Грег Мортенсон - Школа на краю земли

• Название: Школа на краю земли
• Автор: Грег Мортенсон
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-74826-6

Продолжение мирового бестселлера со скандальной репутацией «Три чашки чая». Грег Мортенсон, чудаковатый альпинист-неудачник, построивший несколько школ в Афганистане и Пакистане, продолжает свою непростую миссию, проникая в самые глухие и отрезанные от цивилизации районы. Грег еще больше раскрывает психологию местного населения, основное внимание уделяя девочкам и молодым женщинам, которые готовы рискнуть всем, что у них есть, чтобы сломать стереотипы, получить образование и реализовать себя.

В мире книги Мортенсона разошлись тиражом более 7 000 000 экземпляров, в России – более 80 000 экземпляров, а сам Грег был удостоен множества премий и наград.

---

«Забудь о войне – возделывать землю намного приятнее, чем убивать людей», – сказал он мне как-то раз, устав от моих нескончаемых расспросов о том, как жилось в период советского вторжения. В другой раз он принялся извиняться за то, что выбранная им и предложенная мне груша оказалась не такой сладкой, как он думал.

«Большинство этих деревьев очень молодые, – пояснил Садхар Хан. – Я пытаюсь наверстать то, что было упущено за двадцать пять лет боевых действий. Все это время сельским хозяйством никто не занимался».

Всякий раз, как я приезжал в родное селение Хана, мои глаза, остекленевшие от усталости после тридцатичасового переезда на машине из Кабула, выхватывали особые приметы быта этого местечка. Здесь прошлое и настоящее сплавлялось в единую причудливую картину. Обычно я прибывал во второй половине дня или ближе к вечеру. В лучах закатного солнца плыл дым от горящих костров, на которых готовилась пища. Над полями разносился призыв муэдзина, собиравшего всех на молитву. Его запевам вторил аккомпанемент тихо позвякивавших колокольчиков на шеях коров и коз, возвращавшихся с пастбищ на ночь под присмотром мальчиков-пастухов. В это же время около десятка молодых мужчин в военной полевой форме и тяжелых сапогах играли в футбол у ворот деревни, а их боевые товарищи постарше стояли чуть в стороне, под навесом соломенных крыш, утыканных спутниковыми тарелками. Они нежно прижимали свои «АК-47» к груди и вели негромкие разговоры по мобильным телефонам.

Если было еще светло, Хан встречал меня под развесистым грецким орехом. В этом месте он вел обычно также «судебные заседания», восседая на бетонной платформе, которую его люди соорудили прямо над ирригационным каналом. У него было много дел, и на улице у его дома, как правило, собиралась целая очередь из посетителей, терпеливо дожидавшихся аудиенции. Здесь были крестьяне, поспорившие о границах участков и надеющиеся, что командхан их рассудит, и вдовы погибших солдат, пришедшие получить материальную помощь. Когда я приезжал, он всегда шел встречать меня, мы обнимались и усаживались, скрестив ноги и обложившись подушками, на роскошный красный персидский ковер. Хозяин разливал зеленый чай в крошечные фарфоровые чашки, а его телохранители приносили пиалы с изюмом, фисташками, грецкими орехами и конфетами. Все это служило прологом к любому нашему деловому разговору.

Позднее, когда долину окутывали сумерки, меня вместе с членами семьи приглашали пересечь владения командхана и собраться в длинном и узком обеденном зале, расположенном в доме для гостей. Там присутствовали только мужчины. Через некоторое время в комнату входил Садхар Хан: тогда все вставали, а он шел вдоль ряда гостей и каждому официально пожимал руку. Собравшиеся снова занимали свои места только после того, как он садился (если прибывал новый гость или родственник, этот ритуал повторялся заново). Но вот все формальности выполнены. На пороге появляется несколько юношей под предводительством старшего сына хозяина и раскатывают во всю длину комнаты красную клеенчатую скатерть. На нее ставятся многочисленные и разнообразные блюда, простые и в то же время исключительно вкусные: здесь были баранина, курица, дал, шпинат, бамия, помидоры и огурцы, а также рис.

По окончании трапезы самый старший из гостей поднимался и произносил дуа, благодарственную молитву. В это время все складывали ладони в форме чаши, приподняв и чуть развернув ладони вверх, а в конце благословения каждый проводил ими по лицу и пропевал: «Алхамдулиллах» (на арабском это означает «Хвала Господу!»). Под конец всем разносили чашечки с жасминовым чаем с добавлением мяты, и за этим угощением гости продолжали беседы до глубокой ночи.

Так за разговором мы нередко просиживали до утреннего призыва на молитву, который разносился по окрестностям в 4.30 утра. Именно в такие ночи я многое узнал о прошлом Садхар Хана и понял, что сформировало его личность. Особую роль здесь сыграла война с Советским Союзом.

* * *

В первые несколько лет вторжения советских войск в Афганистан Хан и его моджахеды вели отчаянную партизанскую войну – это единственное, что они могли противопоставить во много раз технически превосходящему их противнику. Например, на узких горных дорогах восточнее Бахарака применялась такая тактика: партизаны прыгали со скалы прямо на броню шедшего мимо танка, забрасывали смотровую щель грязью, а люк закидывали бутылками из-под кока-колы с залитым в них коктейлем Молотова. Иногда они использовали магнитофонные записи, чтобы заманить неприятеля в засаду: включали на полную громкость кассету с молитвенными песнопениями, таким образом дезориентируя проходящий по дороге отряд. Оружия у бойцов сопротивления почти не было, и в ход шли подручные средства: косы, булыжники, заостренные палки. Моджахеды совершали отдельные вылазки, но большую часть времени прятались в горных пещерах, питаясь одним сушеным сыром, а иногда – травами и кореньями.

Такая борьба обходилась дорого. Всякий раз, когда погибали советские солдаты, мирным жителям из окрестных деревень приходилось покидать свои дома, так как они подвергались массированным бомбардировкам с вертолетов.

Первые пять лет войны партизанские группы, такие как отряд Садхар Хана, нередко за один бой теряли до половины бойцов. Но их семьи, оставшиеся в деревнях, часто несли еще большие потери. Женщины и дети месяцами жили в пещерах в окрестностях Бахарака, в то время как враг расстреливал стада скота из автоматов, выжигал урожай, а поля «начинял» противопехотными минами, надеясь, что голод заставит местное население сдаться. До нынешнего времени по пути к горным ручьям можно увидеть сложенные из камней пирамидки – так отмечают места, где погибли дети, шедшие за водой. Их нередко сражали пули советских снайперов.

Садхар Хан был влиятельным полевым командиром, и в советском списке подлежащих уничтожению в первую очередь он занимал одно из ведущих мест. Поэтому за десять лет советской оккупации восточного Бадахшана его родную деревню Ярдар бомбили более шестидесяти раз. Все здания здесь были разрушены к 1982 году, но вертолетные налеты продолжались. Земля, как говорит Хан, «была уже мертва», но ее продолжали бомбить и более десятка раз минировали.

Именно вертолеты, которые афганцы называли шайтан-арба («колесницы дьявола»), наносили наибольший урон моджахедам. Иногда сразу восемь машин «Ми-24» устраивали рейды в высокогорные районы и обстреливали позиции партизан ракетами «С-8» с осколочными боеголовками, а также 30-миллиметровыми фугасными снарядами. Какими бы бесстрашными и отчаянными ни были бойцы горных отрядов, они не могли противостоять таким массированным атакам. Ситуация изменилась лишь с 1986 года, когда ЦРУ начало снабжать афганских повстанцев переносными зенитными комплексами «Стингер» с тепловой наводкой, которые идеально подходили для поражения медленно двигающихся «Ми-24». За последующие три года США поставили в Афганистан более тысячи «Стингеров», уничтоживших сотни советских вертолетов и транспортных самолетов.

Первым моджахедом в восточном Бадахшане, поразившим вертолет «Стингером», был Хаджи Баба, один из главных помощников Садхар Хана. Сейчас он женат на его дочери. Во время моих визитов в Ярдар и посиделок под ореховым деревом мне несколько раз доводилось слышать из уст Хаджи подробные рассказы о его подвигах. Каждый раз истории немного отличались, а самое длинное повествование продолжалось более часа.

От Садхар Хана я узнал также и о тех бедствиях, которые пришлось пережить жителям Бахарака и окрестностей уже после войны с СССР, длившейся с 1979 по 1989 год. Не успели они оправиться от этих потрясений, как на них стали надвигаться талибы, с 1994 по 2001 год не оставлявшие попыток подчинить себе северные территории. Эти беседы показали мне новые грани характера командира Хана. Его противоречивая натура, казалось, красотой и суровостью была схожа с окружающей природой. Он не стеснялся демонстрировать свою любовь к поэзии и цветам, любил уединение. Как-то ранним утром он пригласил меня пройтись с ним с полкилометра до берега реки Вардуш. Над быстрым потоком практически висели два огромных валуна. Хан сказал, что часто приходит сюда, чтобы побыть в одиночестве перед вечерним намазом. Мы сели на камень, и я поинтересовался, могу ли задать ему один вопрос.

«Да, пожалуйста, – ответил он, – спрашивай».

«У тебя полно обязанностей и неотложных дел, так зачем же ты так много времени проводишь здесь, глядя на речные волны?»

Тогда он усмехнулся и сказал, что я не пойму ответа, потому что никогда не был на войне.

«Ты служил в армии, но ты не воин, потому что никогда не был в настоящем бою», – мягко пояснил Садхар Хан.

А затем начал красочно описывать ужасы войны: как снаряд разрывает на куски тело человека, с которым ты тридцать минут назад бок о бок сидел за завтраком, как гниющие раны другого боевого товарища распространяют удушающий запах и как терзают слух стоны третьего, умирающего от инфекции, потому что у бойцов отряда нет даже самых простых медикаментов.