Васко Пратолини - Итальянская новелла ХХ века

• Название: Итальянская новелла ХХ века
• Автор: Васко Пратолини
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Рассказы
• Год: 1969

В сборнике представлены новеллы итальянских писателей XX века, известных и не очень: Итало Свево, Марино Моретти, Артуро Тофанелли, Джорджо Бассани, Чезаре Павезе, Васко Пратолини, Карло Монтелла и др.

Сборник «Итальянская новелла XX века» — продолжение вышедшего в 1960 году сборника «Итальянская новелла, 1860–1914».

---

— Видишь? Отсюда австрийцы стреляют по нашим.

Мы погладили уснувшие стволы, нам отчаянно хотелось разобрать эти пушки, посмотреть, что у них внутри. Внезапно откуда-то издалека прилетел глухой удар; он всколыхнул воздух, пронзил солнце, и что-то странное, похожее на обезьяну, рухнуло в листву деревьев, сверкая, словно начищенная кастрюля.

Снова наступил май, и, значит, прошел год с тех пор, как началась война. Мы узнали об этом по деревьям, птицам и облакам, которые вновь небесной листвой плыли по воздуху.

Ведь мы, дети, тоже замечаем смену и возвращение весны или осени, и у нас есть свои приметы. Мы говорили об этом годе войны, удивляясь, что не ходим в школу столько месяцев, и это время длилось так бесконечно долго, что нам становилось грустно, как прежде, после конца летних каникул. Но вскоре прошло лето, и послеполуденные прогулки в душном, безлюдном, залитом солнцем городе, еще более пустынном, чем пустое поле, убедили нас, что каникулы не кончились и наверняка продолжатся до самой осени, до сбора винограда, до первых дождей, до урожая каштанов, как об этом рассказывается в любимой сказке всех школьников.

Дедушка проводил эти тягучие часы безделья под фиговым деревом, живописуя нам свое владеньице под Ославией.

— Я там одни фиговые деревья посажу, — говорил он, — и вырастет красивая роща. Нигде в мире нет стольких фиговых деревьев, как в Сицилии. Я хочу, чтобы у меня в Ославии была своя Сицилия. Увидите, дорогие мои, какую Сицилию устроит ваш дедушка.

О сыновьях, умерших или пропавших невесть где, он ни разу даже словом не обмолвился, словно они и не существовали вовсе. Вспомнил он лишь о моей маме, точно у него не было других дочерей, и эта единственная дочь становилась в его рассказах королевой Сицилии. Дедушка жил один, своими руками создавая себе удобства, однако весьма причудливым образом и из самых неожиданных вещей. Он отгородил свою кровать старыми ящиками, смастерил себе меховую шапку на зиму, закутывался в подшитые ковры и занавеси и подвешивал к потолку раскрытые зонтики над своими любимыми местами за столом и у камина. Ему даже удалось зимой подтапливать камин матрасной набивкой, сухим кустарником, вырубленным во дворе, и коксом, раздобытым неведомыми путями. Он охотно ел варево Эмилиетты и не проявлял ни малейшего желания выйти погулять. У него отросла такая бородища, что мы побаивались сидеть с ним рядом. Он стал похож на чудище и одновременно на Робинзона Крузо. Эмилиетта, лишь бы не оставаться с ним одной в доме, готова была даже участвовать в наших походах и набегах.

— Но это опасно, — протестовал Борис. — Марко не смотрит, в кого бить.

— Нет, нет, Марко знает, что я итальянка, — хныкала Эмилиетта.

Марко мы называли пушку, которая с холма Сан-Марко наполняла пронзительным свистом город, посылая к нам медленные поезда, постепенно грохотавшие все громче, так, словно они мчались по железному мосту. Мы смеялись над Эмилиеттой.

— Вот дурочка-то!

Но охотно брали ее с собой, потому что с ней наши походы становились еще интереснее. Она вскрикивала от восторга, гоняясь за сверчками, и собирала тюльпаны, росшие в расщелинах булыжной мостовой.

Я втайне был влюблен в Эмилиетту и, когда Борис перед важной разведкой делил отряд надвое, всегда брал Эмилиетту к себе, радуясь, что ее маленькая ручка дрожит в моей крепкой мужской руке.

Однажды мы поднялись до самого Замка. Мы долго бродили по пустынному городу, но даже звука чужих шагов не услышали. Улицы жили незаметной жизнью лугов и лесов, а выше всех крыш на Пьяцца Гранде перед нами открылся травянистый склон. Тут, наверху, было полно солнца и, наверно, бабочек, и что-то неудержимо манило нас в эти чудесные места. Я заранее чувствовал, что нет ничего прекраснее, чем пробираться сквозь настоящие кусты, через заросли ежевики и маков. Мы вскарабкались по склону и добрались до мирного, закатного солнца, по дороге не встретив ни одного солдата. Казалось, война кончилась, и мы очутились в Ославим, дедушкином поместье. Видно было лишь, как легкие облачка садятся где-то далеко в горах.

— Как это облачка научились ходить по земле? — воскликнула Эмилиетта.

— Это военные облака, — объяснил Борис. Но и он не знал, участвуют ли и облака в сражениях. Солнце, волоча свою огненную мантию, уходило с полей, широкие листья тени взмывали в воздух и тихо падали на равнину. Но окна замка все еще ярко сверкали.

Внезапно из долины до нас донеслись пронзительные, громкие звуки, словно кто-то затрубил в охотничий рог.

— Что это такое? — испугалась Эмилиетта.

— Это Роланд сзывает своих паладинов, зовет их на помощь, — хотел я ответить. Но я отлично знал, что означают эти звуки.

— Тревога, тревога! — закричал Борис, козленком скача в траве. Это был сигнал великого наступления, долгожданный и грозный сигнал к прямой атаке на город. Каждые два-три месяца приходила весть, что итальянцы готовы к решающему штурму Гориции, и трубы городской коммуны звали жителей прятаться в укрытия. Но для нас этот сигнал звучал как гимн радости.

— Спорю, что на этот раз итальянцы победят, — сказал я. И я был горд, что сердце мое бьется сильнее, что какие-то часы тикают у меня в груди и в запястье. Над колокольнями церквей кружили черные птицы. С востока донесся гул морского прибоя, гул ширился, нарастал.

— Мне страшно, — прошептала Эмилиетта.

— Надо скорее удирать, — сказал Борис. — Если начнется атака, тут все начисто сметут.

Мы затрусили рысцой, изображая из себя то лошадок, то волчат, то петушков. Так, снова увлеченные игрой, мы с веселым смехом спустились с холма. В домах на виа Гастелло и виа Монаке открывались двери, взрослые выбегали на улицу и что-то кричали в соседние окна. Темнело. Гул морского прибоя рос, приближался. На виа Догана люди спешили куда-то, освещая себе путь фонариками. Казалось, они только что вышли из церкви. В небе замяукали огромные коты, и какое-то странное животное с горящими глазами шлепнулось почти рядом с нами.

— Прячьтесь скорее, малыши! — крикнула нам какая-то женщина.

Это была шрапнель, — объяснил Борис.

Эмилиетта обернулась.

— А у этой шрапнели клюв есть? — спросила она.

— Бум, бум, брум. — Новые животные шлепнулись на булыжную мостовую. Казалось, улица стукнулась о холм, и тот от удара раскололся.

— Скорее, скорее, малыши!

До чего же смешным стало здание Муниципалитета, обложенное целыми горами мешков. Эмилиетта впервые увидела его таким и громко захохотала. А что в этих мешках? Сахар, вата? Хорошо было бы взобраться на них и поиграть в ковбоев.

Но толпа поволокла нас за собой и стащила по ступенькам в темный погреб, слабо освещенный факелами.

— Теперь мы под землей, — объявил Борис.

Эмилиетта испугалась.

— Под землей? Я не хочу под землю… — чуть не плача пролепетала она.

— Молчи, дурочка, — сказал Борис, — Так нужно. Ведь итальянцы наступают, чтобы победить, они стреляют вовсю.

— Под землей очень интересно, — добавил я. — На Дальнем Западе у всех есть подземные дома, куда все прячутся от набегов краснокожих.

Но мне самому казалось очень странным, что есть такие огромные подвалы и бесконечные подземные галереи, по которым можно добраться даже на край света. По ним можно прийти в Америку и на Дальний Запад, если только ты не боишься шагать вперед. Но сколько дней подряд? И как легче переплыть Океан? Впрочем, под землей, может быть, нет океанов. Особенно же меня удивляло, что взрослые, настоящие взрослые, такие, как мой отец, выкопали все эти галереи.

— Не хочу сидеть в темноте, — захныкала Эмилиетта.

— Нет, надо, — сердито ответил Борис, — Если снаряды увидят свет, они ворвутся сюда и сожгут тебя. Хочешь сгореть, да?

Слова Бориса, похоже, убедили Эмилиетту. Мы втроем взялись за руки и пробрались к группе людей, примостившихся вокруг горящей свечи. Какие удивительные истории рассказывали они! В дом одного из этих людей угодила бомба и мгновенно убила бабушку, сидевшую за швейной машинкой. Мы несказанно поразились, что кого-то могло убить когда он колдовал над этой таинственной машинкой. Другие рассказывали, что большущий снаряд разорвался в Театральном кафе. Мы выпучили глаза от удивления. Конечно, мы знали, что в этом кафе с опущенными жалюзи часто сидели всякие люди, но как мог попасть туда снаряд, пусть даже шрапнельный? Потом какой-то синьор в очках заговорил о новом наступлении, и все сказали, что уж на этот раз итальянцы победят. И если они хотят, чтобы Гориция уцелела, пусть поторопятся.

А снаружи шум нарастал с каждой минутой; хлопали железные двери, со звоном раскачивались колокола, с грохотом проносились по железным мостам поезда, с лязганьем падали разбитые жалюзи. Казалось, будто это гиганты сражаются на улицах. Может, итальянцы уже ворвались в город?