Георгий Егоров - Солона ты, земля!

• Название: Солона ты, земля!
• Автор: Георгий Егоров
• Издательство: Алт кн. изд- во
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-7405-0149-0, 5-7405-0150-4

---

«…Теперь я, Юра, уже не землекоп, — писала она в одном из последних писем. — Всю нашу бригаду перевели в каменщики. Жаль, что нельзя написать, что мы строим. Но ты должен догадываться сам. Мы работаем для фронта. Теперь я уже устаю совсем мало. Даже обидно.

И еще, Юрочка, новость: меня избрали групкомсоргом бригады. Ночью проснусь и думаю: а что же должен делать групкомсорг?! А потом девочки сами подсказали. Надо, говорят, прежде всего навести порядок в своем бараке, чтобы никакие парни к нам не ходили. И вот тут-то и началось! Мы — свое, а те — свое. Девочки говорят мне, иди к парторгу ЦК, к тому самому в кожанке, о котором я тебе писала, что он встречал нас на вокзале. И я пошла. Страху столько натерпелась! А он оказался очень душевным человеком. Выслушал меня, потом долго расспрашивал о работе, о людях нашей бригады, о настроении. А глаза у него — ну, точно, как у папы моего — такие хорошие и понимающие все без слов. Мне даже захотелось заплакать. Но я крепилась. А он потом, когда уже поговорили, достал из кармана конфетку в бумажке с шоколадйой начинкой и подает мне, на, говорит, дочка. И вот уж тут, Юра, у меня слезы сами закапали. Я не хочу плакать, а они капают и капают. Сижу, как дура, и плачу, глядя на эту конфетку — целый год я не видела таких конфет. А он молчит сидит, а глаза у него добрые-добрые и тоже грустные. Потом эту конфетку мы съели с Наташей напополам. Потом пришли к нам какие-то люди, провели собрание, на котором все постановили, чтобы парней больше не пускать — и вообще, в бараке установить дежурство и порядок…»

И дальше:

«…Юронька, мне кажется, что мы с тобой так давно не виделись, что будто прошла целая вечность, что и школа и ты — все это было лишь во сне и то давным-давно. Я все чаще и чаще ловлю себя на мысли, что думаю о тебе как- то уж очень отвлеченно, как о человеке не существующем, которого я придумала сама. И мне порой становится страшно за тебя — почему же я так думаю о тебе? Но потом приходит от тебя письмо, и я вижу твой почерк, читаю слова, написанные тобой, и начинаю опять верить, что все это было, все это на самом деле.

Юрочка, ты, пожалуйста, береги себя там на фронте. Ведь если тебя убьют, я в тот же день повешусь, я не переживу. Жить мне тогда незачем. Ты это так и знай…»

Юра развернул письмо, побежал глазами по строкам.

«…после этого парни не стали заглядывать к нам в барак, но зато теперь девчата стали уходить куда-то. Ну и шут с ними. Мы вовсе не обязаны оберегать каждую из них. Как хотят, так пусть и живут… Вчера Зинка пришла в барак под утро вся избитая, в слезах. Второй день она уже не встает с постели. Вызывали для нее врача…»

Юра достал последнее письмо, которое ему передали уже раненному, перелистнул страничку.

«…Зинка ходит хмурая, ни с кем не разговаривает. А сейчас вот только что подошла ко мне, спросила: «Своему пишешь? Больно часто, говорит, ты ему пишешь. Навязчивых парни не любят». А я ей отвечаю: «Юра любит часто получать от меня письма и сам часто пишет». А она говорит: «Дурачки вы оба. О чем можно через день писать друг другу?» Долго смотрела, как я пишу тебе письмо, потом сказала «чудно!» и отошла. Ты понимаешь, Юрочка, в ней пробуждается совесть. Не веришь?..»

8

В госпитале Юра пробыл два месяца. Але написал, что его перевели в другую часть, поэтому номер полевой почты сменился. Перед выпиской сообщил, что скоро опять перейдет в новую часть и что адрес вышлет.

И вот он в новой дивизии. Командир полка, тылы которого размещались в деревне Песковатке в двух десятках километров западнее Самофаловки, под которой Юра был ранен, встретил пополнение комсостава обрадованно. Никаких положенных уставом рапортов слушать не стал. Пригласил сесть, налил чаю и стал расспрашивать, кто из четырех лейтенантов где воевал, где был в госпитале. Майор был уже в годах, не по-военному добродушен и разговорчив. У него была интеллигентная, правильная, литературная речь и даже, как показалось Юрию, с учительским четким выговором. Позже он узнал, что майор Мерзляков до войны был доцентом в университете.

— Значит, разведчиков среди вас нет? — переспрашивал он. — А нам нужны сейчас два командира во взвод полковой разведки. — Он прихлебывал чай, посматривал из-под густых рыжеватых бровей на лейтенантов и, казалось, прикидывал, кто из них четверых на что способен. — Вот вы, лейтенант Колыгин, не хотели бы переквалифицироваться в разведчика?

Юра рывком подобрал под столом ноги, но майор закивал головой:

— Сидите, сидите… Там, правда, очень опасно, но и весьма интересно.

— Если надо и если я смогу, я готов, — ответил Юрий.

— Дело-то не в том, милый, что надо, а в том, что тогда из человека будет хороший разведчик, когда он сам хочет этого. В разведчики идут только добровольно.

— Я согласен, товарищ майор. Даже с удовольствием пойду.

— Ну, вот и договорились, — улыбнулся командир полка.

Вторым пошел младший лейтенант Миргасимов, высокий, длинношеий сутуловатый, точно только что вылупившийся из яичка гусенок.

— Два командира в один взвод надо знаете почему? — спросил майор. — Никогда весь взвод не ходит одновременно на задание, а ходит группами. Поэтому лучше, чтобы каждую группу возглавлял средний командир…

Штаб полка размещался неподалеку от Песковатки, в балке Короткой. Разведчики жили рядом в трех землянках, вырытых на склоне балки.

Восемь чубатых парней с черными финками на ремнях даже не пошевелились при появлении лейтенантов. Но уже через несколько минут от их подчеркнутого равнодушия ничего не осталось. Несмотря на их хмурый и диковатый вид, они оказались очень душевными ребятами.

Иван Савин, широкоскулый белобрысый здоровяк с расстегнутым воротом гимнастерки, толкнул локтем сидевшего рядом на лежанке сержанта:

— Кольк, сбегай на кухню, возьми у жирного борова что-нибудь повкуснее лейтенантам. В тылу, там жратва известно какая.

Вскоре на печурке, смастеренной из двух патронных цинок, разогревались мясные консервы. Разведчик с кудрявым чубом — кубанский казак Иван Скрипченко достал из-под изголовья лежанки фляжку, тряхнул над ухом.

— По стопочке подать? — хитро улыбнулся он.

Юра покачал головой.

— Не пью.

Скрипченко повернулся к младшему лейтенанту. Тот улыбнулся и тоже покачал головой.

Иван поджал губы.

— С одной стороны плохо, что не пьете совсем, а с другой стороны — хорошо, что не пьяницы. Выпивший разведчик — уже не разведчик, просто мишень с требухой внутри…

Юрий и раньше слышал, что разведчики живут в армии по своим неписаным законам и обычаям. Долго в этот день посвящали ребята новых лейтенантов в свою жизнь. Причем почему-то все, что они говорили, было смешно и почти ни одного случая страшного.

— Вот однажды, — Савин бесцеремонно подталкивал локтем Юрия, — мы напоролись на немецкий танк. Ну и смеху было! Он же может стрелять не ближе как на полсотни метров. А мы очутились у него под самым носом. А снег глубокий. Хочет задавить нас гусеницами, а мы от него на четвереньках по насту, а он пурхается в снегу, как черепаха. Далеко не отползаем и близко не допускаем. Он от нас начнет пятиться, чтобы пулеметом взять, а мы за ним. Должно, не меньше часа кружились, пока танкистам не надоело. Плюнули они, развернулись и поехали.

— А ты видел, как они плюнули? — поинтересовался сержант.

— Кто?

— Танкисты.

— A-а. Наверное, плюнули, раз им надоело. А мы сидели в воронке и хохотали… А еще был такой случай…

Юрий слушал, глядел в их простодушные» бесхитростные лица и не замечал в них ничего особенного. Может, единственное, что отличает разведчиков от всех остальных бойцов Красной Армии, так это совсем невоенное отношение к командирам, отсутствие внутри взвода всяких субординаций. А в Юре и в самом было много еще от «гражданки», может быть, поэтому его и ничего не шокировало.

Назавтра Иван Савин, как самый опытный во взводе, повел лейтенантов знакомиться со своим и немецким передним краем. Целый день лазили по траншеям, освоились с командирами рот, с комбатами, показал Иван, где у немцев стоят пулеметы, где какие блиндажи, где удобнее всего брать «языка», объяснил почему.

А через несколько дней в полк начало прибывать пополнение. В штабе поговаривали, что, наверное, готовится «большой сабантуй» — какая-то операция, иначе для принятия пополнения отвели бы во второй эшелон. Все помнили слова Сталина, сказанные в докладе по случаю двадцать пятой годовщины Октября: «Будет и на нашей улице праздник!» Никто ничего толком не знал, но по всему, по неприметным, только интуицией улавливаемым признакам, чувствовалось приближение каких-то больших событий.

Прибывало пополнение — командир полка брал с собой лейтенанта Колыгина, тот прихватывал Ивана Савина и отправлялись они выбирать разведчиков. Иван был особенно придирчив. Из двух-трех сотен подходящими оказывались не более трех-четырех человек.