Игорь Прелин - Агентурная сеть

• Название: Агентурная сеть
• Автор: Игорь Прелин
• Издательство: Рипол
• Жанр: Политический детектив
• Год: 1995
• ISBN: 5-87907-029-8

Автор 30 лет прослужил в советских органах безопасности, в том числе более 20 лет в разведке. До истечения «срока давности» автор не имел возможности использовать документальные материалы, поэтому, опираясь на реальные события и факты и изменив фамилии основных действующих лиц, время и место действия, в художественной форме рассказал о примерно двадцатипятилетней карьере советского разведчика в Европе, Африке и Юго-Восточной Азии. В книгах описываются некоторые операции советской разведки, рассказывается о вербовочной работе, о противостоянии советской и американской разведок, отдельных сторонах жизни советских колоний за рубежом, особенностях разведывательной работы в различных странах.

Повести относятся к жанру политического детектива, написаны в увлекательной, несколько ироничной манере и рассчитаны на широкий круг читателей.

---

В этой работе случаются всплески невероятной активности, когда разведчику приходится погружаться в нее с головой, и вынужденные простои, когда контрразведка обкладывает его со всех сторон, и различные паузы, когда он находится в «дежурном» режиме, в постоянной готовности по первому сигналу немедленно включиться в работу.

Одной из таких пауз является время летних отпусков. Для советских граждан оно длится с июня по сентябрь, потому что именно в эту пору им целесообразнее всего покидать Африку, чтобы не выбиваться из привычного климатического цикла. В другое время года выезжать из тропиков в холодные края не рекомендуется: отпуск длится два месяца, а реакклиматизация, на которую требуется от двух до трех месяцев, начинается не сразу, а только через три-четыре недели после приезда в Союз. Только организм начинает привыкать к низким температурам, как надо снова возвращаться в тропики и заново к ним адаптироваться, и эти климатические перепады не проходят бесследно! Недаром считается, что прерванная акклиматизация по своим последствиям для организма сродни прерванной беременности!

А тут еще каникулы и возможность подольше побыть с детьми! Вот и безлюдеют в летние месяцы советские колонии, замирает их лихорадочный пульс.

Но для разведчика повадки собственных соотечественников — не ориентир, он нацелен на иностранцев! А для них отпуск — тоже святое дело! И почти в это же время — с июля по октябрь.

Так возникает почти четырехмесячная пауза, во время которой разведывательная работа в значительной степени сворачивается и снова возобновляется где-то в середине сентября, накануне открытия сессии Генеральной Ассамблеи ООН, когда резко возрастает потребность в разведывательной информации.

Вот и этим летом мы спланировали отпуска сотрудников таким образом, чтобы не оголять полностью «линию фронта», дать возможность всем побывать в Москве и к возвращению из отпуска объектов нашего интереса быть в готовности продолжить с ними работу.

Первым, как я уже говорил, уехал Выжул, хотя для него эта поездка закончилась тем, что ему пришлось остаться в Союзе. Это решение было целиком в компетенции начальника африканского отдела. Когда он запросил мое мнение, я не стал брать ответственность на себя и ответил достаточно дипломатично, в том смысле, что не настаиваю на непременном возвращении работника, от которого в течение всего года у меня была одна головная боль, но оголять его участок мне бы тоже не хотелось.

А тут очень кстати под рукой оказался хороший работник, которому не дали визу в Тунис, и судьба Выжула была решена: в августе на его место в торгпредстве прибыл Юра Борисов.

Затем, в конце июня, в отпуск отбыли Хачикян и Колповский, а позже — Базиленко. Вместе с ним, по «случайному» стечению обстоятельств, улетел Шилов.

Через неделю после возвращения Хачикяна я передал ему дела и тоже отбыл в Москву. И только Лавренов и Ноздрин никуда не ездили и все лето оставались в стране. Ноздрину отпуск не полагался — радисты-шифровальщики в течение двух лет работают без отпуска. А Лавренова отправлять на отдых просто не рискнули: после случившегося с ним «прокола» местные власти могли закрыть ему въезд в страну, а потому, учитывая, что он провел в командировке более трех лет, было решено готовить ему замену, а его задержать до окончания срока.

Итак, к моему возвращению из отпуска весь наличный состав резидентуры был уже на месте…

Я мог вернуться на неделю раньше, но потом вспомнил, что как раз на конец сентября назначена отчетно-выборная конференция. Мое присутствие на ней было нежелательно по нескольким причинам.

Во-первых, я не без оснований опасался, что могу сорваться и выступить в прениях с резкой критикой в адрес Дэ-Пэ-Дэ. А это, как говорится, было чревато, потому что протокол этой конференции будут читать в ЦК, и мое выступление не добавило бы мне доброжелателей в высшей партийной инстанции.

Ну и во-вторых, не дай Бог, если в моем присутствии, буду я выступать или нет, Дэ-Пэ-Дэ «прокатят» и не изберут в партком! Тогда беды уж точно не миновать, потому что это будет однозначно воспринято как результат моей «подрывной» деятельности.

Чтобы не искушать судьбу, я пошел к начальнику отдела, изложил ситуацию, и он своей властью разрешил мне задержаться на неделю.

Посол, как истинный, а не липовый дипломат, поступил хитрее и тоньше: он заранее спланировал свой отпуск так, чтобы вернуться после перевыборов секретаря парткома.

Так мы своим отсутствием на конференции дружно продемонстрировали свое отношение к Дэ-Пэ-Дэ. Не имея возможности помешать его переизбранию, все, что мы могли себе позволить — это не участвовать в этом мероприятии.

Как и ожидалось, против избрания Дэ-Пэ-Дэ в партком проголосовало более трети «членов профсоюза», но тем не менее он прошел и занял пост секретаря.

Несмотря на наше отсутствие, нас с послом тоже избрали в партийный комитет. И притом почти единогласно. В этом, правда, не было наших особых заслуг, мы могли быть полными дураками и не пользоваться в советской колонии никаким авторитетом, все равно послу и резиденту места в парткоме забронированы в соответствии с табелью о рангах!

Перед отъездом посол, как и предусматривала существовавшая в те годы традиция, посетил Первое главное управление.

— Как это тебе удалось так сработаться с Гладышевым? — удивленно спросил меня на следующий день начальник отдела, присутствовавший на беседе посла с начальником разведки. — Пьешь с ним, что ли, вместе?

— Ну, вы скажете! — даже обиделся я.

— Честное слово, в первый раз довелось слышать, чтобы посол так нахваливал резидента! Ни одного упрека в твой адрес, одни комплименты!

— А что нам делить? — пожал я плечами. — Одно дело делаем, вот и живем дружно.

— Ну-ну, — только и сказал начальник отдела, повидавший на своем веку гораздо больше меня и лучше меня знавший, что на загранработе и от любви до ненависти, и от ненависти до любви бывает даже не шаг, а какие-то жалкие сантиметры…

В самолете мы с Гладышевым сидели рядом.

Пока Ольга Васильевна, закончив трапезу, мирно дремала в своем кресле, бортпроводница, стремившаяся всячески угодить трем пассажирам первого класса, предложила нам вторую бутылку шампанского, и мы, неторопливо потягивая золотистый напиток, занялись обсуждением волновавших нас проблем.

Главной из них был, конечно, Афганистан.

Будь на месте Гладышева Дэ-Пэ-Дэ, я не сел бы с ним рядом! А уж если бы меня угораздило, не стал бы обсуждать с ним никаких серьезных проблем. Самое большее, что бы я себе позволил, это рассказать ему какой-нибудь пошленький анекдот, доступный его пониманию, потому что с чувством юмора, как и с многими другими чувствами, у Дэ-Пэ-Дэ была напряженка. Как сказал по этому поводу один посольский остряк, «все человеческое было ему чуждо».

Но с Гладышевым я мог, нисколько не опасаясь за последствия, откровенно обсудить любую тему, в том числе и такую деликатную, как пребывание в Афганистане нашего «ограниченного контингента». И Гладышев, и я во время отпуска имели возможность поговорить об этом со многими людьми. У каждого из нас был свой круг сослуживцев, друзей и просто знакомых, они работали в разных ведомствах и в большинстве своем имели доступ к закрытой информации. Из их разобщенных и порой разноречивых мнений и оценок можно было составить довольно объективную и полную картину того, что происходило в Афганистане.

Картина эта получилась неутешительная. По всему выходило, что навешанные нашей пропагандой ярлыки до неузнаваемости исказили суть происходящего и мешали трезво оценить сложившуюся ситуацию. Что наша армия ведет борьбу не с так называемыми «бандформированиями», а против афганцев-мусульман, составляющих значительную часть населения. Что только наша зацикленность на идеологических догмах мешает признать тот бесспорный факт, что большинству афганцев безразличны идеи апрельской революции и уж тем более перспектива построения развитого социализма, поскольку гораздо важнее для них традиционные ценности и обычаи исламского общества, непостижимые для нашего понимания.

Мы обсудили и причины наших неудач и просчетов. Поговорили о том, как наши военные внедряют далеко не самые лучшие армейские «традиции» в деликатную сферу интернациональных отношений, пытаясь обтесывать своих афганских коллег на манер собственных рекрутов, унижая при этом их человеческое и офицерское достоинство, из-за чего афганская армия превратилась в ненадежного и небоеспособного союзника.

— Кстати, Михаил Иванович, — спросил Гладышев, в очередной раз наполнив наши бокалы, — что в ваших краях говорят о том, как готовилось и принималось решение о вводе нашей армии в Афганистан?

— Говорят разное, — ответил я, отхлебнув шампанское. — Ясно только, что замысел этот рождался в обстановке особой секретности. Я спрашивал об этом начальника нашей информационной службы. Он сказал, что те, кто принимал решение, рассчитывали, что пребывание наших войск в Афганистане будет кратковременным. По первоначальному замыслу войска должны были встать гарнизонами, не вступать в боевые действия, а только своим присутствием укрепить режим и сдержать оппозицию. Но в первые же дни эти замыслы рухнули: войска подверглись обстрелам, были вынуждены ответить, и вспыхнула настоящая война.