Пьер де Ронсар - О вечном. Избранная лирика

• Название: О вечном. Избранная лирика
• Автор: Пьер де Ронсар
• Издательство: Летопись
• Жанр: Поэзия
• Год: 1996
• ISBN: 5-88730-012-4

Пьер де Ронсар (1524―1585) — французский «принц поэтов», оказавший влияние на английскую, голландскую, польскую поэзию, вдохновлявший крупнейших композиторов своего времени. В двадцать восемь лет он уже был на вершине славы даже за пределами Франции. Многие его произведения стали классическими и вошли в золотой фонд французской поэзии. Незаслуженно забытый, Ронсар был вновь оценен спустя почти триста лет благодаря деятельности Ш.-О. Сент-Бёва, известного историка литературы и критика. В России Пьер Ронсар стал известен с XVIII в. В нашем столетии этот прекрасный поэт и философ вновь заблистал в работе прекрасных переводчиков.

Сборник составили три любовных цикла, посвященные Кассандре, Марии и Елене, а также оды, гимны, элегии, поэмы и стихотворения разных лет.

---

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ

* * *

Едва Камена мне источник свой открыла
И рвеньем сладостным на подвиг окрылила,
Веселье гордое мою согрело кровь
И благородную зажгло во мне любовь.
Плененный в двадцать лет красавицей беспечной,
Задумал я в стихах излить свой жар сердечный,
Но, с чувствами язык французский согласив,
Увидел, как он груб, неясен, некрасив.
Тогда для Франции, для языка родного,
Трудиться начал я отважно и сурово
И множил, воскрешал, изобретал слова,
И сотворенное прославила молва.
Я, древних изучив, открыл свою дорогу,
Порядок фразам дал, разнообразье слогу,
Я строй поэзии нашел — и волей муз,
Как Римлянин и Грек, великим стал Француз.

ЭКЛОГА[2]

ОРЛЭАНТЭН

Коль время года, день, и место, и стремленье,
Любовью зажжено, велит начать нам пенье,
Петь будем, пастухи, и наши голоса
На тысячу ладов повторят пусть леса.
Эмалью красок сто здесь луг покрыли разом,
Здесь нежная лоза сплела побеги с вязом;
Здесь — тень прохладная колеблемых листов,
Дрожащих тут и там под веяньем ветров;
Заботливые здесь и пчелы на лужочке
Целуют и сосут душистые цветочки,
И с хриплым ропотом лесного ручейка
Здесь птичьих голосов сливается тоска.
Зефиры в соснах тут согласно присмирели, —
Лишь наши в лености повиснули свирели
С бездействующих шей, и этот день младой
Зимой нам кажется; другим же всем — весной.
Тсс!.. Под пещерный кров теперь взойдем в прохладу
И песню пропоем. Залогом я в награду
Тому, кто победит, оленя ставлю вам
Ручного, — ходит он за мною по пятам.
В долине молодым он был похищен мною
У пестрой матери с спиною расписною.
Я выкормил его, частенько щекоча,
И гладя, и чеша, и к ласкам приуча,
То возле зелени, то у воды проворной, —
И дикий нрав его смог обратить в покорный.

Я для Туанон берег оленя моего,
И именем моим зовет она его.
Она всегда его целует иль душистый
Венок на лоб кладет или на рог ветвистый,
То цепь из раковин морских на рамена
Роскошные ему накинет вдруг она;
Кабаний с цепи клык повис серпообразный,
Как месяц, что блестит, круглясь дугой алмазной;
Задумчив он бредет, куда нога ведет;
Тенистыми сейчас лугами он идет,
То в мшистый водоем посмотрится с откоса,
То в углубленье спит горбатого утеса
И, резвый ввечеру вернувшийся домой,
Из рук иль со стола хлеб поедает свой;
Вкруг резвится меня и псу грозится рогом,
Что с лаем на него несется за порогом,
Звенит бубенчиком, потом ложится спать
На чердаке Туанон, — та любит с ним играть;
И терпит он, ее наложенный руками,
Ошейник с кисточкой, богатый бубенцами.
Мхом, папортником набитого седла
Нести он может груз; беспечна и смела
И не боясь упасть, одной она рукою
Придерживается за рог, меж тем другою
Убор из веточек слагает над хребтом;
На водопой его отводит вечерком,
Одна, из белых рук его пить воду учит…
Итак, кто победит сегодня, тот получит
Оленя этого и будет рад душой,
Что милой поднесет подарок столь большой.

АНЖЕЛО

Поставлю я козла. Пригорком и долиной
Идет, как капитан, он с армией козлиной.
И смел он, и силен, и в теле, и могуч,
Скор, резов, оживлен, и быстр, и попрыгуч.
Он чешет, заднюю подняв высоко ногу,
Браду, а между тем косится на дорогу.
Размерен глаз его, он гладким строг челом,
Уверен шаг его; он смотрит гордецом.
Он смел с волками, как ни будь они опасны,
И с псами, что одним ошейником ужасны.
Нет, над тенистою скалою водружен,
Едва завидит их, всегда глумится он.
Четыре рога он несет над головою, —
И прямы нижних два, как столб, что над межою
Поставил селянин почтенный в знак того,
Что поле спорное теперь уже его.
А два, которые соседствуют с ушами,
Завились десятью, пятнадцатью кругами,
Все в мелких складочках, чтобы пропасть потом
В шерсти, которая спадает надо лбом.

Поутру сей козел, проснувшись за оградой,
Не ждет, когда пастух свое закличет стадо,
Но, громким шорохом тревожа спящий хлев,
Сам отворяет дверь, задвижку рогом сдев,
И коз своих ведет, надменно выступая
И их на целое копье опережая;
И мерно вечерком домой приводит в срок,
Дробя копытами слежавшийся песок.
Он никогда, дерясь, не проиграл сраженья;
Всегда, куда б ни шел, он проявлял уменье
Стать победителем, вот почему козлов
Всех приучил он чтить удар своих рогов.
Я ставлю все ж его, и коль рассудишь строго,
Олень твой Туанон пред ним не стоит много.

НАВАРРЭН

В суме охотничьей, из буковых корней
Есть чаша у меня; из дерева над ней
Две ручки, мастерством отменные, круглятся,
И разные на ней изображенья зрятся.
Поближе к горлышку художник поместил
Сатира страшного. Руками он схватил
Посередине стан пастушки белоснежной
И хочет уронить на папоротник нежный.
Убор ее упал, и ветерок шальной
Играется волос роскошною волной.
И нимфа гневная, рассерженная, строго
Назад откинула лицо свое от бога,
Стараясь вырваться, и правою рукой
Рвет волосы с брады и с груди завитой,
И нос ему приплюснула рукою левой:
Напрасно — все ж сатир господствует над девой!

Три малых мальчика, полуобнаженны,
Как настоящие, и пухлы, и полны,
По кругу явлены. Один решился тайно
Сатира разлучить с добычею случайной,
Ручонкой дерзкою стараясь как-нибудь
У козлоногого ладони разомкнуть.
Другой, рассерженный, в волнении сугубом
В бедро власатое вцепился острым зубом
И, за икру схватясь, так сильно укусил,
Что кровью ногу всю косматый оросил;
А пальцем манит он уж мальчика второго,
Чтоб на зубах повис он у бедра другого, —
Но тот, согнувшийся в подобие дуги,
Старается извлечь занозу из ноги,
Присевши на лужок, где мурава густая,
И зова мальчика совсем не примечая.
Телушка над пятой глядит, как из нее
Меж тем язвящее он тащит острие
Занозы, впившейся в его живое тело,
И это так ее захватывает дело,
Что позабыла пить и есть совсем она, —
Так сильно пастушком-младенцем пленена,
Который, скрежеща, занозу исторгает
И навзничь тотчас же от боли упадает.

ГИЗЭН

В ответ на кубок твой поставлю посох я.
Недавно я сидел на берегу ручья,
Чтоб дудку починить; в ее отверстье дую.
Смотрю, — к воде простер вяз ветку молодую
Без складок и узлов; тогда, сейчас же встав
И в руку радостно садовый ножик взяв,
У корня срезал сук, корою покровенный,
Стал ударять его я с силою отменной,
Во всю длину его над ближним был лужком,
И начетверо ствол перерубил потом.
Зеленый сук сушил на солнце нестерпимом
И, чтобы тверже стал, держал его над дымом.

Снес к Жану наконец, который сделал мне
Тот посох из сука, и в нашей стороне
Не сыщешь пастуха, кто не был бы согласен
Дать за него быка, — так вид его прекрасен.
Искусным образом миллион узлов на нем, —
Чтоб не скользить руке, — отмечены гвоздем.
Чтоб он не портился, с землей соприкасаясь,
Внизу сверкает он, весь медью облекаясь.
Железным острием закончен посошок,
Опорой для всего, так, может пастушок
Стать левою ногой, на верх же упирая
Рукой, когда играть не хочет он, мечтая.
Вся ручка — медь, весь верх — сверкающая жесть,
Слегка скривленная; травы коль нужно снесть
Для стада, — не одна повиснет тут копенка,
Так все железо здесь изрезано и тонко.

И нимфа — чудный труд! — написана на нем,
Что сушит волосы под солнечным лучом,
Они же там и здесь на шею ей свисают
И струйкой тоненькой по посоху стекают.
Одной она рукой их хочет приподнять,
На левой стороне их к уху подобрать
В тугие завитки, другой же натянула
Их с правой стороны и нити обернула,
Что губкой холены, меж пальцев, и течет
Из выжатых волос на посох пена вод.

Близ нимфы, возле коз, есть мальчик; он срывает
Тростинки тонкие и меж собой сплетает,
Сам на колено встал, согбенный, и с трудом
Он давит пальцем их, чтобы связать узлом;
Их в равномерную располагает сетку,
Для кузнецов себе устраивая клетку.
Далеко за его покоится спиной
Корзинка полная. Лиса к корзинке той
Протягивает нос и с хитростью искусной
Нежданно у него съедает завтрак вкусный.
Он видит воровство, но этим не смущен,
Работой начатой всецело поглощен.
Сей посох я готов отдать для той же цели,
Меж тем ценю его не менее свирели.

МАРГО

Я победителю в награду принесу
Дрозда. Его на клей поймала я в лесу;
И расскажу, как стал рабом моей он клетки
И как родимые запамятовал ветки.
Я слушала его, забравшись в наш лесок;
Мне нравился полет его и голосок,
И платье черное над горделивым станом,
И клюв его, как будто бы пропитанный шафраном.
Узнала место я, откуда он певал,
Где перышки в жару дневную омывал.
Брег ветками устлав с изрядным слоем клея,
Где воду верхнюю тревожит ветер, вея,
В траву я спряталась у ближнего куста
И стала ждать, чтоб пить явилась птичка та,
И только зной дневной палить стал землю сильно,
И роща пышная, ветвями изобильна,
Бессильна стала скрыть жар солнечных лучей,
И жаждою томить он стал сердца зверей,
Как дрозд, открывши рот, с отвисшими крылами,
Томимый жаждою, спустился над ветвями
На клейкий бережок и протянул — глядишь, —
Головку, чтобы пить (бедняжка думал лишь
Об удовольствии), как вдруг крылом и шейкой
Он неожиданно прилип к той смазке клейкой.
Вот перья все в клею; не то, что улетать,
Прыжками мелкими он только мог скакать.
Я тотчас же бегу и быстро похищаю
Свободу сладкую, под платье забираю,
Из прутьев лабиринт плету ему сама, —
И куст родной ветлы уже ему — тюрьма.
Он — в клетке; и с тех пор, уйдет ли солнце в воды
Иль кажет золото косы очам природы,
И в самую жару, когда ложится скот
И жвачку медленно под ивами жует,
Я так блюла его и так шептала в ухо,
Что чрез пятнадцать дней он стал уж чудом слуха;
Он песню сельскую забыл в немного дней,
Меж тем запоминал уроки посложней,
Любовью полные. Одно произведенье
Храню я в памяти, хотя изобретенья
Обычного, но все ж скажу его ясна
Чтобы для всех была того дрозда цена:
«Ксандрэн, ты розан мой, гвоздичка, друг мой сладкий,
Тебе принадлежу и весь мой скот!
И солнце, что ни ночь, идет на отдых краткий,
Но от любви к тебе Марго не устает!»
И знает тысячи он песенок прелестных;
Он от пастушек их запомнил местных,
Затем что выучит он все, что ни споешь.
И хоть он дорог мне, его я ставлю все ж.

СОЛОВЕЙ