов с ярко освещенными окнами. Но она не растерялась, не испугалась ни множества света, ни грохота и лязга. Она восторженно крутила головой.

Их собрали на площади, все сельские делегации, приехавшие этим поездом, что-то объясняли. Катя поняла только одно: сейчас их повезут на трамвае в общежитие, где они лягут спать… Но зачем спать в такую ночь? Столько огней кругом, столько народу и — и вдруг спать! А еще Кате казалось, что стоит лишь войти в первую улицу, как она сразу же повстречает Сергея. Она не написала ему о своем приезде — хотела сделать сюрприз. Она была уверена, что разминуться с Сергеем в городе, как и в ее родной Петуховке, невозможно.