Яцек Дукай - Лёд

• Название: Лёд
• Автор: Яцек Дукай
• Жанр: Научная Фантастика

1924 год. Первой мировой войны не было, и Польское королевство — часть Российской империи. Министерство Зимы направляет молодого варшавского математика Бенедикта Герославского в Сибирь, чтобы тот отыскал там своего отца, якобы разговаривающего с лютами, удивительными созданиями, пришедшими в наш мир вместе со Льдом после взрыва на Подкаменной Тунгуске в 1908 году…

Мы встретимся с Николой Теслой, Распутиным, Юзефом Пилсудским, промышленниками, сектантами, тунгусскими шаманами и многими другими людьми, пытаясь ответить на вопрос: можно ли управлять Историей.

Монументальный роман культового польского автора-фантаста, уже получивший несколько премий у себя на родине и в Европе.

---

И теперь — в путах симметричной стереометрии влюбленных — вошло с Еленой в некий вид резонанса, туго настроенного на взглядах, телах, дыханиях, на тепле и тьмечи, протекающими между телами. Вокзал Муравьева, пассажиры, лоточники, носильщики, жандармы и казаки — все, исключенное из этого резонанса, выпало за границы сознания — все это были вещи и движения настолько отдаленные и абсолютно лишенные значения, как и перемещения созвездий на небе.

Ибо тут — один пульс отвечал на другой пульс, глаз — на глаз, подкожный нерв — на нерв, светень — на светень, невысказанная мысль — на мысль, язык — на язык, тепло — на тепло. И действительно, казалось, что именно таким вот образом — то есть, без слов — я-оно рассказывает девушке все вещи, о которых невозможно рассказать, и именно таким вот образом — в этом резонансе молчания — девушка, выкачавшая из себя тьмечь, высказывает в условиях Льда все, что не высказали все возможные и не свершившиеся Елены Микляновичувны, и все их страхи, стыдливости и желания — наполовину правдивые, наполовину нет — и все вероятные, и такие же бесконечные варианты их прошлого, среди которых находится и детство болезненной Еленки из хорошего дома, и мошенническая молодость наглой дочки дубильщика, и миллион других историй, столь же хорошо соответствующих единоправде настоящего момента; все возможные, но пока что еще неправдивые варианты будущего, среди которых находится и такой, в котором панна Елена быстро умирает от возобновившейся чахотки, но и такой, в котором она выходит замуж за Порфирия Поченгло, и такой, в котором Елену осуждают на смерть за чудовищное убийство, а еще такой, в котором…

— …попрощаться!

Лопнуло.

Стиснув веки, развернулось на месте и решительным шагом отошло от панны Елены, не слыша криков Поченгло, не оглядываясь, пока не вышло на ступени перед вокзалом; лишь тогда выпустило сдерживаемое дыхание. Конец, распрощалось, закрыто. Замерзло. Слизало с большого пальца кровь, в последний раз испытывая вкус Елены. Натянуло рукавицы, надело мираже-очки. На площади и в вылетах улиц стоял грязноцветный туман, словно меловые утесы, в которых проезжающие упряжки выбивают темные штольни с очертаниями оленей и саней. Радуги мираже-стекольных фонарей блевотиной стекали на фасады более высоких домов. Болезненно-облачное небо сгустилось над Городом Льда в похлебку цвета грязи. На ее фоне темнота вокруг подобной скелету башни Сибирхожето нарастала словно язва, гнездо гнили. Красноцветные сосульки свисали с трупов на высоченных мачтах. На термометрических часах стрелки остановились на минус сорока восьми градусах Цельсия, на хронометре рядом — на без десяти шесть. Нужно садиться, уезжать. Замерзло, замерзло, замерзло.

— Кличьте сани, господин Щекельников.

— Может, подождете ту, вторую синичку.

— Кличьте, кххррр, сани!

Он похлопал по спине.

— Одну полюбил, господин Ге, спасения уже нет: полюбите другую. Оно как с водкой. Или с мокрой работой. Первый разок, и пропало: остается дыра в сердце. — И в доказательство грохнул лапищей квадратной в грудь. — И выходит, господин Ге, выходит, голод.

Кашлянуло со смешком.

— У вас жена есть?

Тот покачал башкой-кирпичиной.

— Жена — не жена, женщина она. Мужик без бабы быстро дуреет. А баба без мужика — дьявольская тоска.

Видать, даже Чингиза Щекельникова не обошла необходимость в любви Края Лютов. Страшно даже подумать, по каким ухабам мечется характер такого вот Щекельникова в Лете.

Пан Порфирий, кивнув издалека, уехал на своих санях. Немым жестом пригласило mademoiselle Филипов. Вообще-то, «Новая Аркадия» совсем в стороне от Цветистой, с другой стороны, если ехать на другой конец города — то один черт.

Какое-то мгновение считало, что Кристина, все еще обиженная, откажет; но нет.

— Неразумно все это было с моей стороны, — сказало я-оно, как только сани тронулись. — Признаю вашу правоту. Не нужно было мне.

Она не ответила. И невозможно было прочитать выражение на ее лице — под огромной шапкой, под мираже-очками, обернутом шалью.

— Но ведь вы могли мне сказать, когда я заходил утром в гостиницу…

— Я уже и не знаю, что о вас думать. Казалось, что госпожа Елена для вас что-то значит!

— Сам не знаю, кххрр, что о себе думать.

— Уууу, шут — не мужчина.

Глядело прямо перед собой, на туманоцветные спины возницы и Щекельникова.

— Вы так думаете. Вы так видите. D'accord[302].

Кристина шмыгнула носиком.

— А пожалуйста, обижайтесь, пожалуйста! Все это только чертям на радость! — Она задрожала. — Проклятый город, проклятые люты, мороз проклятый! Кххкхкх!

Протянуло руку, чтобы ее обнять, но она ее отбросила.

— Должно быть, вам сейчас тяжко, тем более — сейчас; честное слово, буду вас проведывать, не так, на минутку, ради насоса, но когда только…

— Да я уже спать из-за этого не могу! Вот увидите, его, в конце концов, убьют!

— Что?

— Думаете, они поддались, раз мы уже в Иркутске? В прошлом месяце две, а в этом — уже три попытки были. Состоялся даже ночной визит террориста из Боевой Организации эсеров, который, кхк, помощь нам предлагал от имени бердяевцев из его партии; вот это было ужасно.

— Но… Никола мне ничего не говорил!

— Так он ничего и не знает! — взорвалась Кристина. — И так оно должно и остаться, понимаете? Степан все устраивает с охраной и казаками. Оно даже лучше, что Никола нос не высовывает из Лаборатории. Он света не видит за своим Боевым Насосом и, кхкхкх, большим тунгетитором. С ним вечно так.

— Но — кто?

— В основном, мартыновцы, какие-то засланные крестьяне. Губернатор их арестовал, тогда как-то все успокоилось, а сейчас — по-новой. Степан говорит: любительщина. Но вот неделю назад схватили уже студентов из какой-то имперской партии, студентов с бомбой, кхкх, которая могла взорвать всю Обсерваторию. Когда же Никола выступит с тем показом — даже думать боюсь. Уже предпочла бы, чтобы они поверили, будто и правда, кхкх, что все это шарлатанство и способ вытянуть деньги для покрытия его долгов, чтобы потом его бесславно прогнали. Ведь если все эти зимназовые миллионеры, а то и Победоносцев или сам Шульц — господин Бенедикт, если после этой демонстрации они поверят, что Никола и вправду способен для царя прогнать лютов с его земель… кхкх…

Кристина дышала тяжело, отьвет тенью ложился на шаль. В очках девушки калейдоскопом переливались все краски тумана. Что, расплакалась?

— Быть может, если бы я с ним поговорил… Чтобы все это разыграть как-то поосторожнее… — Говоря по правде, понятия не имело, как. — Быть может, имеет смысл обратиться напрямую к царю, чтобы усилить охрану… — Но, чтобы царь поверил, что есть смысл вообще что-то охранять, поначалу Тесла должен провести тот убийственный для лютов спектакль. И так плохо, а так — еще хуже. — Почему вы не рассказываете ему обо всех тех опасностях?

— А зачем? Какой смысл? Тогда он лишь больше станет беспокоиться, и работа будет идти медленнее, только больше нервов потратит — а ведь Никола уже не мальчик, господин Бенедикт — намерений же его это никак не изменит. Раз уж он связался с этой «черной физикой», кхк, так уже — уже и «замерзло», как говорят здесь. Можете даже и не хлопотать, никто его не убедит, если сам великий Никола Тесла чего себе надумал. — Mademoiselle Кристина повернула голову и, вытащив руку в перчатке из муфты, обвинительно направила ее ко мне. — Вот вы! Вы точно так же! Разве приняли вы от кого-нибудь добрый совет лишь потому, что верите советчику? А не по причине собственных умственных расчетов? Well?[303]

— Кхррхр. Вы так говорите, будто бы это было нечто хорошее. Значит, такая легковерность…

— Легковерность? Легковерность? — Она прижала ручку к шубе на груди. — У вас вообще, хоть какие-нибудь друзья есть? А если в семье — ну да, отец, мать — кххр — ну как так можно жить — не имея никаких авторитетов?

Лишь пожало плечами, что, наверняка, не слишком было видно под толстой шубой.

— А какой человек вообще ищет авторитетов? А? Какому это человеку вообще в жизни нужен авторитет?

— Ну… когда он не знает, как поступить — и было бы лучше, когда бы сослался на кого-нибудь более умного.

— А тот более умный стал более умным не путем руководства собственным умом, но тоже полагаясь на умы других людей? Мххмм? И по чему человек узнает, кто обрел мудрость, если у него самого ее не имеется?

— Нужно довериться мнению большинства, кххх, ведь есть же люди, признанные в качестве авторитета большинством.

— Есть, но опять же: как отличить авторитет истинный от фальшивого, то есть, настоящую мудрость от представления о ней? Если ты на это способен — тогда зачем тебе еще и авторитеты?