Яцек Дукай - Лёд

• Название: Лёд
• Автор: Яцек Дукай
• Жанр: Научная Фантастика

1924 год. Первой мировой войны не было, и Польское королевство — часть Российской империи. Министерство Зимы направляет молодого варшавского математика Бенедикта Герославского в Сибирь, чтобы тот отыскал там своего отца, якобы разговаривающего с лютами, удивительными созданиями, пришедшими в наш мир вместе со Льдом после взрыва на Подкаменной Тунгуске в 1908 году…

Мы встретимся с Николой Теслой, Распутиным, Юзефом Пилсудским, промышленниками, сектантами, тунгусскими шаманами и многими другими людьми, пытаясь ответить на вопрос: можно ли управлять Историей.

Монументальный роман культового польского автора-фантаста, уже получивший несколько премий у себя на родине и в Европе.

---

— Может все потому, что там возвышенности?

— Может.

Девушка изобразила неуверенную улыбку. И улыбка ее была прелестной — щечки округлялись, заполнились — два теплых яблочка; эту улыбку она вынесла еще с колыбели.

— Вы просто поэт, мистер Ерошаски.

— Аи contraire, mademoiselle, аи contraire[75].

Кристин в отчаянии искала причину, чтобы изменить тему беседы. Она была слишком молодой, на год или два меньше моего возраста — но, все равно, слишком молодой.

— Нас зовут! — обрадовалась девушка.

— Ммм?

— Видимо, все уже исправили, мы едем дальше.

Я-оно спустилось к рельсам, помогая девушке на предательском склоне. Проводники бегали, пересчитывая пассажиров; родители звали детей; локомотив тихо посапывал. Мадемуазель Кристин вернула пиджак. — Я знаю, вам это кажется детским… — Она опустила взгляд. Я-оно ударило себя в грудь: — Я поговорю с доктором Теслой, обещаю. — На это она поблагодарила кивком и скрылась в вагоне. Здесь очень легко обещать женщинам различные вещи. Гораздо хуже потом эти обещания выполняются. Возможно, она и вправду Ангел-хранитель Теслы, убирающий у него из под ног бревна, которых сам доктор не замечает — но, возможно, только играет в ангела-хранителя, а Тесла подчиняется ее капризам, у стариков всегда имеется слабость к наивным…

Небритый подросток перепрыгнул межвагонное соединение, зацепившись ногой за свисавшую цепь; та громко зазвенела, словно корабельный колокол. Парень остановился возле поставленной у входа в вагон класса люкс лестницы.

Проводник издалека безошибочно узнал в нем пассажира низшего класса и решительно направился в его сторону, но парень не обратил на него никакого внимания.

— Гаспадин Герославский?

Я-оно застегнуло последнюю пуговицу пиджака.

— Чего хотите? — рявкнуло резко, инстинктивно маскируя неожиданный страх.

— Не выходите в Екатеринбурге!

— Я и так еду дальше. А какое вам дело, где…

— Не выходите из поезда! Сговорились на вас!

— Что? Кто?

— Будто бы вы оттепельникам продались, такая у них уверенность.

Мальчишка подскочил еще ближе, вылупился на меня; что-то там в левом глазу засветилось и запульсировало — черная жилка в черном зрачке; пацан был испуган, и сам пугал собственным страхом. Хотелось его отпихнуть — тот схватился за запястье. Пальцы у него были ледяные, прикосновение чуть ли не обжигало.

— Не можем мы стеречь вашего благородия, времени не было, не убедил я их, не выходите из поезда.

Он размашисто перекрестился правой рукой, инстинктивно прижал к губам зимназовый медальончик.

— Спаси и сохрани нас, в твои руки предаемся, спаси и сохрани нас.

Проводник схватил паренька за воротник, но тот вывернулся и отбежал, сразу же свернув за вагон. Правадник грозил ему кулаком вслед.

— Тьфу, зараза, и лезет же с лапами к лучшим, чем сам, людям, только стыда не оберешься — ну и молодежь пошла, уважения ни на копейку…

— Послушайте-ка, милейший, — я-оно сунуло ему банкноту в карман мундира, — поговорите с обслугой из купейных и узнайте, кто он такой.

— Да я его…

— Только тихонечко, милейший, тихо, на цыпочках, чтобы птичку не спугнуть. — Я-оно поднялось по ступенькам. — Насколько мы опаздываем?

— Часа три, три с четвертью, Ваше Высокоблагородие, но в Екатеринбурге будем стоять еще дольше — паровоз нужно сменить и оси проверить.

— Еще дольше… И сколько же?

— Сколько потребуется. Ваше Благородие в город желает выйти? Там наверняка зима держится… В прошлый раз морозник проклятый в самом центре города засел. Проходите, проходите! Отходим!

О морозе в Екатеринбурге

Снежные хлопья, серебристые иголочки, сахарные кристаллики сыпались с неба, кокетливо мерцая в ореолах газовых ламп. Вокзальные часы показывали два часа ночи — вообще-то в Екатеринбурге было уже четыре ночи, но все железные дороги Империи функционировали по времени Санкт-Петербурга и Москвы. Вскоре над заснеженным городом взойдет летнее Солнце — зато ночь безраздельно принадлежит Зиме. Несмотря на это, на единственном высоком перроне пассажирской станции царила толкучка, с высыпающими из вагонов пассажирами смешивались туземцы: бригадиры носильщиков и возчиков, продавцы мехов, продавцы амулетов против Лютов и тунгетитовых самородков, которые тут назывались чернородками (наверняка фальшивых); бабули, в согласном запеве предлагающие пирожки с капустой или чебуреки с мясом; больше же всего вносили сумятицы оборотистые мальчишки, отмеряющие стаканами арешки — очень дешевые и очень вкусные. Проводники не вкладывали ни слишком много души, ни усилий в то, чтобы хоть как-то справиться с этим хаосом — подобные сцены повторялись практически на всех станциях, где останавливался Транссибирский Экспресс. Зато поздняя пора ограничила энергию пассажиров; большинство из тех, кто путешествовал в Люксе, Екатеринбург решило проспать. Вышел monsieur Верусс, очень серьезно относящийся к обязанностям репортера; вышел пожилой господин с искусственным глазом и транжирящие наследство братья; одно французское семейство с детьми из первого вагона сразу же решило проехать по городу. Стоянка предполагалась не менее двух часов. Часть пассажиров к тому же планировала попасть в екатеринбургскую церковь на позднюю воскресную службу; возможно, не все отказались от этого намерения, несмотря на опоздание. Снег, ни густой, ни тяжелый, весело плясал в желтых огнях, деликатно ложась на досках перрона, на недавно возведенное из уральского мрамора здание вокзала, на шапки, шубы и пальто людей, на теплый кожух паровоза, который только что замолк и удерживал свое машинное дыхание.

Застегнув теплое пальто с собольим воротником и натянув перчатки, я-оно сошло на перрон. Тут же подскочил бригадир. Его отправило нетерпеливым жестом.

— Размяться?

Я-оно обернулось. Юнал Тайиб Фессар.

— Хотите поглядеть на Екатеринбург? Ничего интересного, еще один примышленный городишко над рекой; сейчас по причине Транссиба и Холодного Николаевска вообще катится к упадку. — Взяв трость под мышку, он сунул руку за пазуху и добыл из футляра пару сигар. — Угоститесь, господин Бенедикт? «Партагас», прямо из Мексики.

— А, благодарствую, благодарствую.

Тот вынул перочинный ножичек, обрезал туго свернутые табачные листы.

— Прошу прощения, что спрошу — вы для меня совершенно не похожи на охотника за придаными, ип tricheur[76], в такую историю никак не поверю. У меня племянник, не намного моложе… Или это была шутка? Может, пари? А дайте я угадаю: несчастная влюбленность в даму из высшего света.

Я-оно, не говоря ни слова, скривилось.

— Что? — Увлеченный игрой, купец поднял брови. — Кавалер не верит в любовь?

— Это не соответствует другим моим вредным привычкам.

Фессар рассмеялся.

— Хорошо! Запомню. А серьезно?

— Это было серьезно.

Турок быстро глянул, уже без улыбки.

— Афоризмы не годятся для того, чтобы в соответствии с ними жить; они, скорее, служат тому, чтобы забавлять компанию за столом.

Я-оно слегка поклонилось.

— Тоже хорошо.

Разочарованно вздохнув, он отвел взгляд и указал тростью на юг, за пределы станции.

— Тогда вы, наверняка, хотели увидеть своими тазами люта.

— Я из Варшавы.

— Ах, да. — Турок погладил гладкий свод черепа, принявшего опенок красного дерева. — Они, видно, уже и в Одессе.

Я-оно неспешным шагом направилось от вокзала, к бледным и неясным огням города. Ничего не сказав, Фессар составил компанию. Подкатилась бабулька с широкой корзинкой, накрытой белой тряпкой; Юнал Тайиб купил булку с начинкой, завернул ее в платок и спрятал в карман обширной шубы.

Развернувшись на месте, какое-то время он шел спиной вперед, приглядываясь к оставляемым в неглубоком снегу следам; когда доски и мощеная мостовая сменились замороженной глиной, он несколько раз вонзил в нее каблук казацкого сапога, поправил массивной тростью.

— Хмм, хмм. — Он выпустил дым по выдвинутому на нижнюю губу языку, успев при этом сладострастно слизнуть пару снежинок. — Вот интересно, проводил ли тут кто-нибудь в последнее время бурение. А как у вас? В Варшаве?

— Не понял?

— Земля, землю проверяли? — Он стукнул тростью в мерзлую грязь. — Эта наша беседа за картами дала много для размышлений. Эти расчеты скорости Льда. И другие вещи. — Он поднял взгляд к облакам. Екатеринбург лежал в долине, в седле Урала, у врат Великого Камня, в погодную ночь тень на западном небосклоне должна определять границы горной цепи. — Турок указал налево, на восточный горизонт, темный, без каких-либо проблесков. — Может, проедетесь на Шарташ, летом это было весьма приятное озеро. Правда, вот уже пару лет лед с него не сходит; там мороз самый жестокий. Дааа, это идет по земле, по вечной мерзлоте, как рассказывают дикари Победоносцева и господа геологи, которых Сибирхожето нанимает пачками; идет по черным подземным рекам — по Дорогам Мамонтов. Ведь один лют, даже несколько крупных источников холода — ауры не изменят.