Ринат Валиуллин - В каждом молчании своя истерика

• Название: В каждом молчании своя истерика
• Автор: Ринат Валиуллин
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-94962-241-4

Она сидела перед ним, перелистывая свои бесконечные ноги, а он, еще ни разу не читавший таких интересных книг, не знал, с какой страницы начался этот роман. Роман, в котором дружба, выдержанная годами в сосуде взаимопонимания, медленно оплеталась гибкой лозой любви до тех пор, пока стекло не треснуло, и изнутри не брызнула горячая кровь мести и ненависти.

---

– Алло!

– Да, слышу тебя.

– Так вот, он присел ко мне рядом на скамейку в тот самый момент, когда хотелось побыть одной, и начал грузить вопросами:

– Вы знаете кому этот памятник? – и сам себе отвечает: – Кутузову.

– Спасибо, я не знала. Они все такие похожие.

– Я бы мог вам много рассказать об этом городе и проводить по заповедным уголкам, – прошамкал он своими сухими губами и поправил седые усы. Хотите?

– Нет.

– А чего вы хотите?

– Я хотела бы посидеть одна молча.

– А как вас зовут?

– Не Лолита, – уже начала я понимать, к чему он клонит.

– Ага, к сожительству, – засмеялась собственной шутке Фортуна. И что дальше?

– Вы не бойтесь. Я не отниму у вас много времени.

Услышав про время, Фортуна машинально посмотрела на часы в комнате, те показывали пять часов. Она вспомнила, что в пять должны были прийти гости. Она совсем забыла, что обещала помочь матери накрыть на стол.

– Как вы можете отнять то, чего у меня нет?

– Вот и прекрасно, – снова смахнул он невидимые крошки со своих усов, – продолжала увлеченно Вика.

– Что вы тут делаете, такая очаровательная? – не унимался дед.

– Платье выгуливаю.

– Так вы здесь ждете кого-то?

– Да, мужа, – неожиданно пришло мне в голову.

– Что же вы раньше не сказали? – решил он навязать мне чувство вины. – Такая молодая, уже замужем. Почему так рано вышли замуж?

– Чтобы всякие липкие твари не приставали, – поднялась я со скамейки.

– Уже уходите? Можно я вас поцелую на прощание?

– Боже упаси. У вас усы отклеятся, – не стала дожидаться я ответа и исчезла.

– Здорово ты его отшила, я бы так не смогла, наверное. И чего им неймется, пенсионерам большой любви, сидели бы внуков лучше нянчили. Слушай, к нам уже гости приехали, давай я тебе позже перезвоню или завтра, – услышала Фортуна приветственную возню в прихожей.

– Ок, давай, до связи.

* * *

Я тихо вошел в ванную. Она стояла ко мне спиной под душем, намыливая негромко Love Me Tender. Блестящая и голая, одетая в струю прозрачной бегущей ткани. Я протянул к ней руку, независимость ее тела вздрогнула от неожиданности:

– Что ты меня пугаешь? Я думала, это кто-то другой.

– Размечталась.

Я поднял с пола ее белье и, приложив к губам, демонстративно вдохнул.

– Ну, Оскар, брось – оно несвежее. Ты любишь меня? Я чистая.

– А я грязный, – обнял я ее, прямо в облегающем платье воды и проглотил в поцелуе. Через минуту она выключила душ, а я сорвал с вешалки большое белое полотенце, запеленал ее с головой, поднял на руки и понес в спальню.

– Можешь сделать мне одну вещь? – лежа в кровати, спросила меня Фортуна, пока я вытирал ее волосы.

– Какую?

– Приятную. Спой мне песню.

– Тебе нет, твоему животу спою.

Я прильнул губами к ее теплой коже и начал петь Happy Birthday.

– День рождения еще не скоро. Другие песни в репертуаре имеются? – спросила она меня сквозь смех.

– Нет, могу еще на трубе, – начал я выдувать пузыри чмокающих звуков в ее кожу, как это обычно делают малышам. И тогда смех ее стал звонче и вышел за все рамки приличия. Но я был настроен решительно, мои губы двинулись ниже – целовать ее бедра, где пальцы уже аккомпанировали легкими прикосновениями.

– Сколько у тебя пальцев, – все еще пребывала Фортуна в неком сумасшествии.

– С утра было десять.

– Это не вопрос, у всех десять, а у тебя вроде как сразу сто, стоит только тебе прикоснуться.

– Стоит-стоит, даже не сомневайся. Какие у тебя холодные щеки, – нащупал я руками ее ягодицы.

– Согрей. Если летом я страстная телятина на вертеле твоей любви, которую можно есть сырой, то зимой – замороженный полуфабрикат, что требует специй и жара для обретения вкуса.

– Мне и зимой и летом вкусно.

– Что ты там рассматриваешь? – подняла она голову, чтобы взглядом найти мою, потерянную уже несколько лет назад в ее заповеднике любви.

– Изучаю ландшафт. Хочу составить карту, контурную, твоих достопримечательностей: впадин, холмов долин, родинок.

– Почему контурную?

– Чтобы раскрашивать тяжелыми одинокими вечерами, – будто услышав меня, прошила наш вечер энергосберегающая лампочка луны. Комната наполнилась очертаниями предметов, которые прислушивались к мелодии, наполнявшей комнату, Back to Black Эмми Уайнхаус.

– Я хочу станцевать под эту мелодию когда-нибудь голой, – вдруг подняла она вертикально одну ногу из под одеяла, словно это была ракета, готовая к старту.

– Для меня?

– Нет, ты не заслужил еще.

– А для кого?

– Для себя, – согнула она ее в колене.

– А ты, значит, заслуживаешь?

– Заслужу, надеюсь, если самокритичность не одолеет или скромность.

– И станешь заслуженной артисткой нашей спальни.

– Нет, бери выше, нашей независимой республики на улице Марата дома 201 квартиры 4. Мы создадим государство только для двоих. В котором больше никто не сможет получить гражданство. В котором никто не будет нам указывать, как жить, с кем жить, зачем жить, никто не будет нас доставать. Кроме наших детей, – выпустила еще один шарик радужной фантазии Фортуна.

– Кто же будет президентом?

– Ты.

– Согласен. А гимн? Стране нужен гимн.

– Love Me Tender, – произнесла Фортуна, пока моя шея жадно целовала ее губы.

– Есть только одно неудобство в этом проекте – не выйти из дома без визы. Я не смогу так долго.

– Ничего. Со мною ты быстро научишься выходить из себя.

* * *

Во сне звонил телефон.

– Привет. Что делаешь?

– Сижу на работе, пью шампанское.

– Я бы тоже хотел так работать.

– Ты не сможешь.

– Почему?

– У тебя совесть. Начнешь открывать бутылку, разбудишь.

– Мне надо с тобой серьезно поговорить, – сказал он таинственно в трубку.

– О каком серьезном разговоре может быть речь, если ты даже не материшься?

– Я-то? – усмехнулся в трубку Антонио и замолк.

Я знал содержание этой тишины. Когда действительно накопилось, мы все больше затыкаем смысла между строк, не произнесенных вовремя, даже молчание не лезет в эту бездну, оттого мы молчим так громко, что не перекричать. Я слышал, как дышит его голос.

– Так серьезно поговорить или помолчать? – открыл я кран, чтобы набрать в чайник воды.

– Да, я хотел заехать.

– Хорошо, во сколько ты будешь? – грел я телефоном ухо.

– Так ты дома?

– Дома, дома. Позвони мне, как будешь рядом, зайдем вместе в магазин, а то мне нечем тебя угостить.

– Жрал, что ли всю ночь? – пошутил он неожиданно. – Или перешел на хлеб и воду?

– На чай и сухари. А ты, похоже, пил?

– Что, перегар?

– Нет, но окно на кухне запотело, – отпарировал я.

Мне приятны были неожиданные нашествия Антонио. С его приходом в дом поступала приятная атмосфера доброй дружбы, которой от тебя не нужно было ничего, кроме участия. Найдется немного людей, способных вот так запросто рассказать о своих откровенных сомнениях, вытаскивая из себя то немужское, несмелое, незавидное, которое сидит себе в сердце каждого второго, зная, что его-то точно не выгонят, потому что оно находится под покровительством гордыни. Оно сидит и оплетает оверлоком швы неидеальной любви, то прибавляя ходу, то замирая, чтобы поправить зыбкую нить отношений. Чаще всего Антонио приносил с собой пару бутылок сухого. Хотя алкоголь здесь играл не самую главную роль, он скорее был декорацией, на фоне которой любые отношения могли стать ярче или тривиальнее, вспыхнуть или погаснуть.

* * *

– Как ты можешь вставать в такую рань? – оголил я свой зрительный нерв и нащупал им в полумраке утра любимую женщину. Она сидела на краю кровати, собирая, словно распустившихся за ночь детей, свои волосы.

– Любое, даже самое холодное зимнее утро может спасти кофе, его крепкие объятия, – не обратила она на меня внимание.

– Черт, я уже ревную, – жмурился я. В окно дуло яркое морозное солнце. Я снова уткнулся в перину.

– Тогда вставай и завари мне чаю.

– Нет, к таким подвигам я еще не готов, – бубнил я в подушку.

– Ладно. Можешь сделать мне бутерброд? Я страшно голодная, – сказала она и нырнула ко мне под одеяло. – Нет, сначала отнести почистить зубы.

– Бутерброд не обещаю, но зубы отнесу, когда они у тебя будут вставные.

– Неужели мы сможем так долго вместе?

– А почему нет?

– Нужна я тебе буду беззубая. Я же не смогу кусаться.

– Замерзла да? Да ты вся дрожишь, иди, я согрею тебя, моя дрожайшая, – подтянул я стянутое полом одеяло, чтобы завернуть ее тельце.

– Не надо одеяла. Укрой собой.

Я послушно заключил ее в свои объятия.

– Что чувствуешь? – шепнула она мне.

– Легкое землетрясение.

– Только это не земля – это чувства, – всхлипнула она, и я увидел, как слезы застеклили ее окна.

– Ты чего, дурочка?

– А просто так, от зависти к себе самой.

– Некоторые способны делиться только завистью, за неимением других чувств, – пошутил я.