Гурам Дочанашвили - Только один человек

• Название: Только один человек
• Автор: Гурам Дочанашвили
• Жанр: Современная проза

Гурам Дочанашвили — один из ярких представителей современной грузинской прозы. Ему принадлежат рассказы, повести, романы, эссе. Рус­скому читателю Г. Дочанашвили знаком по книгам «Там, за горой», «Песня без слов», «Одарю тебя трижды» и др.

В этой книге, как и в прежних, все его произведения объединены об­щей темой — темой добра, любви, служения искусству. Сюда вошли как ранние произведения писателя, такие, как «Дело», «Человек, который страсть как любил литературу», «Мой Бучута, наш Тереза» и др., так и новые — «Ватер/по/лоо», «И екнуло сердце у Бахвы» и т. д.

В исходной бумажной книге не хватает двух листов - какой-то варвар выдрал. В тексте лакуны отмечены.

---

— Большое вам спасибо. — Она вынула из кармана носовой платочек, приложила его к носу и снова спрятала. Все это получи­лось у нее удивительно мило и непринужденно — недаром Лука так верил в красоту самых обыденных, простых движений.

— Когда вы приехали? — спросила она.

— Сегодня.

— Один?

— Нет, с товарищем.

Официант принес шампанское и что-то замешкался с пробкой. Лука потянулся рукой:

— Дайте-ка я открою.

Девушка не сводила с него печальных внимательных глаз.

— А вы давно здесь?

— Неделя... нет, шесть дней.

— Подзагорели.

— Да-а? — немножко оживилась она.

Лука наполнил бокалы:

— За нашу встречу.

Как и у любой девушки, у нее тоже бывала на лице заученная улыбка, но сейчас она улыбалась совсем по-иному.

— Как странно, — начал Лука, поставив бокал на стол. — Я думал, что у вас не такой голос.

— Правда? А какой...

— Вообще хороший, но хуже...

Фраза получилась довольно запутанной, но она сразу поняла и улыбнулась.

— Меня звать Лука.

— Знаю, знаю, — вскинула она на него глаза.

Лука все не переставал ломать голову, на кого же она похожа, и поскольку порой труднее бывает уловить сходство, пристально вглядываясь в лицо, отвел от нее глаза и некоторое время смотрел на сгорбившихся в танце наподобие вопросительных знаков строй­ных парней и очень прямо державшихся, высоко вскинув голову и устремившись взором куда-то вдаль, девушек, которым их партне­ры и впрямь изредка казались ходячими вопросительными знаками, да и недаром: ведь парней заботила лишь самая ближайшая, се­годняшняя перспектива, тогда как девушки заглядывали намного дальше вперед.

А эта сидевшая перед ним молоденькая девчушка с игривым выражением лица, с которого, однако, не сходила тень печали, была похожа на какого-то шустрого зверька, который, резво переп­рыгивая с ветки на ветку, временами с грустным недоумением уставляется на людей. Оно-то все так, только не этого сходства искал в ней Лука, а совсем другого, но на кого она еще была похожа, ему никак не удавалось припомнить.

— Я хочу вас спросить об одной вещи.

— О чем? — она чуть приподняла голову, не отрывая взгляда от бокала.

— Когда вы меня увидели, то почему-то... нет, мне это, вер­но, показалось. Или вы правда удивились? Почему?

— Сказать? — она взглянула на него и вновь опустила голову.

— Нет, не стоит.

— Почему?

— Вы все равно не поверите...

— Тогда не говорите.

Девушка не обиделась.

— Как здесь жарко — сказала она, — и какой чад...

— Потолок низкий.

— Потолок! — она посмотрела вверх. И вновь эта ее шея. Не сводя с нее взгляда, Лука опорожнил свой бокал. — Потолок и правда что низкий, и эта музыка...

Она на кого-то похожа!

— Вы любите музыку?

— А почему вы вдруг об этом спросили?

— Вот такую, как здесь?.. Этот визг и грохот?

— Да. Это тоже музыка... Своеобразная.

— И вам она нравится?

Она поняла, какого от нее ждут ответа, и сказала, поведя плечами:

— Что в ней такого...

— А чего же тогда танцевали...

— Не знаю, так.

Лука взял сигарету, затянулся и пустил дым в потолок.

— Так, может, вам вообще здесь не нравится?

— Не знаю, так себе.

— Тогда зачем вы здесь?

— Ну, не знаю, а что еще делать...

— Не знаете?

— Нет. А что, обязательно надо знать?

Ее вдруг как подменили. Она говорила так вызывающе, что и Лука невольно перенял ее тон:

— И завтра тоже сюда придете?

— Непременно. Вы назначаете мне свидание?

— Нет! И снова будете танцевать с этим в бурке, если он вас пригласит?

— А что в этом плохого?

— Не понимаете, да?

— Нет! — И вызывающе на него уставилась.

Трубач совсем ошалел, он так невыносимо пронзительно резал какую-то чушь, что гитаристу оставалось только отбивать ритм, беспардонно вихляясь всем телом. А по клавишам беззвучно прыгали толстые пальцы какого-то видимого лишь со спины пианис­та. Где-то далеко, в тумане, беззвучно размахивал руками Скорей-скорей, он как всегда, восторженно о чем-то распространял­ся, чтоб на следующий день обеспокоенно выспрашивать: «Что это я там вчера плел, а?» В дымном мареве едва различимы были танцующие пары — проглотившие аршин девушки и уподобившиеся вопросительному знаку парни: сегодня же, сегодня?!

— Но почему вам все-таки здесь не нравится?

— Потому, что...

— Потому что что?

— Ложь! — ответил Лука, упершись ей в глаза взглядом.

— Что ложь?

— Все это. — Лука повел рукою вокруг.

— Как это ложь... почему?

— Ложь, потому что ложь.

— Тогда почему же вы здесь? — разозлилась она.

— Ложь тоже по-своему интересна.

— Ничего подобного, просто здесь нет ничего более интерес­ного.

— Интересного сколько угодно.

— Но это, наверно, где-нибудь в другом месте?

— Нет.

— А где же — зде-эсь?

— Здесь, — сказал Лука, — здесь же, в двух шагах.

— Здесь же, в двух шагах, — у нее перехватило дыхание,— что?

— Здесь же, в двух шагах, — понизил голос Лука, не сводя с нее глаз, — сама жизнь, сама правда.

— Ну уж! — отмахнулась она рукой, но сразу же вся съежи­лась, поймав на себе его досадливый взгляд.

— Пошли, покажу.

Это сказал Лука. Он уже стоял на ногах.

Они шли по занесенной снегом просторной равнине: девуш­ка в длинной, по щиколотки, мягкой коричневой шубке впереди, Лука — чуть приотстав от нее, в нахлобученной по самые глаза шапке. Тяжело ступая огромными лыжными ботинками, он упрямо стирал при каждом шаге оставляемые девушкой на снегу маленькие следы. Стояла светлая ночь, и Лука видел, как каждый раз под его ногой слабо взблескивал снег. Дорожка была довольно широкой, но Лука предпочитал идти так — ступая по следам девушки. Синевато-призрачный морозный воздух приятно пощипывал. Холодно было только лицу, а так они будто шли вброд по шею в теплой воде. Покрытая девственно чистым нехоженным снегом, нежно мерцавшим в лунном свете, земля распростерлась в без­молвии. Когда они уже вступали в лес, девушка вдруг повернула голову и снизу вверх посмотрела на Луку большими, удивлен­ными глазами — лицо ее возникло прямо перед ним, пересеченное наискось тенью далекой ветки. Потом она отвернулась и снова за­шагала по тропинке, вводящей в лес. Кругом высились исполинские сосны, и на снегу лежали легкие тени их заснеженных, с растопыренными пальцами, рук. Девушка поскользнулась, Лука подхватил ее руку; так они и шли теперь бок о бок, рука в руке. В лесу стояли и большие кусты, сплошь пересыпанные снегом. Девушка остановилась, Лука тоже стал около нее, словно прислушиваясь безмолвно к ее зажатым в руке теплым пальцам. Ему даже будто послышался застенчивый шепот: «Вот это и есть правда? Это она и есть, да?» — «Да, да, это и есть она самая», — словно долетел медленно, как смола, стекающий по замершей сосне ответ. Лука сделал два коротеньких шага и заглянул девушке в лицо. Правда, в темноте он не различил ее черт, только видно было, что и она, запрокинув голову, на него смотрит. Он взял ее за плечи и повернул к луне, чтоб вглядеться в ее желанное лицо; но нет, в лесу было темно. И все же он продолжал вглядываться и чувствовал, как проявляются одна за другой все черточки ее лица, и было оно такое печальное-препечальное, что у него болезненно сжалось сердце, и он вновь ощутил на языке вкус вишни. «У тебя... прав­да было тяжелое прошлое?» — спросил он осторожно, совсем тихо. «Да», — чуть слышно ответила она. Так они и стояли, и Лука все глядел, все вглядывался в ее лицо; наконец он не выдержал, пошарил по карманам, нащупал спички, зажег и поднес горящий стерженек к ее глазам. Девушка беззвучно, не дрогнув плечами, плакала, и по застывшим на морозе щекам ее запрокинутого к небу лица проторяли себе дорожки слезы; и все же, в этом слабень­ком спичечном свете, глаза ее сверкали искорками счастья. Сей­час она и в самом деле была похожа на шаловливого маленького зверька, озорно перепрыгивающего с ветки на ветку, нет-нет с пе­чальным недоумением в глазах уставляясь на людей. Лука глядел на нее как зачарованный, и очнулся, только почувствовав жгучую боль в пальцах; он отшвырнул в остервенении обугленный остов спички, и, повернувшись снова к девушке, крепко прижал ее к груди. Он целовал ее, тихо нашептывая ей в самое ушко: «Кажет­ся, я люблю; кажется, я правда люблю тебя, белочка...» Она бла­годарно глядела на него снизу вверх затуманенными от слез гла­зами, пока он ласково утирал тремя обгоревшими пальцами ее мокрое лицо, продолжая упорно вглядываться в ее невидимые, но навсегда запомнившиеся ему глаза.

Она была похожа еще на кого-то...

* * *

Укрывшись под балконом второго этажа, стоял, зябко поежи­ваясь, Маленький хулиган. Иссера-бледное лицо он упрятал в во­ротник дождевика, руки поглубже засунул в карманы. Было хо­лодно, студеный ветер злобно покусывал, сеял Мелкий, противный дождь. Парню, видно, захотелось подымить сигаретой, потому что он приложил два пальца к губам и посмотрел поочередно на двух своих подпиравших там же стену корешей. Ребята мигом вытащили сигареты — один скомканную пачку, другой — совершенно новую. И Маленький хулиган ни одного из них не обидел: он достал сигаре­ту из только что вскрытой пачки, но при этом по-свойски улыбнулся второму парнишке: спрячь, мол, у тебя и у самого, оказывается, мало, — дважды повторив благодарно-останавливающий жест раскрытой пятерней.