Яцек Дукай - Лёд

• Название: Лёд
• Автор: Яцек Дукай
• Жанр: Научная Фантастика

1924 год. Первой мировой войны не было, и Польское королевство — часть Российской империи. Министерство Зимы направляет молодого варшавского математика Бенедикта Герославского в Сибирь, чтобы тот отыскал там своего отца, якобы разговаривающего с лютами, удивительными созданиями, пришедшими в наш мир вместе со Льдом после взрыва на Подкаменной Тунгуске в 1908 году…

Мы встретимся с Николой Теслой, Распутиным, Юзефом Пилсудским, промышленниками, сектантами, тунгусскими шаманами и многими другими людьми, пытаясь ответить на вопрос: можно ли управлять Историей.

Монументальный роман культового польского автора-фантаста, уже получивший несколько премий у себя на родине и в Европе.

---

— Тихо, тихо, ну ладно, панна, все уже. — Иногда достаточно звучания родного языка в чужой земле, и плотины уже ничего не сдерживают уже.

Девушка оттерла глаза рукавом.

— Ваш отец хороший человек, вот что я хотела сказать, ваш отец учил меня читать и писать, книжки мне давал, ночами, у моей постели, рассказывал мне историю Польши… Ваш отец — то, что я не замерзла такой, как мама — все благодаря дяде Филиппу. Так что, если бы я как-нибудь могла…

— Он проживал у вас.

— Да.

— Когда же выехал?

— Уже в девятьсот восемнадцатом. Всего это было не больше года, так. — Лива шмыгнула носом. — Потом мне его ужасно не хватало, я замучила родителей: а когда дядюшка Филипп вернется, а куда он уехал…

— И куда он уехал?

— Не знаю, как бы на сорочиска не ездил. Папа что-то упоминал… Пан Филипп, кажется, работал в какой-то ледяной компании…

— Так?

— Ну, не знаю, может я чего и попутала.

— Он платил вам за угол?

— Видимо, так. Уходил на целый день, возвращался поздно, потому что я ожидала, чтобы он рассказал мне сказку — ой, а какие он сказки рассказывал — пан Бенедикт, могу вам только позавидовать… Потом он стал уезжать на дольше — на день, два, на неделю.

— Гости к нему заходили?

— Ну да, так, но не помню — какие-то мужчины — нет, не помню.

— А когда он уже выехал….

— Это вам уже его женщина расскажет.

— Не понял…

— Ну, он же к ней перебрался, или нет? Женился? Господин Герославский?

— Вы знаете ее имя?

— Ах! — Лива прижала ручку к скрытым за шалями губам. — Я же их видела, бывало, то в костеле, то на улице. Рослая такая женщина, живая, смеялась; длинная пшеничная коса, на коже — веснушки… И — погодите — она работает в Доме Моды у Раппапорта, напротив Нового Театра! В прошлом месяце, когда меня Мачек — видите ли, я обручена с паном Мачеем Лишкой, я не собираюсь потратить тут жизнь, в этой сырой, проклятой халупе, — она пнула ногой в стену, — как мамочка, погрузиться в нищету до смерти, одуреть — нет! Хотя бы… хотя бы и… — ну не знаю что — но я уже не могууу!

— Тшшшш, тшшш. — Обняло Ливушку покрепче; та, дрожа, прижала голову к шубе.

— Такие чудные сказки, — захныкала и подняла черные, залитые слезами глазенки. Я-оно прекрасно понимало, откуда весь этот поток воспоминаний, и что панна видит теперь — кого — чье лицо.

— Хозяин как к вам относится? — спросило, оставив на ее лбу отцовский поцелуй.

— Хозяин как хозяин, — пожала девушка плечами, уже выпрямляясь и хватая воздух.

Вытащило из кошелька пару червонцев, еще один, несколько рублевок — сунуло девушке в кулачок.

— Вот, пожалуйста. И уезжайте отсюда, и мать заберите. Ведь жених вам поможет, правда? И не ждите, нельзя ждать, человек ведь привыкает.

Лива быстренько спрятала деньги под платки.

— Спасибо, спасибо, ваше благородие.

— Не благодарите, это тоже определенный вид оплаты.

Та схватила за руку, еще не натянуло перчаток, схватила голую ладонь и, прижав ее к губам под влажной тканью, развернулась на месте и убежала.

— Наколола она вас, — буркнул Чингиз. — Видать, перед каждым тут так слезу пускает, хорошие деньги имеет.

— Вы же знаете, что это неправда, — сказало, выглядывая из-под навеса, глядя на метель над замерзшим Байкалом. — Дело здесь в том, господин Щекельников, чтобы подать милостыню и иметь возможность глянуть этому человеку в глаза. Понимаете?

Случился в буре такой краткий момент, когда разошлись в стороны белые завесы, опала вуаль из инея, и показался горизонт под полуденным Солнцем и под Черным Сиянием. Тогда-то блеснул на северо-западе, на линии ледовой глади, на фоне обрывов и утесов Ижимея и Хобоя, под очертаниями Приморских Гор — пронзительный, сияющий и красивейший алмаз: огромное соплицово на Ольхоне.

Никола Тесла появился, как договаривались, в шесть вечера; потому что в четверть седьмого на Иркутск шел поезд. К этому времени Байкал сделался еще более белым — быть может, что-то заслонило Черные Зори, отрезало потоки тьвета, и потому белизна засияла живее, электрически заискрился и снег, и лед, и замороженная пыль, пролетающая над равниной горизонтальными волнами. Я-оно надело мираже-стекольные очки — не против Сияния, а ради защиты перед арктической слепотой. Сани Николы Теслы едва задержались перед постоялым двором Летких, побыстрее уселось в них. Скрытый под капюшоном извозчик хлопнул бичом. Я-оно еще успело оглянуться. Угловатая деревянная конструкция — дом без фундамента, поставленный на угле — казалось, тряслась и пьяно колыхалась на ветру; если бы не вой ветра, можно было бы услышать скрип и стоны гнущихся досок. В кривом окошке под кривым навесом кривой крыши мелькнуло бледное пятно — женское лицо — вдовы Вуцбы? Его дочери? Вихрь снова завертел, и постоялый двор Летких перекосило в другую сторону.

В поезде Тесла сразу же достал записную книжку и карандаш.

— Господин доктор узнал что-нибудь полезное?

— Любопытное — о, это да. Они до сих пор не пробились к воде.

Независимо от лагеря инженеров Сибирхожето, на острове Ольхон располагался лагерь природоведов Дыбовского-Байкальского, которые исследовали не соплицово, но само озеро. Абсолютное и столько лет продолжающееся его обледенение грозило полным уничтожением уникальной байкальской фауны — уже бесповоротно погибли байкальские тюлени, возможно, выживут только ракообразные да глубоководные рыбы. Сам старик Дыбовский ездил к генерал-губернатору Шульцу с проектами искусственно обогреваемых аквариумов-прорубей. Правда, такой аттракцион стоил бы крайне дорого. Тем временем, Географическое Общество и Львовская Академия финансировали биокриологические исследования: во льду просверливали узкие шурфы для того, чтобы зондировать глубину льда и получить возможности заглянуть в тайны жизни под ним.

— Дело в том, что ноль градусов Цельсия не обязательно означает превращения воды в твердое тело. В этом случае, необходимо принимать во внимание давление. Ибо, чем выше давление, тем более низкая температура нужна, чтобы образовался лед. И, как вам наверняка известно, в морских глубинах давление очень значительное: на каждом квадратном метре всей своей массой покоится водяной столб, тем более тяжелый, чем ниже мы спустились, ведь воды над нами тогда больше. Принимая при этом какую-либо постоянную температуру замерзания — хотя бы, тем самые четыре-пять градусов профессора Юрката — легко вычислить граничную глубину, ниже которой мороз этот окажется слишком слабым, чтобы связать воду в лед.

— Но разве нельзя того же самого сказать о почве? А что рассказывал Юркат? Там спустились на сто и несколько десятков аршин вниз, а мерзлота все время оставалась на уровне минус четырех градусов.

— В том-то и дело, господин Бенедикт, в том-то и дело! Здешние лимнологи[256] и тут тоже встретились с загадкой: они все бурят и бурят, и все время лед. Ба, тут дело даже хуже по сравнению с вечной мерзлотой, поскольку здесь с глубиной температура уменьшается!

— Мертвым тесно…

— Что?

— Ничего, так, пришло в голову… Разрешите? — Я-оно закурило папиросу. — Такая вот гипотеза — можно?

Тесла захлопнул блокнот, наклонился.

— Вы когда откачивались? Позавчера? Вам следует заходить ко мне почаще. Ежедневно! Но говорите же, друг мой, говорите.

Прищурив глаза, я-оно засмотрелось сквозь дым на белый пейзаж за окном мчащегося по льду поезда. Спокойный ритм колес по зимназу — длук-длук-длук-ДЛУК — вводил разум в состояние гипнотического расслабления. Говорилось медленнее, думалось тоже медленнее — зато, с какой-то мерной решительностью, свойственной механическим процессам, инерции металлических масс: каждое слово и мысль не только возможны и правильны, но еще и необходимы.

— Когда вы говорили про учебник черной физики… Ведь самое главное, это вывести уравнения, объединяющие теслектричество, тьмечь и тунгетит с силами магнетизма и электричества, со светом, с температурой…

— Так, так, это важно…

— Видимо, это из-за Черного Сияния — когда пьяница на постоялом дворе рассказывал свой кошмар — не только в светенях, но уже в каждом предложении человек видит странную символику, всепобеждающие истины, если вы меня понимаете, доктор. Сюда стекают сотни рек, а вытекает одна Ангара — которая сейчас как раз и не вытекает. Вы видели атласы Сибирхожето, окружающие Байкал Дороги Мамонтов? Весь Байкал — это белое пятно; было установлено лишь то, что люты упорно вымораживаются в тоннелях Вокруг-Байкальской Дороги. И теперь подумайте об этом озере, как о естественном резервуаре всей Сибири, как о водном фильтре. Как о выгребной яме лютов. Сейчас я живу у человека, который занимается оптовым производством и продажей зимназовых руд и тунгетита; хочешь не хочешь, но слышу всякое. Имеются реки, еще не до конца замерзшие, но есть и скованные до дна. На немногочисленных не замерзших, Лензолото продолжает проводить работы по добыче, вымывает золото из под поверхностного льда, то есть, из грунтовых масс, промышленно промываемых в нагреваемых резервуарах. И вот из некоторых подобных шурфов добывают так называемый песочный тунгетит: Лензолото продает посредникам легкий тунгетит, вымытый из породы после золотодобычи. Так вот, смотрите, если существует какая-нибудь физическая или химическая зависимость, какой-то естественный процесс, в котором тунгетит влияет на температуру..