Андрей Воронин - Слепой. Живая сталь

• Название: Слепой. Живая сталь
• Автор: Андрей Воронин
• Жанр: Боевик
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-083298-9

В венесуэльском городе Сьюдад-Боливаре запущен в эксплуатацию вагоностроительный завод. Однако, помимо официального производства, на нем имеется подпольный цех по сборке танков. Одновременно с запуском этого завода вся страна оплакивает скончавшегося от тяжелой болезни команданте. На похоронах кто-то замечает, что у покойника «не его уши». Этот факт дает повод усомниться в том, что лежащий в гробу – действительно Уго Чавес. Связаны ли между собой эти события, и если связаны, то как – в этом предстоит разобраться агенту ФСБ Глебу Сиверову по кличке Слепой.

---

Без недостойной поспешности, но и без промедления встав из-за стола, он устремился навстречу посетителю и с улыбкой протянул ему руку. Ладонь у Торреса оказалась жесткой, как подошва, и шершавой, как вулканическая пемза. Государственная идеология настаивала на глубоком уважении к обладателям таких рук, но, пожимая ее, генерал не испытал ничего, кроме брезгливости и легкого раздражения из-за неожиданно возникшей пустяковой помехи.

– Проходи, Эстебан, – обнимая садовника за плечи и направляя к мягкому дивану в углу кабинета, перед которым стоял низкий столик для закусок, с улыбкой заговорил он. – Я давно тебя не видел и очень рад, что ты выбрал время и наконец-то сам заглянул ко мне.

– У вас много важных дел, сеньор генерал, – сказал Торрес, – а время садовника стоит дешево.

Правила игры диктовали следующую реплику; у Моралеса возникло сильное искушение обойтись без надоевшей фамильярности, но он сделал над собой маленькое усилие и сказал то, что должен был сказать:

– Алонзо, Эстебан. Для тебя я не генерал и не сеньор Алонзо, а просто Алонзо – твой старый боевой друг, товарищ по оружию. Садись, я распоряжусь, чтобы нам принесли чего-нибудь выпить.

– Благодарю, сеньор Алонзо, – сказал садовник, и Моралес больше не стал его поправлять. – Вы можете не поверить, но у меня к вам действительно крайне срочное дело государственной важности.

Старый осел ошибался: генерал Моралес ему верил и, более того, догадывался, о каком именно деле пойдет речь. Пользуясь своим не вполне определенным, но весьма высоким статусом, король удобрений и император дождевых червей недавно проделал очередной трюк из репертуара человека-невидимки, ухитрившись незваным проникнуть на церемонию прощания с усопшим президентом и подойти к гробу чуть ли не одновременно с прибывшими в Каракас руководителями дружественных держав. В отличие от них, Торрес давно и очень близко знал покойника и мог заметить кое-что, чего не должен был замечать.

Впрочем, еще оставалась надежда, что старик пришел поговорить о чем-то другом – например, о том, что кто-то из охраны повадился справлять малую нужду на лелеемые им розы или, скажем, орхидеи.

– Дело государственной важности? – значительно наморщив лоб, переспросил генерал. – Тогда меняем курс. Садись вот сюда, за стол для совещаний, и выкладывай, в чем дело. Может быть, кто-то из нашего персонала работает на ЦРУ?

– Это мне неизвестно, сеньор, – со стариковской медлительностью присаживаясь к дальнему краю Т-образного стола, заявил Торрес. – Но, боюсь, здесь, во дворце, творится что-то нехорошее. Вы уверены, что нас никто не подслушает?

– Если бы то, что иногда говорится в этом кабинете, достигло чужих ушей, на моем месте давно сидел бы какой-нибудь американский полковник и, подобно корове, жуя жвачку, отдавал нашим людям приказы. Говори спокойно, Эстебан, кроме меня, твоих слов никто не услышит.

– Что ж, – пристроив поверх острого колена потрепанную шляпу, заговорил садовник, – дело, как я уже сказал, очень серьезное. Это жуткое дело, генерал! Оно попахивает кощунством, если не чем-то худшим. Вы знаете, что покойный команданте оказывал мне великую честь, при всех называя своим другом…

Согласно кивая чуть ли не после каждого слова садовника, генерал Моралес неторопливо обогнул стол, уселся в свое вертящееся кресло, выдвинул верхний ящик, покопался там и выпрямился, приняв позу напряженного внимания: корпус наклонен вперед, сплетенные в замок ладони лежат на крышке стола, глаза неотрывно, с выражением пристального, вдумчивого интереса смотрят на собеседника.

На самом деле генерал его почти не слышал, занятый собственными мыслями. Как только старик заговорил о своей дружбе с покойным президентом, цель его визита стала окончательно ясна – ясна так же, как и его судьба. На мгновение Моралес почувствовал себя если не самим господом богом, то, как минимум, его дальним родственником. От всемогущества он был, конечно же, далек, но в отдельных случаях мог не только предсказать, какое будущее ждет того или иного человека, но и лично это будущее организовать. Сейчас был как раз такой случай; садовника можно было вообще не слушать, но генерал решил дать ему еще один, последний шанс. Пусть немного постоит на распутье, пусть сам вынесет окончательный, не подлежащий обжалованию вердикт, сказав то, что собирается сказать, или переведя разговор на какую-то другую, не столь сколькую тему.

– Вот тогда-то, стоя у самого гроба, я это и заметил, – зловещим тоном записного враля, у ночного костра рассказывающего молодым олухам страшную байку, объявил Торрес.

– Что же ты заметил, Эстебан? – рассеянно перекладывая на столе бумаги, слегка поторопил его Моралес.

– Уши, сеньор.

– Уши? – с деланным изумлением переспросил генерал. – Чьи уши?

– Его, – сказал старик. – Уши команданте.

– А ты не знал, что у команданте есть уши? – пуще прежнего изумился генерал.

– Это были не его уши, сеньор.

– Не его уши?.. – Моралес откинулся в кресле и сложил руки на животе, с веселым недоумением глядя на садовника. – Надо же, а мне никто не говорил, что ты пристрастился к бутылке. Осторожнее, омбре, вино – коварная вещь, особенно когда человек, как ты, подолгу находится на солнцепеке.

– Это не повод для шуток, сеньор генерал, – неодобрительно поджав губы, заявил садовник.

– Ты прав, извини. В чем-то другом ты можешь заблуждаться, но мой тон, пожалуй, и впрямь неуместен. Так чьи же, по-твоему, это были уши? И… гм… как они туда попали?

– Единственное, что я могу сказать наверняка, – неторопливо, раздельно проговорил, глядя ему в глаза, Эстебан Торрес, – это что уши принадлежали человеку, которого положили в гроб вместо команданте. Мне он показался похожим на Себастьяна – того двойника президента, который куда-то пропал около месяца назад. Только не говорите, что впервые слышите о двойниках команданте, сеньор генерал, это заставит меня усомниться в вашей искренности.

– Нет, этого говорить я не стану, – сказал Моралес, стараясь, чтобы это прозвучало как можно искреннее. – Но, может быть, ты ошибся? Кроме того, ты уже давно не общался с команданте накоротке, а с годами в человеке меняется все…

– Есть вещи, которые не меняются, – неожиданно твердо, даже резко возразил старик. – Я слышал по телевизору, что форма ушей так же неповторима, как отпечатки ладоней и стоп или рисунок сетчатки глаза. Она не меняется с возрастом, и по ней человека можно узнать всегда. Так вот, сеньор генерал: это были другие уши. А значит, и покойник тоже был другой.

– Телевизор? Да, это серьезно. – Генерал позволил себе усмехнуться – чуть-чуть, одними уголками губ. – Я бы не стал слепо верить всему, что говорят по телевизору, Эстебан, дружище. Но из уважения к тебе я проконсультируюсь со специалистами. Если они подтвердят то, что ты слышал по этому ящику, нам придется провести экспертизу. Скольким еще людям ты рассказал о том, что, как тебе кажется, ты видел?

– Я необразован и не слишком умен, генерал, – сказал Торрес, – но даже я понимаю, что о таких вещах не стоит болтать направо и налево. Это слишком серьезное дело…

– Вот именно, – перебил Моралес, – слишком серьезное. Если ты прав, омбре, то речь идет не о кощунстве, а о чем-то намного худшем – об измене. Пока мы все не выясним, нужно хранить твои подозрения в тайне. Поэтому…

Он сел ровнее и, запустив правую руку в оставленный открытым ящик стола, вынул оттуда тускло-черный длинноствольный «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра. Генерал любил этот револьвер за мощь и стопроцентную, обусловленную предельной простотой конструкции безотказность, любил видеть, как сверкают медным блеском донышки гильз в гнездах откинутого барабана, любил плавный ход курка и даже то, как сильно и зло револьвер толкается в ладонь в момент выстрела, подбрасывая вверх руку.

Тяжелые портьеры и бархатные драпировки погасили воздушную волну, приглушив звук револьверного выстрела. Торрес с грохотом опрокинулся набок вместе со стулом; широким веером брызнувшее из пробитого навылет черепа содержимое его глупой седой головы, не долетев до дальней стены, запачкало паркетный пол.

– Приберите здесь, – сказал Моралес вбежавшим на шум с автоматами наперевес солдатам, за спинами которых маячило встревоженное лицо адъютанта. – Карлос, зайдите на минутку.

Посторонившись, чтобы пропустить волочащих мертвеца солдат, адъютант приблизился к столу.

– Что русские? – не предложив ему сесть, спросил Моралес. Он, не торопясь, откинул барабан револьвера, извлек из курящегося пороховым дымком гнезда стреляную гильзу и аккуратно вставил на ее место новый патрон. Гильза со звоном упала на дно украшающей письменный стол мраморной пепельницы, на краю которой, расправив крылья, сидел золотой кондор с рубиновыми глазами, покачалась немного, перекатываясь с боку на бок, и замерла.